Животные, реальные, вымышленные или совершенно фантастические, всегда были важными персонажами легенд и мифов. Так культурная память человечества запомнила времена своей первобытной юности, в которой поклонение тотемным животным и отождествление с ними было важной частью религиозного сознания. Мифические лошади являются одними из наиболее ярких и распространённых персонажей, представляя собой не только наглядное воплощение красоты и благородства, но и символизируя различные инстинкты и добродетели.

Единорог: символ целомудрия в теории, генетический казус в реальности

Самым известным непарнокопытным в мировой мифологии является единорог, мифическая лошадь с рогом, растущим из середины лба. Единороги изредка встречаются в реальности – это отдельные представители различных родов непарнокопытных, у которых в результате мутации вместо двух рогов вырос только один. Например, несколько лет назад в Италии был обнаружен единорог – самец косули, у которого рог рос точно из середины лба. Известны ещё с первой половины прошлого века медицинские опыты по превращению животных в единорогов. Так как рога у непарнокопытных растут не прямо из черепа, а из специального нароста на черепе, то при пересадке этих наростов в центр лба возможно получение животного с одним рогом.

В античные времена единорог также считался реальным животным. Сообщения древнегреческих и римских авторов о единорогах могут иметь несколько рациональных объяснений. Во-первых, известия из дальних стран Востока или Африки могли сообщать об особях тех или иных рогатых животных, которые либо потеряли второй рог из-за превратностей жизни, либо явились образцами редкой мутации. Во-вторых, единорог в древности далеко не всегда представлялся как лошадь с рогом. В описаниях встречаются такие эпитеты, как «массивные ноги», «большой размер», «свирепый нрав», «толстая кожа» и тому подобные. Это наводит на мысль, что во многих случаях мог подразумеваться носорог – реальное животное с одним рогом, соответствующее приведённым выше описаниям.

Другое дело символическое описание единорога, особенно распространившееся в Средние века. Получив обрывочные легенды античного мира о единороге, в которых этот зверь связывался со служением Артемиде, девственной богине охоты и животного мира, средневековые мистики и романтики преобразовали их в новые мифы. В этих мифах единорог уже представал как лошадь с одним рогом, очень редкое животное райского происхождения (присутствовавшее ещё в Эдеме с Адамом и Евой), олицетворявшее целомудрие.

В связи с этим единорог в изобразительном искусстве стал неотъемлемым атрибутом Девы Марии, а легенды гласили, что укротить единорога может лишь девственница.

Рог единорога считался обладающим целительной силой, поэтому его стремились заполучить медики и алхимики. Для первых он был важен как средство от всех ядов, вторым он должен был оказать помощь в поисках философского камня. Любопытно, что на протяжении сотен лет в Европе активно торговали рогом единорога, за который выдавали длинный клык морского млекопитающего нарвала.

Снизу конь, сверху человек

Другой популярный мифический лошадиный персонаж это кентавр. Правда, в этом случае не нужно забывать, что в античной мифологии кентавры - это наполовину люди, наполовину лошади – существа с лошадиным крупом и четырьмя ногами и человеческими торсом и головой. По мнению учёных, появления представлений о кентаврах у южно-европейских народов связано со смутными воспоминаниями о первых контактах с северными племенами кочевников. Кочевники настолько тесно сроднились с лошадьми, что в восприятии других народов казались едиными и неразлучными с ними существами. Неудивительно, что в древнегреческой мифологии кентавры были воплощениями диких сил природы, тёмных страстей и инстинктов, не поддающихся контролю разума.

Поэтому в большинстве легендарных сюжетов кентавры играют отрицательную роль, вступая в борьбу с героями. Редкие примеры кентавров как положительных персонажей связаны с их функцией наставников для будущих великих героев. Например, учителем таких могущественных и почитаемых полубогов-полулюдей, как добытчик золотого руна Ясон и непобедимый Ахиллес, был кентавр Хирон. А вот могучий Геракл, например, постоянно враждовал с кентаврами и убил многих из них. Впрочем, к его мучительной смерти также оказался причастен кентавр, отравленная кровь которого и погубила Геракла. Также в отдельных мифах упоминаются кентавриды, то есть кентавры с женской человеческой «половиной», но нигде они не играют самостоятельной роли

Индусы, викинги, башкиры – все любили лошадей

Фигурировал в античной мифологии и другой конь – крылатый Пегас, любимец муз и посыльный Зевса, который доставлял верховному богу на Олимп стрелы-молнии, выкованные в жерлах вулканов богом-кузнецом Гефестом. В средневековой и современной геральдике Пегас, благодаря своей связи с музами, вдохновительницами искусств и творчества, и крылатому образу жизни, стал символом вдохновения, тяги к прекрасному, любви к знаниям, возвышенных мечтаний и стремлений. Есть летающий конь и в легендах кочевых народов Евразии. Так, в башкирских и татарских эпических сказаниях крылатый конь Тулпар является волшебным помощником и другом батыров (богатырей) в подвигах и приключениях последних. Тулпар не только может летать, он ещё обладает способностью говорить, пророческим даром и вызывать сильный ветер.

Мифические летающие кони относятся к весьма глубокому пласту человеческого сознания. Так, подобные персонажи имеются в сказаниях задолго до созревания античной цивилизации. Во многих сюжетах индуистской мифологии читатель может встретить Уччайхшраваса, белого летающего коня с семью головами, слуги Индры, одного из главных богов пантеона индуизма и ведизма. Помимо всего прочего этот семиголовый летающий конь обладал даром воскрешать умерших. В европейской религиозной культуре наиболее известен Слейпнир, восьминогий конь верховного скандинавского бога Одина. Благодаря быстроногому и прекрасному Слейпниру Один мог почти мгновенно переноситься из одного мира в другой, благодаря чему специалисты усматривают в этом коне функцию посредника между мирами.

Александр Бабицкий

С тех пор как человек поднял взор к небу, ему всегда хотелось летать. Лучше бы самому, конечно. Но если не получается самому, тогда ладно, с чьей-нибудь помощью. Крылатых существ разных пород в мифологии предостаточно. Большинство из них лучше не пытаться оседлать, однако есть и такие, что кажутся пригодными на роль скакуна. Крылатые кони — в первую очередь.

Мальчик из хорошей семьи

Это был белоснежный скакун с гордо изогнутой шеей, покрытой гривой, подобной заре, искрящейся, как сами звезды, и с глазами, которые могли быть красными, как яростное пламя, или мягкими и нежными, как у младенца. Боже, человек мог умереть, увидев Пегаса, и при этом считать себя счастливцем. А эти крылья! Они начинались от лопаток — белые, как перья цапли, величественные и поблескивающие на солнце.

Пегас подлетал кругами. Он то опускался, то испуганно взмывал вверх, белый на голубом фоне, пока в конце концов не приземлился возле лужи — легко, как воробей, — сложил большие крылья и ударил копытами в землю.

Папочка Посейдон велел детям держаться вместе — хотя бы этим двоим из полутора сотен его отпрысков.

Древнегреческий Пегас, по самой распространенной версии, был сыном Посейдона и горгоны Медузы. Неожиданный генетический результат, особенно если учесть, что родившийся вместе с ним Хрисаор оказался человеком, да еще с мечом в руках. Кровавые подробности их появления на свет лучше опустить. Бог морей Посейдон покровительствовал коневодству и имел прозвище Гиппий (Конный). Морские волны с гребнями пены — его белогривые кони. Однако Пегас, рожденный у истоков Океана, хоть и получил водное имя (Пегасос — от греческого «бурное течение»), не влился в морской табун своего родителя. Его стихией стал воздух.

Пегас летал со скоростью ветра и предпочитал проводить время на вершинах гор. Особенно ему полюбились Парнас и Геликон, обиталище муз. Ударом копыта Пегас мог выбить из камня источник. Так на Геликоне появился родник Гиппокрена (Лошадиный источник), где черпали вдохновение поэты. Пегас же сделался символом свободного полета творческой мысли, но водил компанию не только и не столько с музами.

Одно время крылатый конь был скакуном героя Беллерофонта. До сих пор спорят, как именно герой заполучил эксклюзивное средство передвижения — одни говорят, Афина дала ему золотую уздечку, а Беллерофонт подстерег Пегаса на водопое и обуздал. Другие клянутся, что это папочка Посейдон велел детям держаться вместе — хотя бы этим двоим из полутора сотен его отпрысков. В общем, некоторое время Беллерофонт летал на Пегасе и совершал подвиги, даже сразил трехголовую Химеру. Неизвестно, вскружила ли слава голову Пегасу, а вот всадник определенно пострадал.

Волей Зевса на Пегаса пошло 166 звезд, которые можно раз- глядеть невооруженным глазом.

В конце концов герою вздумалось попасть к богам на Олимп, и он направил крылатого скакуна ввысь. Разгневанный Зевс послал к Пегасу кусачую муху, конь взбрыкнул, святотатец Беллерофонт не удержался, и дальнейшая его судьба была то ли просто печальна, то ли печальна и очень коротка. Осиротевший Пегас добрался до Олимпа и был приставлен к делу — подвозить Зевсу громы и молнии из кузницы Гефеста. Приглядитесь внимательно к грозовому облаку, уж не крылатый ли это конь?

Среди звезд

«Нет возврата мне без Счастья!

Нет возврата!..» И увидел

Япанес: как белый облак,

Конь летел к нему крылатый,

Подлетел и стал бок о бок...

Адыгский эпос, «Сказание о Даханаго»

Как многие персонажи древнегреческой мифологии, Пегас в конце концов попал на страницы звездных атласов. При всех своих достоинствах крылатый конь не был бессмертным. Из достоверных источников известно, что в последний день его жизни Зевс обратил Пегаса в созвездие.

Созвездие Пегаса — одно из 88 созвездий современного, окончательно утвержденного списка, где только 47 совпадают с древними, известными нашей цивилизации уже несколько тысячелетий. Вавилоняне называли его «Конь», древние греки и арабы — «Большой конь». Это созвездие Северного полушария лучше всего наблюдать с августа по октябрь. Ищите Пегаса летним вечером над восточной стороной горизонта. Осенью созвездие поднимается выше. Обычно его находят как продолжение цепочки звезд Андромеды к западу.

Волей Зевса на Пегаса пошло 166 звезд, которые можно разглядеть невооруженным глазом. Самые яркие — Маркаб (по-арабски «седло» или «повозка»), Эниф («нос»), Шеат («плечо»), Альгениб («пупок лошади»). А вот звезду Альфенац ученые в 1928 году отобрали у Пегаса и отдали Андромеде. «Все зло от женщин», — наверняка подумал Зевс.

В старинных атласах небесного коня изображают вверх ногами, как бы появляющимся из океана. Его шея и голова — это цепочка звезд от юго-западного Маркаба до Энифа. Две цепочки звезд, расходящиеся от Шеата, — его передние ноги.

Ближайшие соседи Пегаса, помимо Андромеды, — это созвездия Рыб, Водолея, Малого Коня, Дельфина, Лисички, Лебедя и Ящерицы.

Знакомые и родственники

— Скажи, ты слышала когда-нибудь о Пегасе?

— Нет. А кто это?

— Просто конь с крыльями. Вроде бы он живет на горе, во всяком случае, спускается оттуда время от времени.

— О единорогах я слышала, — с сомнением сказала Танте Руш, покачивая головой. — Рога у коня вырасти могут, но крылья, пожалуй, нет. Зачем они ему?

Генри Каттнер, Кэтрин Мур, «Пегас»

А правда, зачем коню крылья? Чтобы летать, конечно. «Мой конь лихой, мой верный конь! лети стрелой! Скорей, скорей!...» (А.С. Пушкин)

Государственный герб Республики Казахстан

Лошадь сделала из человека всадника, из простолюдина — шевалье, из пехоты — кавалерию. От ее быстроты зависели победа и жизнь. «Лети как ветер», «лети как птица»... от этих призывов — лишь один шаг до мечты о крылатом коне. Неудивительно, что он встречается в преданиях любого народа, приручившего лошадь.

Мерани — крылатый скакун грузинской мифологии, обгоняющий ветер. Имя его, как и имя Пегаса, стало нарицательным. Бурдо-валы — лошади из легенд Прикамья, которые по ночам становятся крылатыми, но крылья их никто не должен видеть. Однажды хозяин забыл предупредить бурдо-валов свистом о своем приближении, вошел в конюшню — и крылья у них пропали, стали бурдо-валы обычными лошадьми. Башкирский крылатый конь тулпар (толпар) — лучший помощник батыра, он летает по воздуху, насылает ветер и молнии, знает языки животных и людей. Тулпара не стоит показывать посторонним, волшебный скакун боится сглаза. А крылья его опять-таки не стоит видеть даже хозяину, и расправляет их конь только в темноте. На гербе Казахстана — два тулпара, причем они не только крылатые, но и рогатые, то бишь однорогие.

Корейцам известен крылатый конь по имени Чхоллима , «способный преодолевать тысячу ли в день». Достойного всадника ему на земле не нашлось, поэтому Чхоллима улетел в небо. Волшебного коня сперва надо укротить — например, рожденный в море Куркик Джалали из армянского эпоса «Давид Сасунский» вознес героя к самому солнцу, чтобы жгучие лучи уничтожили его, и, только совсем обессилев, сдался и стал ему верным помощником. Аль-Бурак («сияющий») — белый конь с длинными ушами и крылышками на ногах, на котором мусульманский пророк Мухаммед слетал на седьмое небо. Есть и другой портрет Бурака — в виде белого коня с крыльями, человеческим лицом, ослиными ушами и хвостом павлина.

Длинные уши были и у Конька-горбунка , а вот крыльев не было, летал просто так.

Крылатый конь первого китайского императора Цинь Шихуанди, по легенде, проскакал за один день больше 6000 километров — обозначив всю Великую Китайскую стену. Там, где копыта коня касались земли, возникали сторожевые башни. Сверхъестественный летающий конь есть и у правителя легендарной Шамбалы. Это черта, отличающая спасителя мира Калки-аватара от других воплощений Вишну, и индийское искусство изображает его либо с белым крылатым конем, либо с конской головой.

Индуистская мифология описывает скакуна Индры, по имени Уччайхшравас , — это летающий, но не крылатый белый конь с семью головами и черным хвостом.

У скандинавов самый известный конь, способный скакать по воздуху, — это, конечно, Слейпнир («скользящий»), скакун бога Одина. Его родил бог Локи, ради святого дела обратившийся кобылицей. Слейпнир — восьминогий жеребец серой масти, быстрый как ветер.

Валькирий — дев, по долгу службы реющих над полем битвы, — тоже обеспечили летучими конями.

Среди потомков или родственников Пегаса замечено существо, о котором точно известно, как оно выглядит, но не очень понятно, к какому семейству его причислить. Конь с крыльями и одним-единственным рогом — кто он, крылатый единорог или рогатый пегас? Похоже, этот гибрид выделился в устойчивую породу уже в наше время. Некоторые источники называют его аликорном , хотя ранее название «аликорн» использовалось только для рога единорога как самостоятельного предмета, обладающего магическими свойствами. Зовут его также пеликорн, сигма и просто уни. Говорят, откликается.

Конь белый, одна штука

Я бежал напрямик, через ямы и овраги, огибая холмы, на которых меня могли заметить. Топот звучал то ближе, то дальше, то слева, то справа. Не было времени оглядываться, но я все же глянул из кустов. Они, люди дикой охоты, летели за мной в молочном низком тумане. Их кони распростерлись в воздухе, всадники сидели неподвижно, вереск звенел под копытами. И над ними, в лоскутке чистого неба, горела одинокая острая звезда.

Владимир Короткевич, «Дикая охота короля Стаха»

Древнегреческие, славянские, монгольские, индийские источники, священные тексты буддизма и христианства в один голос твердят: летучий конь — белой масти! Почему так? Белый цвет животного — цвет существа, потерявшего телесность, символ потустороннего мира. Для принесения в жертву выбирали белых лошадей. На белом коне невидимо сопровождал монголо-татарское войско в походе бог удачи Сульде. Священный белый конь жил при храме славянского бога Святовита, и перед началом военного похода проводили гадание — подводили коня к особым образом поставленным копьям и смотрели, левой ногой он через них перешагнет или правой. Лошади же служат проводниками в загробную страну. Особенно это касается белых коней, и уж подавно — крылатых.

Они же символизируют солнце, в языческих мифах множества народов именно кони влекут солнце по небу в небесной колеснице — надо же его кому-то там таскать! И как солнце проходит в своем движении через дневную и ночную половину мира, через царство живых и царство мертвых, так и конь способен пронести своего всадника через миры. Собственно Пегас всегда белоснежный, с белыми крыльями. Но иногда крылья ему золотят — видимо, в память о том, как он возил по небу Эос, богиню утренней зари.

Белая масть коня имеет двойственную символику. С одной стороны, это «хороший» цвет, в противоположность которому имеется «плохой» — черный. В этом смысле белый обозначает светлый, солнечный, дневной, относящийся к жизни. С другой стороны, белый как отсутствие цвета, «бледный» — это знак смерти. Из четырех всадников, возвещающих конец света в «Апокалипсисе», двое скачут на белых конях. «Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить» — так выглядит первый из них. Не самая оптимистичная фигура, но другой еще хуже: «Конь блед, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными».

Очень, очень разные бывают эти белые летучие кони!

Табуны пегасов

— На берегу нас ждало стадо крылатых мулов, числом около шестидесяти. Их крылья похожи на лебединые. Называют их пегасами.

— Пегас... — задумчиво проговорил ученый епископ. — Об этом до нас дошли сведения еще от древних греков. Похоже, что греки действительно знали Офир.

Карел Чапек, «Офир»

Голубовато-призрачный конь, оставляющий за собой звездную дорожку в небе, так приглянулся игрокам, что в первые часы продаж серверы не справлялись с нагрузкой.

Сложно уследить, когда имя собственное «Пегас» превратилось в нарицательное, обозначающее любую крылатую лошадь. Возможно, еще во времена Плиния Старшего и его «Естественной истории». Однако табунами пегасы вышли пастись только благодаря Dungeons & Dragons . Они появились в самой первой редакции D&D издания 1974 года.

И пегасоведы сразу подметили у них особенности, которых прежде за крылатыми конями не водилось. Во-первых, оперение у них не только на крыльях, но и возле копыт. Видно, крылатые сандалии Гермеса кому-то спать не дают. Но этого мало: грива и хвост — тоже из перьев, а не из волос. И главное — они по-птичьи откладывают яйца, а вовсе не рождают живых жеребят! Вы бы доверили лошади высиживать яйца?!

Приручить своенравного пегаса нелегко, лучше всего заполучить яйцо и заниматься жеребенком сразу как вылупится — в буквальном смысле ab ovo . Обучение пегаса занимает шесть недель и требует специального седла, но преимущества воздушного скакуна переоценить невозможно. Да, важно озаботиться моральным обликом, иначе все ухищрения насмарку — служить пегас будет только тому, кто на стороне добра или в крайнем случае нейтрален.

Пегас в Dungeons & Dragons

Обитают они, по данным того же источника, в лесах умеренного пояса, встречаются как поодиночке или парами, так и табунами в 6-10 голов. Типичный пегас имеет рост примерно 1,8 метра в холке, вес от 590 до 815 кг и размах крыльев 4,6-7,6 метров. У них частично полые кости — на птичий манер. Метаболизм — особый, магический; специальный орган позволяет накапливать ману и осуществлять магические действия. Человеческой речью пегасы не владеют, однако всеобщий язык понимают. Приятно пахнут озоном. Monster Manual снабжает игрока всеми подробностями насчет характера и характеристик воздушного скакуна — книги правил D&D куда дотошнее Плиния. Желающие могут приобрести яйцо пегаса за 2000 золотых. И высидеть.

Многочисленными были пегасы пошаговой стратегии Heroes of Might and Magic III , которых каждую неделю рождалось по пять штук из Волшебного родника в замке Оплот (Rampart), сразу со всадниками на спине. Очень полезные бойцы среднего уровня — и летают, и скорость у них 8, и вражеского героя заставляют расходовать больше маны. Особенно хороши серебряные пегасы из улучшенного Волшебного водопада — благодаря скорости 12 герой с отрядом из одних серебряных пегасов носился по карте ну очень шустро. На золотых драконах, конечно, еще быстрее, кто же спорит... но до постройки Драконовых скал надо еще дожить. Увы, в четвертой части игры пегасы исчезли и в пятой не возродились. Родственные им единороги оказались куда живучее.

Чтобы посмотреть на красоты Сиродиила с высоты лошадиного полета, нужно сперва добраться до «Участка Пегаса» к западу от Чейдинала.

Целый табун фестралов (или тестралей , в зависимости от трактовки переводчиками английского thestrals ) развел в Хогвартсе большой друг Гарри Поттера Хагрид. Это огромные крылатые лошади, больше похожие на скелеты лошадей, обтянутые черной шкурой; у них клыкастые драконьи морды и огромные перепончатые крылья. Фестралы плотоядны, их привлекает запах крови и свежего мяса. Фестралов могут видеть только те, кто был свидетелем чьей-то смерти и осознал эту смерть. Из-за этого, а также из-за мрачного внешнего вида у фестралов дурная репутация, их суеверно считают вестниками несчастий. На самом деле это быстрые, выносливые и смышленые животные, поддающиеся приручению. В начале учебного года они везут от станции до Хогвартса кареты с учениками старших классов и еще перевозят грузы. Также на них можно летать верхом, чем Гарри Поттер и занимается в пятой книге.

А вот делегация Шармбатона в четвертой книге Дж. Роулинг, а также в фильме «Гарри Потер и Кубок огня» прибывает в карете, которую влекут по воздуху крылатые кони с белыми гривами, каждый величиной со слона, — пегасы как пегасы, только здоровенные. Пьют они только ячменный виски... видимо, марки «Белая лошадь».

Кадр из фильма «Гарри Поттер и Кубок огня»

Скакун для героя

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,

Преодолеть пространство и простор,

Нам разум дал стальные руки-крылья,

А вместо сердца — пламенный мотор.

Павел Герман, «Марш сталинской авиации»

И все-таки пегас — животное не стадное, что бы ни думали по этому поводу создатели D&D и их последователи в играх и литературе. Лучше всего крылатый конь чувствует себя в роли любимого и уникального скакуна. Конечно, герои тоже могут шляться по игровому миру табунами... гм... в смысле, в больших количествах, и у каждого — свой любимый уникальный скакун, но, согласитесь, разница есть.

Крылатый скакун Непобе-
димый, World of Warcraft

Продажа «Небесного скакуна» (Celestial Steed) в мире MMORPG World of Warcraft всего по двадцать евро за виртуальную животинку принесла компании Blizzard миллионы живых денег. Голубовато-призрачный конь, оставляющий за собой звездную дорожку в небе, так приглянулся игрокам, что в первые часы продаж серверы не справлялись с нагрузкой и за покупкой выстраивались очереди. Хочется человеку летать над миром на персональном скакуне, и все тут! Полцарства за коня!

А еще приятнее оседлать не купленное ездовое животное, а крылатого жеребца-скелета по кличке Непобедимый (Invincible). Это погибший и поднятый из мертвых конь принца Артаса, и, чтобы заполучить его, нужно сразиться с Королем-личом в Цитадели Ледяной Короны.

Если мир игры красив и обширен, летающие ездовые животные туда просто напрашиваются. Один из самых удачных, по мнению многих игроков, плагин к The Elder Scrolls IV: Oblivion — тот, что добавляет крылатого коня. Чтобы посмотреть на красоты Сиродиила с высоты лошадиного полета, нужно сперва добраться до «Участка Пегаса» к западу от Чейдинала, чуть севернее Синей Дороги, и сразиться со стражниками-минотаврами. Пегас может подняться на любую высоту, он сильнее, быстрее и здоровее других скакунов.

Пегас уготован герою и в приключенческой ролевой игре «King’s Bounty: Принцесса в доспехах» — точнее, есть возможность превращения обычного коня в летающего. Словом, крылатый конь в качестве персонального скакуна забытым не будет.

Странно, что куда менее востребованной в играх оказалась мистическая символика лошади, особенно ее мрачная сторона. Лишь кое-где встречаются мотивы Дикой охоты — в The Elder Scrolls III: Morrowind , например, или в «Ведьмаке» . И с боевыми качествами у пегасов как-то неубедительно. Почему-то его родственник единорог нередко предстает в играх свирепым зверем и отличным бойцом, не говоря уже о магических умениях, — а пегас рисуется эдакой смирной скотинкой, способной лишь романтично парить, раскинув крылья.

Ох, напрасно древнегреческий Пегас благоволил поэтам, не сумели они нарисовать его истинный облик! Вспомните, с чего все начиналось! Пегас — конь героя Беллерофонта, который без него едва ли совершил столько подвигов, а Химеру так точно не одолел бы. Хищный жеребец, вскормленный мясом; боевой конь, обученный сражаться, — вот каким, судя по всему, был античный Пегас. Проводник между мирами, который общался с богами, прочими сверхъестественными существами и потусторонними силами... Конь-грозовая туча, несущий молнии... Похоже, истинная сущность крылатого коня еще только ждет достойного игрового воплощения.

Ничего не получится, - сказала Наташа. - Никуда они не поедут.

Это почему? - спросил Володя, сворачивая машину вправо и еще раз вправо.

А потому. С ними связываться все равно что с фальшивой монетой.

Володя остановил машину возле второго подъезда. Договорились, что Гусевы будут стоять внизу, но внизу никого не было.

Наташа вылезла из машины и отправилась на третий этаж. Дверь у Гусевых никогда не запиралась - не потому, что они доверяли людям, а потому, что теряли ключи.

Наташа вошла в дом, огляделась по сторонам и поняла, что следовало захватить с собой палку и лопату - разгребать дорогу. Прежде чем ступить шаг, надо было искать место - куда поставить ногу. В прихожей валялась вся имеющаяся в доме обувь, от джинсовых босоножек до валенок и резиновых сапог. И все в четырех экземплярах. На кедах засохла еще осенняя грязь. Дверь в комнату была растворена, просматривалась аналогичная обстановка: на полу и на стульях было раскидано все, что должно лежать на постели и висеть в шкафу.

Алка была тотальная, вдохновенная неряха. И как жил с ней Гусев, нормальный высокооплачиваемый Гусев, было совершенно непонятно.

Алка вышла в прихожую в рейтузах с оттопыренной задницей и тут же вытаращила глаза с выражением активной ненависти и потрясла двумя кулаками, подтверждая эту же самую активную ненависть.

Возник понурый Гусев - небритый, драный, с лицом каторжника.

Здорово, - тускло сказал Гусев так, будто они ни о чем не договаривались и не было совместных планов поехать на воскресную прогулку.

Наташа открыла рот, чтобы задать вопрос, но Алка ухватила ее за руку и увлекла в кухню. На кухне в мойку была свалена вся посуда, имеющаяся в доме. Стены шелушились, потолок потек, и Наташа невольно ждала, что ей на голову откуда-нибудь свалится ящерица. В этой обстановке вполне могла завестись ящерица или крокодил. Завестись и жить. И его бы не заметили.

Ну и бардак у тебя, - подивилась Наташа.

Ты знаешь… - Алка проникновенно посмотрела на подругу аквамариновыми глазами. Ее глаза имели способность менять цвет от настроения и от освещения. И надо сказать, что когда Алка выходила из своей берлоги на свет, то у всех было полное впечатление, что она вышла из голливудского особняка с четырнадцатью лакеями и тремя горничными. Алка умела быть лощеной, элегантной, с надменным аристократическим лицом, летучей улыбкой. Софи Лорен в лучшие времена. Сейчас она стояла унылая, носатая, как ворона. Баба Яга в молодости. - Ты знаешь, вот дали бы ложку яду… клянусь, сглотнула бы и не пожалела, ни на секунду не пожалела об этой жизни…

Наташа поняла: в доме только что состоялся скандал, и причина Алкиной депрессии - в скандале. Поэтому Гусев ходил отчужденный и мальчики не вылезали из своей комнаты, сидели как глухонемые.

Володя загудел под окном.

Какой омерзительный гудок, - отвлеклась Алка от своих несчастий. - Как малая секунда - до и до-диез.

Как зеленое с розовым, - сказала Наташа.

Алка была хореограф в музыкальном училище, а Наташа - преподаватель рисования в школе для одаренных детей. Одна воспринимала мир в цвете, а другая в звуке. Но сочетались они замечательно, как цветомузыка.

Ну, я пойду, - сказала Наташа. - Очень жаль…

Ей действительно было очень жаль, что Алка не едет, потому что главное - это Алка. Володя - просто колеса. Гусев - компания для Володи, чтобы не болтался под ногами. Мужчин можно было бы оставить вдвоем, и они разговаривали бы про Картера.

Мужчины такие же сплетники, как женщины, но женщины перемывают кости своим подругам, а мужчины - правительствам, но в том и другом случае - это способ самоутверждения. Картер сделал что-то не так, и Гусев это видит. И Володя Вишняков видит. Значит, Гусев и Вишняков - умнее Картера. Картер в сравнении с ними - недалекий человек, хоть и сидит сейчас в парламенте, а они идут по зимнему лесу за своими женами-учительницами.

А Наташа рассказывала бы Алке про выставку детского рисунка и про Мансурова. Она говорила бы про Мансурова час, два, три, а Алка бы слушала, и ее глаза становились то темно-зеленые - как малахиты, то светло-зеленые - как изумруд. И глядя в эти глаза, можно было бы зарыдать от такой цветомузыки, такой гармонии и взаимопроникновения.

На кухню вышел Гусев, поискал в горе посуды кружку. Вытащил с грохотом.

Может, съездим? - поклянчила Алка.

Гусев стал молча пить воду из грязной кружки. Он чувствовал себя виноватым за свое человеческое поведение. Алке кажется нормальным, когда умирает очень старый человек. А ему кажется ненормальным, когда умирает его родственница. Ему ее жаль, сколько бы ей ни было лет. Хоть триста. Старые родственники - это прослойка между ним и смертью. И чем больше смертей - тем реже прослойка. А если умирают родители - то ты просто выходишь со смертью один на один. Следующий - ты.

Ладно, - сказала Наташа. - Я пойду.

Не обижаешься? - спросила Алка.

Я знала, - сказала Наташа.

Ясновидящая. Со мной вообще что-то происходит. Я все предчувствую.

Нервы, - определила Алка. - Потому что живем, как лошади с крыльями.

«Лошади с крыльями» - так они звали комаров, которые летали у них на даче в Ильинском. Они летали, тяжелые от человеческой крови, и кусались - может, не как лошади, но и не как комары. И действительно, было что-то сходное в позе между пасущимся конем и пасущимся на руке комаром.

А что это за лошадь с крыльями? - спросил Гусев. - Пегас?

Сам ты Пегас, - сказала Алка.

Пошла ты на фиг, - ответил Гусев, бросил кружку в общую кучу и пошел из кухни.

Наташа перехватила Гусева, обняла его, прощаясь.

Не ругайтесь, - попросила она.

Если мы сейчас от этого уйдем, - Гусев ткнул пальцем на мойку, - мы к этому и вернемся. И это будет еще на неделю. Это же не дом! Тут же можно без вести пропасть! Скажи хоть ты ей!

Скажу, скажу, - пообещала Наташа, поцеловала Гусева, услышала щекой его щетину и запах табака и еще какой-то запах запустелости, как в заброшенных квартирах. Запах мужчины, которого не любят.

Лес был белый, голубой, розовый, сиреневый. Перламутровый.

Наташа мысленно взяла кисти, краски, холст и стала писать. Она продела бы сквозь ветки солнечные лучи, дала бы несколько снежинок, сверкнувших, как камни. А сбоку, совсем сбоку, в углу - маленькую черную скамейку, свободную от снега. Все в красоте и сверкании, только сбоку чье-то одиночество. Потому что зима - это старость. Наташа поставила на лесную тропинку своих самых одаренных учеников: Воронько и Сазонову. Воронько сделал бы холод. Он написал бы воздух стеклянным. А Сазонова выбрала бы изо всего окружающего еловую ветку. Одну только еловую ветку под снегом. Написала бы каждую иголочку. Она работает через деталь. Через подробности. Девочки мыслят иначе, чем мальчики. Они более внимательны и мелочны.

Ты ходила в психдиспансер? - спросил Володя.

Отстань, - попросила Наташа.

Они собрались по приглашению поехать в Венгрию, надо было оформить документы и среди прочих - справку из психдиспансера, удостоверяющую, что она, Наташа, на учете не состоит. И за границей не может быть никаких сюрпризов. Все ее реакции адекватны окружающей среде. Наташа ходила в диспансер три раза, и всякий раз неудачно: то рано, то поздно, то обеденный перерыв.

Володино напоминание вырвало Наташу из леса и перенесло в психдиспансер Гагаринского района с унылыми стенами и очередями из осознавших алкоголиков.

Отстань ты со своим диспансером, - предложила Наташа.

Ну, с тобой свяжись, - обозлился Володя и как бы в знак протеста обогнал Наташу. Он не любил зависеть от кого-либо, и от жены в том числе.

Наташа посмотрела в его спину. Подумала: «Фактурный мужик». У него был красивый рост, красивая голова, чуть мелкая и сухая - как у белогвардейца, красивые руки, совершенная форма ногтей. Но не было у Наташи таких сил, которые могли бы заставить ее снова полюбить эти руки вместе с формой ногтей.

Когда-то, первые пять лет, до рождения Маргошки, они были влюблены друг в друга так, что не расставались ни на секунду ни днем, ни ночью. Ходили, взявшись за руки, и спали, взявшись за руки, как будто боялись, что их растащат. А сейчас они спят в разных комнатах и между ними стена - в прямом и переносном смысле. Наташа пожалела, что поехала в лес. Дома можно спрятаться: ему - за газеты, ей - за кастрюли.

Сначала перемыли бы кости Марьянке. Марьянка вышла замуж за иностранца, шмоток - задавись, и ничего не может продать. Не говоря уже - подарить, хотя могла бы и подарить. Что ей стоит. Но известно: на Западе все считают деньги. И наши, попадая на Запад, очень быстро осваивают капиталистическое сознание, и начинают считать деньги, и даже родным подругам ничего не могут подкинуть, даже за деньги. А как хочется кожаное пальто цвета некрашеного дерева, как хочется быть красивой. Сколько им еще осталось быть красивыми? Пять лет, ну шесть… Хотя десять лет назад они считали так же: тогда они тоже считали, что им осталось пять лет, от силы шесть… Говорят, чем дальше живешь, тем выше поднимается барьер молодости.

Поговорили бы о Елене, которая, по слухам, была у филиппинских целителей и они ее вылечили окончательно и бесповоротно, в то время как все остальные врачи, включая светил, опустили руки. И когда думаешь, что есть филиппинские целители - жить не так страшно. Пусть они на Филиппинах и до этих Филиппин - непонятно как добраться, но все же они есть, эти острова, и целители на них.

Марьяна и Елена - это подруги. Точнее, бывшие подруги. Это дружба. Бывшая дружба. А есть любовь. Алка и Наташа считали одинаково: нет ничего важнее любви. И смысл жизни - в любви. Поэтому всю жизнь человек ищет любовь. Ищет и находит. Или не находит. Или находит и теряет, и, если разобраться, вся музыка, литература и живопись - об этом.

И даже детские рисунки - об этом. Воронько все время рисует деревянные избы со светящимися окнами. Изба в поле. Изба в саду. Зимой. Осенью. И каждый раз кажется, что за этим светящимся окошком живут существа, которые любят друг друга, - мужчина и женщина. Бабушка и внучка. Девочка и кошка. У Воронько лампа тепло светится. И даже если смотреть картину в темноте - лампа светится. На выставке он получил первую премию. Но это уже о другом. Это тоже интересно - выставка. Но главное - Мансуров.

Алка бы спросила:

А как вы познакомились?

Руководительница выставки подошла и сказала: «Больше никому не говори, местное руководство приглашает на банкет». Почему «не говори» - непонятно. Ну ладно. Стол накрыли за городом, на берегу какого-то водоема. Лягушки не квакают - орут, как коты. В Туркмении вода - редкость. Там пески, пустыни, верблюды. В провинции девушки волосы кефиром мажут. Но это уже о другом. Это тоже безумно интересно - Туркмения. Но главное - Мансуров. Ты знаешь, Алка, я не люблю красивых. Мне кажется, красивые - это не для меня. Слишком опасно. Мне подавай внутреннее содержание. Но сейчас я понимаю, что красота - это какая-то особая субстанция. Торжество природы. Знаешь, когда глаз отдыхает. Даже не отдыхает - поражается. Смотришь и думаешь: не может быть! Так не бывает!

Я подхожу к столу. Он увидел. Встал и пошел навстречу: плечи расправлены, торс играет, как у молодого зверя. А зубы… А выражение… Глаза широко поставлены, как у ахалтекинского коня. Кстати, говорят, что ахалтекинцев не отправляют на бойню. Они умирают своей смертью и их хоронят, как людей. В землю.

Нас водили на конный завод. Каждый конь стоит на аукционе дороже, чем машина «вольво». Еще бы… «Вольво» можно собрать на конвейере, а ахалтекинца собирает природа. Когда я вошла на территорию завода, маленький табун, маленький островок ахалтекинцев, повернул ко мне головы, одни только головы на высокой шее. Огромные глаза по бокам головы. И смотрят. И такое выражение, как будто спрашивают: «А ты кто?» Или: «Тебе чего?» Или: «Ты, случайно, не лошадь?» Да, так вот, Мансуров встал и пошел навстречу - обросший, пластичный, дикий, ступает, как Маугли - получеловек-полуволк. Алка бы спросила:

Так конь или волк? Это разные звери. Что общего у лошади с собакой?

Он разный. Не перебивай.

Это туркменское слово?

По-туркменски он не понимает. У него мать русская, а отца нет. Отец, кстати, тоже был наполовину русский.

А что такое лик?

Лик - это лицо. Икона.

Ты? Икона? - удивилась бы Алка и посмотрела на Наташу новыми, мансуровскими глазами, ища в ней приметы святости. - А во что ты была одета?

В белое платье.

Которое шведское? - уточнила бы Алка. - Из небеленого полотна?

Он сказал, что в такие одежды в начале века одевались самые бедные крестьяне. Я шла босиком и в самых бедных одеждах. А на шее серебряные колокольчики. На толкучке купила. Между прочим, ашхабадская толкучка… Нет, не между прочим. Это главное. По цвету - поразительно. Женская одежда пятнадцатого века носится до сих пор как повседневная. Одежда пятнадцатого века - не на маскарад, не в этнографический музей, - а утром встает человек. Надел и пошел. Очень удобно. Сочетание цветов выверено веками. Попадаешь на толкучку и как будто проваливаешься в глубь веков - и ничего нет: ни сосуществования двух систем, ни космических полетов. Ничего! Открываются деревянные ворота, и на толкучку выезжает деревянная арба, запряженная ослом. А в ней - старые туркмен и туркменка, лет по пятьсот, в национальных одеждах. Она - с трубкой. И вот так было всегда. Есть. И будет.

Он сказал: «Лик…» А потом чего? - перебила бы Алка.

Ничего. Остановился: на, гляди! Белозубый, молодой. Над головой небо. За спиной цветущий куст тамариска. Или саксаула. Мы все время путали: саксаул или аксакал. Хотя саксаул - это дерево, а аксакал - старый человек. Кстати, саксаул тонет в воде.

Так же как и аксакал, - вставила бы Алка.

Я не поверила. Бросила тоненькую веточку, и она тут же пошла ко дну.

Не отвлекайся, - попросила бы Алка. - Ты все время отвлекаешься.

А на чем я остановилась?

Белозубый. Молодой.

Потом-то увидела, что не такой уж молодой. Под сорок. Или над сорок. Усталость уже скопилась в нем, но качественного скачка еще не произошло. Он еще двигался и смеялся, как тридцатилетний. Возраст не читался совершенно. Но это другими не читался. Наташа увидела все. Увидела, что бедный - почти нищий. Нервный - почти сумасшедший. Одинок. И ждет любви. Ее ждет. Наташу. Почти все люди на всей земле ждут любви. И в Швеции, откуда Володя привез платье. И в Туркмении, где выставка детского рисунка. И в Италии, где хорошие режиссеры ставят хорошее кино. И даже в Китае - и там ждут любви. Но, как правило, ждут в обществе своих жен, детей, любовниц. А Мансуров ждет один. И уже с ума сошел, так устал ждать.

А как ты это увидела?

Ясновидящая. Как летучая мышь.

Больше я его в этот вечер не помню. Меня посадили с начальством.

А Мансуров кто?

Художник. Он был в составе жюри.

Но жюри - это тоже начальство.

Художник и начальник - это разные субстанции.

А почему ты сама с ним не села?

Плохо помню. Было много выпито, и съедено, и сказано. И все это с восточным размахом, широтой и показухой. Потом какие-то машины, куда-то ехали, и опять все сначала - в закрытом помещении, с музыкой, танцами, круговертью талантов, полуталантов, спекулянтов, жаждавших духовности, красивых женщин, никому не пригодившихся по-настоящему.

А главное?

Главное - это мой успех. Ты же знаешь, Алка, я никогда не хвастаюсь. Я, наоборот, всегда себя вышучиваю.

Это так, - кивнула бы Алка.

Но в этот вечер я была как пробка от шампанского, которую держат возле бутылки стальные канатики. Иначе бы я с треском взлетела в потолок. От меня исходило какое-то счастливое безумие, и у всех, кто на меня смотрел, были сумасшедшие глаза.

Предчувствие счастья, - сказала бы Алка. - Мансуров.

Не сам Мансуров, не конкретный Мансуров, а все прекрасное, что есть в жизни: молодость, мечта, подвиг перемен, творческий полет, маленький ребенок - все это называлось Мансуров. Понимаешь?

Еще бы…

Подошел ко мне Егор Игнатьев из МОСХа, лысый, благородный, говорит: «Наташа, ну что в вас особенного? Ровным счетом - ничего! А я ловлю себя на том, что смотрю на вас и хочу смотреть еще и просто глаз не могу отвести». И вдруг - Мансуров. Как с потолка. Где он все время был? Откуда взялся? Идет прямо ко мне. Я поднялась ему навстречу. Мы обнялись и тихо закачались в танце. Медленно. Почти стоим. Все вокруг бесятся. С ума сходят. А мы просто обнялись и замкнули весь мир. И держим. Лицо в лицо.

Я моргаю и слышу, как мои ресницы скребут его щеку. Не целуемся. Нет. Встретились.

Счастливая… - вздохнула бы Алка.

То есть… Если бы сказали: заплатишь во сто крат. Любую цену. Хоть жизнь. Не разомкнула бы рук. Пусть что будет, то и будет… Руководительница выставки смотрит на меня с большим недоумением, дескать: поберегла бы репутацию, старая дура… А мне плевать на репутацию.

Плевать? - переспросила бы Алка.

Тогда - да.

Да? - поразилась бы Алка и даже остановилась на морозной тропе. Стояла бы и смотрела на Наташу с таким видом, будто ей показали приземлившуюся летающую тарелку.

Наташа вспомнила, как Мансуров проводил ее до номера. Они вместе вошли в комнату и сели, не зажигая света. Он - в кресло. Она - на пол. У его ног. Так ей хотелось - быть у его ног. Поиграть в восточную покорность. Надоела европейская самостоятельность. Посидели молча. Потом она сказала:

Иди. А то ты меня компрометируешь.

Он послушно встал, подошел к двери, открыл ее - блеснула полоска света из коридора и исчезла. И снова стало темно. Но он закрыл дверь перед собой. А сам остался.

Наташа подумала, что он ушел, и острое сиротство вошло в душу. Она поднялась с пола и легла на кровать - в платье и в туфлях. А он подошел и лег рядом. Так они лежали - оба одетые и молча, не касаясь друг друга, как старшие школьники после дня рождения, пока родители не вернулись. И только токи, идущие от их тел, наполняли комнату напряжением, почти смертельным. Нечем было дышать.

И чего? - спросила бы Алка.

Ничего, - ответила бы Наташа. - Того, о чем ты думаешь, - не было.

Алка искренне не понимала - где проходит грань дозволенного, если уж дозволено. У Наташи на этот счет была своя точка зрения - природа замыслила таким образом: двое людей обнимают друг друга и сливаются в одно духом и плотью, и от этого происходит другая жизнь. Или не происходит. Но все равно - в одно. И после этого уже невозможно встать на пол босыми ногами и разойтись - каждый по своим жизням. После этого люди не должны больше расставаться ни на секунду, потому что они - одно. Вместе есть, думать, предугадывать. А если и врозь, то все равно - вместе. А здесь был другой город, номер в гостинице, где жил кто-то до тебя, теперь - ты, потом - кто-то следующий. А через несколько дней утром надо будет собирать чемодан и лететь самолетом в свой дом на Фрунзенской набережной. И как знать - чем это покажется на расстоянии, может быть, чем-то из области пункта проката: взял на время, вернул вовремя. А если вернул не вовремя - плати. Доплачивай.

Чепуха какая-то… - сказала бы Алка. - Разве можно все рассчитывать?

Это не расчет.

Боязнь греха. Как у наших бабушек. Или просто порядочность, как у наших матерей.

А наши дети когда-нибудь нас засмеют.

Значит, мы - другое поколение. В этом дело. Нравственность другого поколения…

Нет нравственности целого поколения. Есть отдельная нравственность отдельных людей.

Есть, - сказала бы Наташа. - Есть нравственность целого поколения, и она влияет на отдельную нравственность отдельных людей. А иногда наоборот: сильные личности формируют нравственность целого поколения.

Ну хорошо, - согласилась бы Алка. - Предположим, ты - нравственная идиотка. А Мансуров?

Он сказал, чтобы я родила ему дочь.

Ничего не понимаю. Откуда дочь, если ничего не было!

Потом. Когда все будет по-другому. У нас будет дочь, и ее так же будут звать, как меня.

А он - с нами.

С кем, «с вами»? С тобой и с Володей?

Нет. Со мной, Маргошкой и Наташей.

А Наташа кто?

Наша новая дочь.

С ветки упал снег и рассыпался по подмерзшему насту.

…Счастье и горе одинаково потрясают человека, только в одном случае - со знаком плюс, а в другом - со знаком минус. Мансуров лежал потрясенный счастьем, и его лицо было почти драматическим. Он был прекрасен и с каждой секундой становился прекраснее, и вот уже не лицо, а действительно Лик. Вечность. Тайна. Слезы стали у горла. Видимо, организм слезами отвечал на потрясение. Она положила голову на его плечо и стала тихо плакать. А он гладил ее по затылку и боялся двинуться, чтобы не оскорбить ее целомудрие, - как будто бы не сорокалетний красавец, прошедший огонь, воду и медные трубы… Кстати, через медные трубы, то есть через славу, он тоже прошел. Не бог весть какая слава, но в своих кругах - серьезный успех и хорошее имя, в своих кругах. А для кого, в общем, работаешь? Чтобы быть понятым среди своих. Единомышленников. А что касается широкой славы, что касается бессмертия - того знать не дано. Не дано знать - как перетасует время сегодняшние таланты, кого оставит, кого откинет, как в пасьянсе. Не об этом должен думать художник, когда достанет свои кисти. Он должен просто знать, что за него его работу не сделает никто. А значит, он должен делать свое дело с полной мерой искренности и таланта.

Он спросил:

Можно я закурю? - Он боялся, что испугает ее, если начнет двигаться, искать сигареты, зажигалку.

Ну конечно, - сказала она.

Он закурил. Поднес сигарету к губам Наташи. Она затянулась. Они лежали и курили одну сигарету. И было как в бомбоубежище, когда наверху рвутся снаряды и все гибнет, а ты защищен - и стенами и землей.

Он спросил:

Ты хороший художник? Она сказала:

Хороший. А ты?

И я хороший.

Снова покурили. И он вдруг проговорил, непонятно кому и чему:

И ей захотелось сказать - непонятно кому и чему:

Дело не в том, пробилась она или нет. Внешне - нет. Она учительница, учит одаренных детей осмыслить свою одаренность. Но непробившийся художник - тоже художник, и единственное, на что не имеет права, - думать о себе, что он плохой художник. Потому что, если думать о себе, что ты - не талантлив, и все же садиться за работу, - это из области мошенничества. Только мошенник может заведомо изготовлять плохую продукцию.

От Мансурова по всей длине его длинного тела наплывали волны, не напряженные и пугающие, как раньше, а другие - теплые, нежные и добрые. Наташа лежала как бы погруженная в его нежность и понимала: когда этого нет - нет ничего. Душа без любви как дом без огня. Кажется, это строчка из какой-то песни. И тем не менее - это правда. Душа без любви - как дом без огня, когда вдруг где-то перегорают пробки и вырубается свет. И тыркаешься и не знаешь, что делать. Ни почитать, ни телевизор поглядеть. Несчастье, да и только. Единственное утешение, что и у других так же. Во всем доме нет света.

Жить без любви - несчастье. Иногда забываешь об этом. Живешь себе по инерции, даже приспосабливаешься. Вроде так и надо. И только когда вот так вытянешься во всю длину человека, подключенного к станции «Любовь», когда увидишь, как он курит, услышишь, как он дышит, увидишь его лицо, потрясенное счастьем…

Наташа вспомнила: был момент, когда показалось - не справится, сейчас растворится и умрет в нем так, что не соберет снова. Собрала, конечно. Но кусок души все же забыла. Оставила в нем. Интересно, куда он его дел, этот кусочек ее души?

Потом он потушил сигарету и заснул. Она долго лежала рядом и думала, что если каждую ночь засыпать вместе с любимым человеком - сколько дел можно переделать, встав поутру. И каких дел. И как переделать.

Человек во сне заряжается счастьем и, проснувшись, может прорубить вселенную, как ракета…

Ты пойдешь в психдиспансер?

Наташа вздрогнула. Володя подошел незаметно. Стоял и смотрел на нее с враждебностью - так, что, если она скажет: «Не пойду», он столкнет ее в снег. Захотелось сказать: «Не пойду».

Вернемся домой, - потребовала она. - Я замерзла.

А когда пойдешь? - не отставал Володя.

Ну пойду, пойду. Господи…

Она обошла его и быстро зашагала в сторону дороги.

Ну почему ты такая? - с отчаянием спросил Володя, идя следом.

Какая «такая»?

Ты делаешь только то, что тебе интересно. А если тебе неинтересно… Так же нельзя. Ты же не одна живешь…

«Одна», - подумала Наташа, но промолчала. Она давно жила одна. Когда это началось? С каких пор? Видимо, тогда… Володя клялся, что это чепуха, но сознался, что было. Вот этого делать не следовало. Она с легкостью поверила бы его вранью, но он вылез со своей честностью и раскаянием, и она еще должна была его за это оценить.

Если бы сейчас разобраться поздним числом - действительно ерунда. Но тогда… Тогда была самая настоящая драма - долгая и мучительная, как паралич. И тогда случилась трещина. Чувство не выдержало сильных контрастных температур и треснуло. Они оказались на разных обломках трещины, а потом океан (их жизни) потащил эти разные обломки в разные стороны. И уже сейчас не перескочишь. Не поплыть вместе. Дай Бог увидеть глазом. А в общем - какая разница? Кто виноват? Она или он? Важно то, что сейчас. Сегодня. А сегодня - они банкроты. Их брак - это прогоревшее мероприятие. А прогоревшее мероприятие надо закрывать, и как можно раньше.

А что, если в самом деле - взять и выйти замуж за Мансурова? И родить ему дочку? Тридцать шесть лет - не самое лучшее время для начала жизни. Это не двадцать. И даже не тридцать. Но ведь дальше будет сорок. Потом пятьдесят. Шестьдесят. И этот кусок жизни тоже надо жить. И быть счастливой. Если можно быть счастливой хотя бы неделю - надо брать и эту неделю. А тем более года.

Почему люди так опутаны условностями? Неудобно… Нехорошо… А вот так, с выключенной душой - удобно? Хорошо? Или ей за это орден дадут? Или вторую жизнь подарят? Что? Почему? Почему нельзя развестись с обеспеченным Володей и выйти замуж за нищего Мансурова? Да и что значит обеспеченность? Сейчас все живут примерно одинаково. Разница - квартира из одной комнаты или квартира из пяти комнат? Но это же не двухэтажный особняк. Не дворец. И едят примерно одно. Какая разница - икра или селедка? Кстати, то и другое вредно. Задерживает соли. Галина из отдела заказов, выдавая продукты, говорит так: «Жрать - дело свинячее». И это правда. Человек вообще преувеличивает значение еды и вещей. Разве не важнее ощущение физической легкости и душевного равновесия? А где его обрести? Только возле человека - любимого и любящего. Лежать с ним рядом, курить одну сигарету. И молчать. Или встать на лыжи и рвануть по шелковой лыжне, проветривать кровь кислородом. Или просто - сидеть в одной комнате, смотреть телевизор. Он - в кресле. Она - у его ног. Алка, Алка… Боже мой, что делать? Как трудно жить…

Ждать? - переспросила бы Алка.

Жить и ждать. Жить, ожидая…

А он женат? - поинтересовалась бы Алка.

Разведен.

Не говорит. Но, как я догадалась, имело место предательство. Причем не женское. Человеческое.

Жизнь груба, - сказала бы Алка.

Груба, - подтвердила бы Наташа. - Поэтому и нужны в ней близкие люди, которые тебя понимают и поддерживают.

А дети есть?

Есть. Мальчик.

Может, помирятся? Все-таки ребенок…

Я ему так же сказала. Этими же словами. Он ответил: «Она меня предала. Я ее расстрелял и закопал. Что же, я теперь буду разрывать могилу?»

А простить нельзя?

Смотря по каким законам судить. Если по законам военного времени, то, наверное, нельзя. (Во всяком случае, до конца - нельзя. А если не до конца - это компромисс. А компромиссы развращают душу.)

Человек легко прощает свое предательство, но не прощает чужого по отношению к себе.

Ты что, на стороне жены? - спросила бы Наташа.

Я всегда на стороне жен.

Какая жена? О чем речь? Вспомнила, как они утром пошли на угол есть шашлык. Красивый мальчик-туркмен сооружал шашлыки прямо на улице, насаживая на шампуры лук и куски мяса, стараясь при этом, чтобы на шампур вперемежку с жилистыми кусками попадались и хорошие, мягкие. Чтобы все было справедливо, а не так: одному все, а другому ничего.

Они с Мансуровым хватали зубами горячие куски мяса, пахнущие углем саксаулового дерева, и смотрели друг на друга, видя и не видя. То есть она уже не видела, как он выглядит объективно, на посторонний глаз. Она видела его сквозь свое знание и тайну.

На нем была панама, какую носят в колониальных войсках. Он надел ее плотно, чуть набок. Он говорил: «Я понимаю, почему у ковбоев все должно быть чуть тесновато. Если надеть широкие штаны и шляпу, которая лезет на уши, - не вскочишь ни на какого мустанга и не поскачешь ни в какие прерии. А пойдешь домой и ляжешь спать».

Он стоял перед ней в тесноватых джинсах, тесноватой шляпе. Маугли-ковбой. Как он видел ее, вернее, какой он ее видел - она не знала. Но ей было очень удобно под его взглядом. Тепло, как дочке. Престижно, как жене короля. И комфортно, как красавице.

Мальчик-туркмен шинковал лук, рассекая его вдоль луковицы. Наташа обычно резала лук поперек. Она спросила:

А разве так надо резать?

Мансуров вручил ей свой шашлык, взял у мальчика нож, луковицу. Нож удобно застучал о стол, и через несколько секунд взросла горка идеальных, почти прозрачных колечек, сечением в миллиметр.

Ты умеешь готовить? - удивилась Наташа.

Я тебе к плите не дам подойти, - ответил Мансуров.

Расскажи что-нибудь о себе, - попросил Мансуров.

Наташа вдруг сообразила, что они почти не знакомы и ничего друг о друге не знают, кроме того внутреннего знания, которое людей объединяет, или разъединяет, или оставляет равнодушными.

Что рассказать? - спросила она.

Что хочешь.

Наташа подумала и выбрала из своей жизни самый грустный кусочек. Хотела пожаловаться. Хотелось, чтобы он понял ее и пожалел.

Она принялась рассказывать о том долгом параличе. Мансуров остановился. Лицо его напряглось и стало неподвижным, будто он одерживал боль. Вдруг приказал:

Замолчи! Зачем ты это делаешь?

Что? - не поняла Наташа.

Зачем ты туда возвращаешься?

В мученье. Ведь ты уже это прожила. Пережила. А сейчас ты опять себя туда погружаешь. Опять мучаешься. Не смей!

Люди шли мимо и оборачивались, хотя Наташа и Мансуров ничего себе не позволяли. Просто стояли и разговаривали. Но чем-то задерживали человеческое внимание. Чем? Тайной прошедшей ночи. Эта тайна останавливала людей, как автомобильная катастрофа. Как пожар. Как венчание при церковном хоре.

Вот так… обвенчаться с фатой и белым венком на волосах, с опущенными глазами. И жить с человеком, который к плите не даст подойти, который не пустит ни в одно тяжкое воспоминание. Жить вместе и служить друг другу чисто и высоко. И ни одного предательства. Ни в чем. Даже в самой мелкой мелочи, в самом пустячном пустяке.

Он, видимо, думал об этом же, потому что сказал:

Я буду жить только тобой, а ты - мной.

Наташа задумалась.

А потом они потерялись. Пришел автобус. Мансуров куда-то исчез, как умел исчезать и появляться только он один. Стоял - и нет. Как сквозь землю провалился. И уже непонятно: был ли он когда-нибудь вообще и будет ли снова?

Наташа вошла в автобус вместе со всеми и все время нервничала, не понимала - как ей поступить: выйти и ждать Мансурова или ехать со всеми? Обидеться на него или проявить солидарность? Но как можно проявить солидарность с исчезнувшим человеком? Тоже исчезнуть.

Автобус между тем тронулся, и все отправились смотреть восьмое чудо света. Или седьмое. Это не имело значения - какое чудо по счету. Алка… Если бы ты знала… Уму непостижимо. Чьему-то уму, конечно, постижимо. Ученые, наверное, все понимают - как и отчего… Глубоко в земле, вернее в скале - подземное озеро. Спускаешься вниз, как в шахту, и вдруг - среди корней скал опаловое озеро. Вода почти горячая, тридцать семь градусов. И серой пахнет. Как в аду.

Когда входишь в море, даже самое теплое, - все-таки температура воды как минимум на десять градусов ниже температуры тела, и человек сжимается, как бы сопротивляется, и надо какое-то время, чтобы привыкнуть. А тут входишь, как в теплую ванну. Как в блаженство.

Ей захотелось тогда остаться одной. Она поплыла, поплыла куда-то по каменным лабиринтам и вдруг выплыла в другое, огромное круглое озеро. Тихо. Какая-то особая, неземная тишина. Тишина-вакуум. На отвесных скалах - летучие мыши, слепые и мрачные, как посланцы потустороннего мира. И сама - под землей, в восьмом чуде света. Под ногами - километры глубины. Так и сгинешь здесь, захлебнешься горячей серной водой, и только летучие мыши сделают почетный вираж над водой… Мансуров! Где ты? Появись! Возникни! Подставь плечо!

Появился? - спросила бы Алка. - Возник?

Он же не Воланд.

Странно. Должен был появиться.

Должен был. Но не появился.

А потом?

…Потом все вылезли из озера. Поднялись наверх. На землю.

Солнце заходило. Небо было розовое. Горы. И острое реально, почти физическое ощущение момента - того самого момента, которому можно сказать: остановись!

Наташа, как правило, ностальгически тосковала о прошлом, прощая ему многое. Надеялась на будущее, ощущая в себе надежду, как пульс: девяносто ударов в минуту стучит надежда и поддерживает в ней жизнь. И только к настоящему относилась невнимательно. Настоящее - как путь в булочную за хлебом: дойти, купить хлеб и вернуться. А сама дорога - ни при чем. Встреченная собака на дороге, или облака над головой, или дерево, забывшее о тепле, - все это мимо, мимо! Главное - цель! А тогда, в тот момент, может, это было влияние серной воды, а может, это и было тем самым восьмым чудом света - не само озеро, а остановившееся мгновение, которое действительно прекрасно. И такая пронзила тоска от красоты. Красота тоже рождает сожаление.

Сожаление отчего? - спросила бы Алка.

Оттого, наверное, что время тащит тебя через коридор, как грубая нянька за ухо, А может быть, все настоящее потрясает по-настоящему.

Надо еще это настоящее увидеть и по-настоящему потрястись. Способность принять и почувствовать - это молодость.

Молодость беспечна. В молодости кажется, что всего навалом. Будут еще тысяча чудес света и миллион мгновений. Зачем их останавливать.

А может, это просто Мансуров? - предположила бы Алка.

Нет. Тогда все что-то почувствовали. Миколас из Литвы стоял со своими висячими усами, как будто его заговорили. А потом сказал одно слово: бон. По-французски это значит: хорошо.

А почему он сказал по-французски, а не по-литовски?

Он недавно из Парижа приехал. А Егор Игнатьевич вдруг ни с того ни с сего взбежал на гору, нарвал каких-то мелких цветов и стал заставлять всех нюхать. И меня заставил. И почему-то казалось, что он за собой туда взбежал, на эту гору. И букетик - это его существо, вернее - неосуществленное. Его неопознанная душа, нераскрывшийся талант, вернее - не туда раскрывшийся. И он навязывает все это - и душу и талант, сует к самому лицу. Мне почему-то его стало жаль, захотелось успокоить, сказать: «Да ладно, Егор… все хорошо. Все у тебя нормально».

Ну а Мансуров? - напомнила бы Алка.

В гостиницу вернулись к вечеру.

Когда вошла в номер, телефон звонил. Казалось, он звонил беспрерывно, будто испортился контакт.

Пропади ты пропадом со своей красотой. Пропади ты пропадом со своими премиями.

Наташа вздрогнула:

Какими премиями?

Твои ученики получили две первые премии.

Сазонова и Воронько.

Значит, домик с теплым окном получил первую премию. Значит, правильно она думает и заставляет правильно думать своих учеников. Воронько - за домик. А Сазонова - за крыло бабочки. Она взяла крыло бабочки и так его разглядела, что все только ахнули. Потому что никогда раньше не видели. Считали, наверное, что это мелочь. А Сазонова объявила: не мелочь. И вообще - нет мелочей. Главное, в конце концов, тоже состоит из мелочей.

Через десять минут Мансуров стоял перед ней, охваченный настоящим отчаянием, и она с каким-то почти этнографическим интересом смотрела, как проявляется в нем это сильное разрушительное чувство.

Только ничего не объясняй! - запрещал он и тряс перед собой пальцами, собранными в щепотку. - Только ничего не говори!

Молчи! Слушай! И дочка наша такая же будет! Предательница и эгоистка. Ты передашь ей это со своими генами, и она так же будет меня бросать.

Так же будет исчезать, - скороговоркой вставила Наташа.

Больше ты меня не увидишь. Я думал, ты - одно. А ты - совершенно другое. Не мое дело тебя судить. Живите как хотите. Но я в это не играю. Я ухожу.

Да иди, - сказала Наташа, обидевшись на множественное число. «Живите как хотите»… Значит, она - часть какого-то ненавистного ему клана, где много таких, как она. - Иди, кто тебя держит…

Да, я уйду. Я, конечно, уйду. Я все понял.

Что ты понял?

Я понял, что это нужно только мне, а тебе это не надо.

Что «это»?

Наташа понимала, что «это». Но она хотела, чтобы он оформил словами.

Он молчал какое-то время - видимо, искал слова. Потом сказал:

Железная дверь в стене. В каморке у папы Карло. А ключик у нас. У тебя и у меня. Один. Но у тебя другая дверь, и мой ключ не подходит. Я устал. Господи…

Он опустился в кресло и свесил голову. Потом поставил локти на свои острые колени и опустил лицо в ладони.

Господи… - повторил он. - Неужели нельзя по-другому? Неужели можно только так?

Он устал от чужих дверей. От предательств. Господи, неужели нельзя по-другому?

Наташе стало жаль его, но и нравилось, что она внушила ему такие серьезные душевные перепады.

Успокойся, - строго сказала Наташа. - Ничего не случилось. Это недоразумение, не более того.

Он поднял голову.

Просто ты исчез. Я тебя потеряла. Куда ты подевался?

Это я подевался? Я?

Они долго, целую минуту или даже две бессмысленно смотрели друг на друга, и Наташа поняла: он искренне уверен в том, что она сбежала. Что ей было удобно его отсутствие.

Ты не прав, - сказала она. - Поверь мне.

Как поверить?

Его душа, утомившаяся от предательств, ждала и верила только в одно. В следующее предательство.

Как поверить? - растерянно переспросил он.

Просто поверь. Не рассуждая. Скажи себе: я верю. И поверь.

Она подошла к нему. Он поднялся. Провел двумя пальцами по ее щеке медленным движением. Он как бы возвращался к ней, касался неуверенно, робко, будто боялся обжечься.

Руководительница выставки оглядела автобус и сказала: «Все в сборе. Поехали», - дополнительно объяснила Наташа. - И поехали.

Все равно. Где ты, там и я. Я не могу без тебя. Я это понял сегодня. Не могу. Меня как будто ударили громадным кулаком. Вот сюда, - он положил руку под ребра на солнечное сплетение, - и выбили весь воздух. И я задохнулся. Зашелся. А потом сквозь стон и боль вдохнул вполглотка. И еще раз вдохнул. И этот воздух - ты. Я тебя вдохнул. Я умру без тебя.

Наташа промолчала.

Ты мне не веришь?

Верю. Но я замужем, в общем… - Главной была не первая часть фразы, а последнее слово: «в общем»…

Ну и что!

Где ты будешь жить? Что ты будешь делать?

Я буду жить где угодно и работать где угодно. Только возле тебя. Все будет так, как ты захочешь: скажешь: женись - женюсь. Скажешь: умри - умру.

Не надо умирать. Живи.

Господи… - вздохнула бы Алка. - Никому не нужна. Ни на секунду.

Ты и так в себе уверена, - сказала бы Наташа. - Ты сама себе нужна.

Я? - Алка бы подумала. - Я, конечно, в себе уверена. Мне не надо, чтобы мне каждую секунду говорили, что я лучше всех. Но я хочу собой делиться. Отдавать себя. Видеть мир в четыре глаза.

Отдавай себя Гусеву.

А я ему не нужна. То есть нужна, конечно, но иначе. Мой реальный труд. Руки, горб, лошадиные силы. Но не глаза.

Тогда какой выход? Уносить из дома глаза - грех. А жить вслепую - еще больший грех.

А как жить? В чем истина?

Если человек болен, то для него истина в здоровье. Если он в пустыне и хочет пить, то для него истина - вода. А если есть здоровье и вода, а нет любви, то для него истина - в любви. Чего нет, в том и истина.

Истина - в незнании истины, - сказала бы Наташа. - Так же как не кончаются числа. Никогда нельзя найти последнего числа. И нельзя найти окончательной истины. И это правильно. Если человечество познает истину - человечество остановится. Оно дойдет до истины - и все. И уже дальше ничего не интересно.

Наверное, нет общей истины. У каждого - своя. Главное - ее выделить и не затерять. Как драгоценный камешек в коробке среди пуговиц и бус.

А как разобраться, что камешек, а что буса?

Дело и дети - это камешки.

А любовь?

Это смотря что она после себя оставляет…

* * *

На закрытии выставки к Наташе подошел Игнатьев и сказал:

Поздравляю. Успех - это самый реальный наркотик.

Наташа летуче улыбнулась ему, держа в руке бокал. На ней было платье на бретельках. Открытые плечи и спина. Можно в жару в лодке плавать. Васильки собирать. И на закрытие выставки прийти.

Мансурова не было. Когда Наташа вошла в зал, она сразу почувствовала, а потом уж и увидела, что его нет.

Подходили художники, педагоги, начальство. Поздравляли. Наташа благодарила, веря в искреннюю доброжелательность, но все время ждала. Что бы она ни делала, она ждала Мансурова, и каждая клеточка в ее теле была напряжена ожиданием.

Подошла руководительница выставки и спросила:

Почему Мансуров два дня не отходит от Вишняковой?

Она назвала Наташу по фамилии - так, будто речь шла не о ней, а о третьем человеке и этого третьего человека она не одобряла.

Два дня - это много? - беспечно спросила Наташа, выгораживая третьего человека.

Это очень много, - с убеждением сказала руководительница выставки.

И это действительно очень много. Два дня - сорок восемь часов, 2880 минут. И каждая минута - вечность. Две тысячи восемьсот восемьдесят вечностей.

Наташе захотелось спросить: «А какое твое собачье дело?»

Но, видимо, это было именно ее дело, и именно собачье, по части вынюхивания. И она не стала бы задавать пустых и праздных вопросов. Наташа Вишнякова - не Анна Каренина, Мансуров - не Вронский. Володя Вишняков - не Каренин, хотя и состоит на государственной службе. И общество - не высший свет. Но… Наташа стояла возле руководительницы и понимала, что нужно объясниться. Объяснить себя.

У Мансурова сейчас трудное время, - неопределенно сказала она.

Вы очень доверчивы, - сказала руководительница выставки. В ее тоне слышалось снисходительное сочувствие.

Не понимаю. - Наташа как бы отодвинула это снисходительное сочувствие.

Вас очень легко обвести вокруг пальца, - объяснила руководительница.

Наташа не знала - как лучше: продолжить разговор или не продолжать. Но в этот момент все в ней вздрогнуло и осветилось, будто сразу и резко зажгли в ней свет. Это вошел Мансуров. Она еще не видела его, но поняла, что он возник. Не вошел, а именно возник. Как на ладошке. И весь сразу. Он подошел к Наташе и выдернул ее в танец. Не пригласил. Не увел. Выдернул. Только что она стояла и беседовала, чуть приподняв лицо. А сейчас уже пребывает в танце. Без перехода. Как в детстве или в безумии.

Мансуров качался перед ней, как водоросль в воде - замедленно и пластично. Талантливо дурачился. Маугли в волчьем хороводе. Такой же, как вся стая, и другой. А она, Наташа, почему-то хохочет. Хохочет, и все. Ничего смешного нет вокруг. Просто организм реагирует смехом на счастье. Нормальная адекватная реакция. И нечего ходить в районный психдиспансер. Печаль - плачет. Счастье - ликует. Счастье - вот оно. Ликуют глаза, руки, ноги, сердце. Быстрее и свободнее бежит счастливая кровь. Звонче стучит счастливое новое сердце. Счастливая музыка. Все вокруг счастливы. Много счастливых людей, одновременно. И даже палочка счастлива в руках барабанщика. Счастье подпирает к горлу. Давит на черепную коробку. На глазное дно. Сейчас она взорвется от счастья. А Мансуров все танцует. А музыка все играет. Наташе кажется, сейчас не выдержит. Всему есть предел. И счастью.

Музыканты опустили инструменты. Все стали растекаться к своим местам возле столов. Наташа выдохнула, будто опала. Она устала от счастья, как от физической перегрузки. Хотелось пить.

Она вернулась к столу, стала пить вино, как воду, утоляя жажду.

Подошла руководительница выставки и сказала:

Это неправда.

Что неправда? - не поняла Наташа.

То, что вы мне сказали. Я все видела.

Она видела счастье между двумя людьми, и это не имело никакого отношения к взаимовыручке, хотя, если разобраться, счастье - это самая большая взаимовыручка.

А ей-то что? - спросила бы Алка. - Ее какое дело? Он что, нравился ей?

Он ей не нравился. В этом дело, - ответила бы Наташа. - И она не хотела, чтобы он нравился мне.

Поздно, - сказала бы Алка.

Поздно. Поезд любви тронулся. А руководительница выставки встала между рельсами и уперлась протянутыми руками в паровоз. Но поезд тронулся, и остановить его можно было только крушением.

После закрытия выставки пошли в гостиницу. Наташа уже не могла ступать на высоких каблуках. Она сняла туфли и пошла босиком по теплому асфальту. А Мансуров нес туфли в опущенной руке. Он положил свободную руку на ее плечи, а она - поперек его спины. Они шли молча, обнявшись, как десятиклассники после выпускного бала. И казалось, что знали они друг друга всю жизнь. Десять лет просидели на одной парте. И вся жизнь - впереди.

О чем ты думаешь? - спросила Наташа.

У нас в кино не умеют расстреливать, - сказал Мансуров. Он думал несинхронно. - Убивать и умирать. Люди совсем не так умирают, как в кино.

Вот выстрели в меня. - Он протянул ей туфлю. Наташа взяла свою туфлю фирмы «Габор», направила каблуком в Мансурова и сказала:

Он забрал у нее туфлю. Отошел на несколько метров. Стал медленно поднимать, целя в Наташу. И она вдруг неприятно поверила, что в руке у него не туфля, а пистолет. На нее наведено черное отверстие дула, ведущее в вечность, как зрачок. И она вся зависит от этого черного отверстия.

Я боюсь, - сказала Наташа.

Ага, - удовлетворенно сказал он. - Поняла?

Наташа взяла туфлю, отошла на несколько метров. Вытянула руку. Прицелилась, провела глазами одну линию между носком туфли и грудью Мансурова. Сосредоточилась. Ощутила жуть и сладость преступления. Ступила за предел.

Мансуров вздрогнул. Стал медленно оседать.

По другой стороне улицы шла патлатая компания. Они остановились и стали смотреть.

Мансуров осел на колени. Согнулся. Положил лицо в ладони. Он плакал, провожая жизнь.

Она стояла в смятении. В голове пронеслось: Господи, какое счастье, что это ночь. Тепло. Что он дурачится. Мальчишка… А ведь могло так и быть. С кем-то когда-то именно так и было: лицо в ладонях, пуля в груди, и больше никогда… никогда…

Не надо, - тихо попросила Наташа.

Он встал, подошел к ней. Они обнялись - так, будто миновали вечную разлуку.

Ты меня любишь? - серьезно спросил он.

«Очень», - ответила она про себя.

И я очень, - сказал он вслух. И они пошли обнявшись. Еще ближе, чем прежде. А патлатая компания забренчала и завопила в ночи, и не особенно бездарно. Даже ничего.

Мансуров спросил о чем-то. Она не ответила. Почувствовала, что не в состоянии ни слушать, ни говорить. Устала. Устала от счастья, и от сострадания, и от того, что перемешала на банкете несколько сортов вин. Одно наложилось на другое: сухое на крепленое, счастье на сострадание.

Ты почему не отвечаешь?

Я устала.

Он остановился. Как будто видел перед собой опасность.

Ты что? - Наташа тоже остановилась. Он молчал.

Будь прокляты эти выставки и премии, если ты от них так устаешь.

Володя сказал бы: «Ничего, отдохнешь… Главное - ты победила».

Маргошка сказала бы: «Нечего было хохотать и напиваться».

- …Ты понимаешь, Алка, меня уже лет, наверное, десять никто не спрашивает: как ты себя чувствуешь? Что у тебя на душе? Меня спрашивают: как ваши успехи? Как ваша дочь? Да. Мои успехи. Моя дочь. Но у меня есть руки. Ноги. Морщины, в конце концов.

Но мы же действительно не можем без своих успехов и без своих детей.

Я сама разберусь: без чего я могу, а без чего не могу. Но мне надо, чтобы кто-то по-настоящему огорчился от того, что я устала. Не искал причины: почему я устала и кто в этом виноват. А сам устал вместе со мной. Понимаешь?

Еще как понимаю. Взрослые люди - тоже дети. Уставшие дети. Им еще нужнее родители.

Господи, как нужны умные, понимающие родители.

Просто родители. Любые. Молодец Гусев, что не поехал.

Гусев молодец, - подтвердила бы Наташа. - Он понимает что-то большее. Одинокая замшелая бесполезная бабка, но в ней было больше смысла, чем в сорока выставках… Мы забываем за суетой о главном. О своих корнях. А потом мучаемся, мечемся и не понимаем: почему. А вот поэтому…

Наташа остановилась. Перед ней стояло дерево красной калины с замерзшими красными стеклянными ягодами. Поверх каждой грозди - маленькая белая шапочка снега. Вокруг стояли березы, и снег лежал на них так, будто талантливый декоратор готовил этот кусок леса для спектакля. Детской сказки.

Подошел Володя и спросил:

А где мы оставили машину?

Ты же ставил, - ответила Наташа и прошла мимо калины. Прошла сквозь декорацию для детской сказки. Впереди просвечивало шоссе.

Ну, я ставил, - согласился Володя. - А где я ее поставил?

Я не помню.

Как это не помнишь?

Ты же знаешь: у меня топографический идиотизм.

Они вышли на шоссе. Машины действительно нигде не было видно. Может быть, они вышли другой дорогой.

А где машина? - спросил Володя, растерянно и назойливо в одно и то же время.

Я сейчас остановлю первый попавшийся грузовик и уеду домой, - твердо пообещала Наташа.

Ты можешь. От тебя это можно ждать.

Зачем ты поехал в лес? - спросила Наташа. - Ругаться?

А с тобой иначе нельзя.

Со мной можно иначе.

* * *

…Самолет улетал в шесть утра. В пять надо было быть в аэропорту.

Мансуров собирал ее чемодан. Он сказал: «Сиди. Ты устала». И сам собирал ее чемодан. Каждое платье перед тем, как уложить, застегивал на все пуговички так бережно, будто оно тоже устало. Его нежность распространялась на все ее вещи. Его руки замедленно пластично плавали в воздухе. И когда он передвигался, перемещался с места на место, приходило в голову, что человек - это красивый зверь. Наташа сидела в кресле, смотрела, как он собирает ее в дальнюю дорогу, благословляя каждую ее вещичку. Спросила:

Как ты будешь без меня?

Он ответил:

А я не буду без тебя. Я прилечу на другой день. Этим же рейсом. Я бы полетел сейчас. С тобой. Но тебе это не надо.

Он берег ее репутацию. И платье, и репутацию - на все пуговички.

Я прилечу завтра утром. И утром тебе позвоню.

В девять утра, - подсказала Наташа.

В девять утра, - повторил он. - В девять утра…

* * *

…Наташа шла по шоссе. Мимо неслись машины, и бензин оставлял после себя запах города.

А потом? - спросила бы Алка.

Потом было завтра девять утра. И послезавтра девять утра. И девять вечера. И целая неделя. И месяц. Он не позвонил.

Как? - Алка остановилась бы на обочине шоссе, и глаза ее стали темные, почти черные, как шоссе.

Не знаю, - сказала бы Наташа. - Не поняла.

Он не приехал?

Не знаю. Я же сказала: я ничего не знаю.

Может быть, он покончил с собой? Может быть, его убила руководительница выставки?

Может быть, я уже думала - несчастный случай. А мне не сообщили. Откуда они знали, что мне надо об этом сообщать?

А может, у него нет ни копейки денег. А без денег он не хочет ехать. Из гордости.

Может быть. А может, у него уже другая и они договариваются о новой дочери.

Нет, этого не может быть.

Не может быть.

А ты сама не звонила?

У меня нет никаких его координат. Ничего. Он исчез так, как умел исчезать только он один.

Она его нарисует. Маугли в ковбойской панаме на ладони фокусника. Был и нет.

Что это? Что это? Что???

Не девочка. И не дурочка. Но вот не понимает. Не понимает и не поймет никогда.

Сказочный лес, убранный талантливым декоратором, остался по бокам от шоссе. Белесое небо было будничным. В нем трудился самолет, оставляя после себя след, чтобы с земли была видна его траектория.

Мансуров, где ты? Легкие, прозрачные колечки лука, праздник повседневности… Взгляд вполоборота, потрясение на грани катастрофы… Новая дочка с личиком, омытым его выражением. Где это все? Где все это? Где?

Вот машина! - обрадованно вскрикнул Володя. - Поехали!

Поехали, - отозвалась Наташа.

«Здравствуй, моя жизнь. Магазин с продавцом, который щиплет брови. Здравствуй, мое родное одиночество и душа, бесприютная, как детдомовское дитя. Да здравствует честный союз с одиночеством. Вот это не подведет». Природа не оставляет раны раскрытыми. Она кладет на них рубцы. А рубцы - еще жестче и надежнее, чем прежняя ровная кожа. И все же рубец - это уродство. Изуродованная рубцами душа.

Мансуров глянул на нее вполоборота, те самые вполоборота, от которых сердце останавливалось… Если бы он вышел сейчас из леса на шоссе или выскочил из проходящего грузовика… Взял за руку, сказал: «Пошли!» Пошла бы и не спросила: «Куда?» Мансуров! Где ты? Ведь ты же был зачем-то? Тогда зачем?

Ехали молча. Это было молчание двух банкротов, только что отошедших от лопнувшего банка.

Надо бы приемник купить в машину, - сказал Володя.

Просто необходимо, - отозвалась Наташа. - Твоих барышень развлекать. Чтоб вам весело было.

Опять, - вздохнул Володя.

А что, нет? Не так?

Чего она ждала? Чтобы он сказал: так? Она не ревновала Володю. Это была игра в заинтересованность. Но он был не ее, значит, чей-то. Не мог же он быть ничьим. И было противно думать о возможности его двойной жизни. Для себя она допускала двойную жизнь, а для него - нет. Ей можно, а ему нельзя.

На обочине стоял старик в ватнике, черных валенках и ватной ушанке, какую носят солдаты. На ушанке виднелся след от звезды. Наташа почему-то вспомнила, что ватники вошли сейчас в моду за границей, и это резонно: они удобны, сделаны из х/б. Но если мода укрепится, туда добавят синтетику. И будут ватники из синтетики.

Старик не голосовал. Просто стоял. Но Володя почему-то прижал машину к обочине, остановил возле старика и даже открыл дверцу. Наверное, ему тоже хотелось разрядить духоту молчания третьим человеком. Старик сел на заднее сиденье - так, будто он ждал именно эту машину и ему ее подали.

Он сел, негромко сказал:

Спасибо. - И тут же погрузился в свои мысли.

Наташа была рада, что в машине появился третий человек, пусть даже этот замызганный старик, отдаленно похожий на японца. Молчание как бы разрядилось. Оно стало нормальным, естественным молчанием, потому что неудобно говорить о своих делах при третьем человеке.

Вы куда едете? - спросила Наташа.

Ей было совершенно неинтересно - куда и зачем он едет, но правила гостеприимства диктовали это маленькое и поверхностное участие.

Старик посмотрел на нее, как бы раздумывая - отвечать или не поддаваться поверхностному участию. Потом сказал:

На консультацию.

Дать? Или взять? - спросила Наташа, удивляясь, что он знает слово «консультация», так легко его выговаривает и правильно произносит.

Дать, - сказал старик.

Наташа внимательно посмотрела на старика, на его сухие чуть желтоватые скулы. Он был худой, маленький, аккуратный - какой-то весь сувенирный.

Ясновидящий, - ответил старик.

А это как? - оторопела Наташа.

Слово говорит само за себя, - ответил старик.

Отстань от человека, - попросил Володя.

-»- Ясно - это ясно. А видящий - это видящий, - объяснил старик. - Я вижу, что будет с человеком в будущем.

А как вы это видите? Прямо видите? - Наташа развернулась всем корпусом и открыто, почти по-детски смотрела на старика.

Это особое состояние. Я не могу его объяснить. Но задатки к ясновидению есть во многих людях. Это можно развить.

У меня есть задатки. Я замечаю: вот подумаю о человеке, а он звонит.

Правильно, - согласился старик. - В быту это называется предчувствие, телепатия.

А чем вы это объясняете?

Я думаю, что у человека не семь чувств, а восемь. Просто восьмое чувство еще не изучено, а потому не развито.

А когда у вас это началось.

Во время войны.

Расскажите.

Не могу. Мне надо выходить.

На дороге стоял указатель в виде стрелы с надписью «Аэропорт» и возле стрелы на постаменте маленький бетонный самолет.

Володя остановил машину возле бетонного самолета.

Спасибо, - поблагодарил старик и стал открывать дверцу.

А что будет с нами? - торопливо спросила Наташа.

Старик вышел, задержал дверцу в руках, как бы раздумывая: отвечать или нет. Потом сказал:

Через сорок минут в вашей машине будет тело. - Он легко бросил дверцу и пошел.

Какое тело? - не поняла Наташа. - Чье?

Твое или мое, - объяснил Володя.

Это как? А сейчас мы где?

Ты - это одно. А твое тело - это уже не ты. Душа - там. - Володя поднял палец кверху. - А твое тело тут.

Почему мое?

Ну, мое. Он же не сказал чье. Ну ладно. Глупости.

Володя повернул ключ, включил зажигание.

Нет! - вскричала Наташа и сжала его руку. - Не поедем! Я тебя умоляю!

А что мы будем делать?

Ну ладно, - согласился Володя. - Давай посидим.

Они стали смотреть перед собой, но это оказалось невыносимо - просто сидеть и смотреть и ждать нечто, что превратит тебя из тебя в тело.

Давай выйдем! - потребовала Наташа.

Самосвал сзади поддаст…

Она вышла из машины и пошла к лесу прямо по сугробам, по пояс проваливаясь в снег. Добралась до поваленной сосны и уселась на нее, согнув колесом спину.

Володя пошел следом и тоже уселся на сосну. Стал наблюдать, как Наташа сломала веточку и начертила на снегу домик с окошком и трубой. Из трубы - спиралькой дым. В стиле детского рисунка.

Машкин звонил, - сказала Наташа. - В гости просился.

Володя вспомнил Машкина, всегда в черном свитере, чтобы не стирать, с длинными волосами, чтобы не стричь, и с рваным носом. На втором курсе, в студенчестве, подрался в электричке, и хулиганы порвали ему ноздрю. С тех пор он производил впечатление не серьезного художника, коим являлся, а драного кота. И эта драность в сочетании с широкой известностью создавали ему шарм. Одно как бы скрашивало другое. Духовность сочеталась с приблатненностью.

Что касается известности, то она возникла и в большей степени существовала за счет того, что Машкина зажимали. Так теперь говорят. Факт зажима создавал дополнительный интерес, и когда его выставка в конце концов открывалась, - а открывалась она обязательно, - на нее бежали даже те, кто ничего не понимает в живописи, и видели то, до чего не догадывался сам Машкин.

Некоторая скандальность - необходимый фактор успеха. Машкин этого недопонимал, поскольку был неврастеником от природы. Постоянно истово грыз ногти, и Володя опасался, что обгрызет себе пальцы и ему нечем будет держать кисти.

Вся кривая его творчества была неровной. Но сейчас главное не как и что. А КТО. Главное - личность художника. И неудачные работы Машкина были все же неудачами гения. А удачи Левки Журавцова были все же удачами середняка. Из Левки получился большой плохой художник.

Двадцать лет назад они все вместе учились в Суриковском институте и все трое были влюблены в Наташу. Она только тогда поступила. Первым в нее влюбился Машкин и открыл ее остальным. И когда он ее открыл, действительно оказалось, что все остальные женщины мира - грубые поделки рядом с Наташей.

После института все двинулись в разные стороны: Машкин - в славу, Журавцов - в ремесло, Наташа - в преподавание, а он, Вишняков, - в руководство. Ему предложили. Он согласился. У него всегда, еще со школы, просматривался общественный темперамент, и процесс руководства щекотал тщеславие не менее, чем творческий процесс. С творческим процессом, кстати, тоже все обстояло благополучно. Вишняков считался талантливым художником и талантливым человеком, что не одно и то же. Он талантливо делал все, к чему прикасался.

Наташа досталась ему, а не Машкину, и не Журавцову, и никому другому, потому что в Вишнякове уже тогда цвел лидер. Он мог повести за собой и Наташу, и комсомольские массы. И ему нравилось, когда за ним идут. У него даже лицо менялось. Он ощущал твердость духа, эта твердость ложилась на лицо. Тяжелели веки. Нравилось вершить судьбы, и делать добро, и встречать благодарный взгляд. Это тоже тщеславие: состояться в человеческой судьбе.

На собраниях и сборищах Вишняков говорил мало, больше слушал. Но стрелки компаса, все до единой, были повернуты в его сторону.

После института все разобрали себе судьбы. Машкин - творчество и бедность, и возможность спать сколько угодно и когда угодно просыпаться, и не видеть того, кого не хочется видеть.

Вишняков - определенность и постоянный оклад и белые крахмальные рубашки. У него было их двадцать штук.

Журавцов поволок свою маленькую соломинку в великий муравейник. Притом поволок проторенным путем.

Наташа - отправилась сеять разумное, доброе, вечное.

Надо было выбрать между чем-то и чем-то. Каждый выбрал свое. Вишняков не знал - свое это или не свое, но тогда родилась дочь, цвела любовь и фактор процветания зависел от него.

Вспомнил, как в первый раз увидел себя в киножурнале «Новости дня». Их делегация сходила с самолета. Нефедов шел первым и помахивал рукой. А он, Вишняков, маячил в хвосте, в белой крахмальной рубашке и с нефедовским баулом. Нефедов не просил его нести. Он только сказал: «Там у меня сумка». Вишняков взял ее и понес. И в самом деле, не мог же руководитель делегации спускаться под кинокамеры крупным планом - с баулом, как дачник, сходящий с электрички.

Соберемся? - спросила Наташа.

Если буду жив. А если что - завещаю свои рубашки Машкину. Пообещай, что отдашь.

Дурак, - сказала Наташа.

А от меня, кроме рубашек, ничего не останется.

А тот же Машкин? Не было бы тебя, не было бы Машкина.

Ну, Машкин был бы и без меня.

Неизвестно…

Володя вспомнил, как помогал Машкину - не по старой дружбе, хотя и по ней, а потому что считал это своим вкладом в творчество. Вклад через Машкина.

Когда Машкина зажимали, он мигал ему одним глазом, дескать: я с тобой. А другим глазом мигал своему начальнику Нефедову, дескать: я все понимаю, я с вами. И у него тогда просто глаза разъехались в разные стороны от этих миганий. И рот тоже перекосился, потому что надо было улыбаться туда и сюда. Твердый оклад оказался тяжелым хлебом. Хотелось перестать мигать и улыбаться, а просто насупиться. Не участвовать в известном конфликте «художник и власть», где одно противостоит другому, исходя из двух законов диалектики: «отрицание отрицания» и «единство и борьба противоположностей». Случались в истории и согласия, и они тоже были плодотворны, но это уже другой разговор. А в данной истории - Машкин зависел от Вишнякова, Вишняков - от Нефедова, Нефедов - от своего начальника, а тот - от своего. И так далее, как в одном организме, где все взаимосвязано и нельзя исключить ни одного колечка в цепи.

Художник может и не зависеть, а рисовать себе одному и сохранить самоуважение. Но самоуважения недостаточно. Необходимо уважение толпы. Копить и творить - это полсчастья. А вторая половина счастья - делиться собой с другими. Отдавать свои глаза, чувства. Как в любви. Поэтому Машкину была нужна выставка, и Машкин тоже был завязан в цепочку.

Вишняков подумал, а что будет, если через сорок минут он выпадет из этой цепочки. Что изменится? На его место поставят Гладышева. Гладышев будет этому рад, поскольку надо было бы ждать, пока Вишнякова повысят или он уйдет на пенсию. А так экономия жизни. Гладышев будет доволен. Нефедову все равно. Почти все равно. А больше ничего не изменится. Место Машкина занять нельзя. А место Вишнякова можно. И какой смысл сидеть и спасаться? Что за драгоценность его жизнь?

Пойдем! - сказал он жене.

А сколько прошло? - спросила Наташа.

Сорок минут.

Ты что? - Наташа забыла на нем свои недоуменные глаза. - Никуда я не пойду. И ты не пойдешь.

Володя поднялся с дерева, потянулся всем телом, чтобы одолжить жизненной праны у чистого воздуха, чистого неба. Снег сверкал. От дерева в глубь леса уходили мелкие следы. Кто это был? Заяц? Лиса?

Если бы можно было вернуться в двадцать лет назад и начать все сначала. Но зачем возвращаться в двадцать лет назад? Можно в любом возрасте начать все сначала, как в песне: «Не все пропало, поверь в себя. Начни сначала. Начни с нуля». Он мог бы с завтрашнего дня отказаться от своей должности, отрастить волосы, надеть черный свитер и размочить свои старые кисти. Можно даже пойти в бедность и неопределенность - жена согласится. Он в нее верил. Но что дальше? Свитер, волосы и даже бедность - это декорация. Внешний фактор. Главное - что внутри человека. А внутри он, Володя Вишняков, стал другим. Он отличался от прежнего так же, как рабочая лошадь отличается от мустанга. Или собака от волка. То и не то. Двадцать лет сделали свое дело. Уйдя с работы, он все равно останется промежуточным звеном в цепи, только с длинными волосами и без привилегий. Какой смысл? Если бы можно было, как Иван-дурак, нырнуть в три котла и выйти оттуда Иваном-царевичем. Но это под силу Коньку-Горбунку, а не этому сумасшедшему, должно быть, старику.

Значит, все будет как будет. И если этот ясновидящий действительно ясно видит и через сорок минут кому-то придется перемениться, а кому-то остаться, то пусть лучше останется жена. Она нужнее. Дочери нужнее. Ученикам, которые верят ей и поклоняются. Потом, когда они вырастут и встанут на ноги, - отринут всех кумиров. Это потом уже «не сотвори себе кумира, ни подобия его». А сейчас, пока учатся, ищут себя - без кумира не обойтись. Постареет - будет внуков нянчить. Опять большая польза.

Вишняков снова сел на дерево, поглядел на жену. Она задумалась и походила на обезьяну без кармана, ту, которая в детстве потеряла кошелек. Вишняков давно не видел своей жены. Он как-то не смотрел на нее, не обращал внимания, как не обращают внимания на свою руку или ногу. Она задумалась, выражение задумчивости старило ее. Вообще она мало изменилась за двадцать лет. Вернее, в чем-то изменилась, а в чем-то осталась прежней, особенно когда смеялась или плакала. Позже всего стареет голос. Поскольку голос - это инструмент души. Талантливые люди вообще мало меняются. Они как-то меньше зависят от декораций.

Когда дочка родилась, Наташа два дня рыдала от одной только мысли, что ее могло не быть.

Володя встречал ее из роддома. Нянечка протянула ему сверток, Володя отогнул треугольник одеяла, который прикрывал лицо, и встретился с синими растаращенными дочкиными глазами. Он очень удивился и никак не мог сообразить: куда же она глядела, когда одеяло закрывало ее лицо? Просто лежала в черноте? Может быть, она думала, что еще не родилась? А может быть, такие мелкие дети ничего не думают? У них еще мозги не включены?

Это было в январе. Летом они переехали на дачу. Дочке было полгода. Наташа отправилась однажды в город, мерить какие-то заграничные тряпки. Это было возвращение к прежней, добеременной жизни, и эта жизнь так поманила, что Наташа опоздала на дачу. Пропустила одно кормление. Пришлось накормить ребенка жидкой манной кашей. Володя встретил ее на платформе и официально сказал: «Ты ответишь мне за каждую ее слезу».

Каждая дочкина слеза была свята. И каждый зуб. И каждое новое слово. И сейчас нет ничего, что несущественно: контурные карты, сборник этюдов Гедике, длина джинсов, ограничения в еде. То, от чего Наташа отмахивалась, для Володи имело жизненно важное значение, не может девочка быть толстой и" ходить в коротковатых джинсах. Неправильная внешность - это бескультурье. И нет ничего, что между прочим. Во всем должен быть порядок. В доме должен быть порядок - и она убирает, пылесосит, проветривает. В доме должен быть обед. И она, как на вахту, каждое утро выходит к плите. Еда должна быть грамотной и разнообразной - и она сочиняет соусы, заглядывает в поваренную книгу, и это действо из унылой обязанности превращается почти в творчество.

Семья собирается за обедом, перетирает зубами витамины, белки и углеводы. А она сидит и смотрит и испытывает почти счастье. Жизненный процесс обеспечен, и не только обеспечен, а выдержан эстетически. Грамотная еда, на красивых тарелках, на чистой скатерти. Его высочество Порядок. Порядку служат. Ему поклоняются. Порядок - это твердый остров в болоте Беспорядка. Есть куда ногу поставить. А сойдешь - и жижи полный рот. А потом засосет до макушки и чавкнет над головой. И все дела.

Что было бы с ней, если бы не было Володи? Зачем обед? Можно и так перекусить. Зачем торопиться домой? Можно ночевать где угодно, где ночь застанет. Носить с собой, как Галька Никитина, зубную щетку в сумке. А сейчас она из любых гостей, из любой точки земного шара возвращается вечером домой. И садится с семьей у телевизора. Володя - в кресло. Она с дочкой - на диване, плечо к плечу. Климат в доме - как в сосновом бору. А посади вместо Володи Мансурова - и климат переменится. То ли замерзнет дочь от одиночества. То ли Наташа задохнется от засухи. То ли вообще нечем дышать, как на Луне.

Иногда Володя приходит злой и ступает по дому, как бизон по прериям. Или наступает целый период занудства, когда он недоволен жизнью, у него такое лицо, будто ему под нос подвесили кусочек дерьма. И надо терпеть. Но терпеть это можно только от Володи. А не от Мансурова. Мансуров может вызвать аллергию, как, например, собачья шерсть. И начнешь чесаться. Почешешься, почешешься, да и выскочишь в окно вниз головой.

Да и где этот Мансуров? Ку-ку… Где он режет воздух своей иноходью ахалтекинца? В каких краях белеет его парус одинокий в тумане моря голубом? Наверное, понял, что Наташа - жертва Порядочности, и решил не тратить душевных ресурсов. Прогоревшее мероприятие надо закрывать, и как можно скорее.

Мансуров - это бунт против Порядка и внутри Порядка. Шторм, когда морю надоедают свои берега и оно бесится и выходит из берегов, чтобы потом опять туда вернуться и мерно дышать, как укрощенный зверюга.

Она вдруг подумала, что если бы сейчас здесь появился Мансуров, подошел, проваливаясь в снег, - сделала бы вид, что не узнала. Что было, то было и так и осталось в том времени. А в этом времени есть Володя, она и их домик за забором. Если бы Мансуров, например, затеял с Володей драку, она приняла бы сторону мужа и вместе с ним отлупила бы Мансурова. Хоть это и негуманно.

Конечно, хорошо вытянуться во всю длину человека, подключенного к станции «Любовь». Но это только часть счастья, как, например, часть круглого пирога, именуемого «жизнь». В сорок лет понимаешь, что станция «Любовь» - понятие неоднозначное. Не только - мужчина и женщина, но и бабушка и внучка. Девочка и кошка. Любовь к своему делу, если дело достойно. Любовь к жизни как таковой.

Любовь к мужчине, бывает, застит весь свет, как если взять кусок пирога и поднести его к самым глазам. Глаза съедутся к носу, все сойдется в одной точке - и уже ничего, кроме куска пирога, не увидишь. А отведешь его от глаз, положишь на стол, посмотришь сверху, и видно - вот кусок пирога. Лежит он на столе. Стол возле окна. А за окном - весь мир. И выйдя в этот мир, не перестаешь удивляться краскам неба, форме дерева - всем замыслам главного художника - Природы. И это не исчезает, как Мансуров. Это твое: твоя дорога в школу, твои дети, твое дело. Твоя жизнь. Ты в этом уверен до тех пор, пока ты человек, а не тело. А уверенность - те же самые сухие острова, пусть не в болоте - в море страстей. Нельзя же все время плыть. Надо и отдыхать. Его величество Покой - тоже часть Порядка. Или Порядок часть Покоя. Не успокоения, а именно Покоя, в котором можно сосредоточиться и набраться сил и мыслей для своего Дела.

Что касается вечного успокоения - если смерти надо выбрать из двоих, - пусть это будет она. А Володя останется и научит дочь таланту терпения. Поможет обрести ей дом.

Дом - это как вера. К одним он приходит смолоду и сразу. А другие обретают дом мучительно, через сомнения, страдания и потери, уходят из него, как блудные дети, чтобы вернуться обратно. Обрести и оценить.

Наташа представила себе дочь, и слезы ожгли глаза. Стало жаль ее, и Володю, и себя - меньше, чем их, но тоже очень жаль за то, что ушла молодость. Вернее, она никуда не делась, но жить осталось мало. Пусть даже - не сорок минут. Сорок лет. Но сорок лет тоже очень мало, и в каком-то смысле - это сорок минут. Во вторую половину жизни время идет скорее. Как путь под уклон.

Володя закурил. Наташа поглядела сбоку, как он курит, - на руки с почти совершенной формой ногтей. Манеру затягиваться, щурясь от дыма. Позвала:

Въехали в город.

Предсказание осталось позади, как полуразрушенная церквушка. Может быть, старик и ясновидящий, но колдовской заряд тоже поддается времени и иссякает вместе с жизнью. На смену старым колдунам приходят новые, молодые колдуны, которые называются сейчас модным словом «экстрасенсы». Однако сорок минут кончились и можно было жить дальше - сосредоточиваясь и не сосредоточиваясь. Как получится. Его величество Порядок удобно расселся на своем удобном троне.

Мимо проехала черная «Волга». За рулем сидел Мансуров. Наташа успела заметить его профиль и взгляд, как будто он не смотрел перед собой, а прожигал глазами дорогу, вспарывал асфальт.

Она вздрогнула и задохнулась, будто ее без предупреждения ожгли бичом.

Обгони! - приказала она, схватив Володю за локоть. - Вон ту черную «Волгу».

Зачем? - не понял Володя, однако вывел свою машину в другой, свободный ряд, прибавил скорость.

Машины поравнялись, и некоторое время черная «Волга» шла вровень с синим «Москвичом». Наташа перегнулась, вглядываясь.

Ну что? - спросил Володя.

Обозналась, - поняла Наташа и села прямо. Закрыла глаза, до того вдруг устала.

Володя успокоил машину, вернул ее в положенный ряд, в положенную скорость.

Фестралы - Скелетообразные лошади огромных размеров. Их могут видеть только те, кто видел смерть. Фестралов привлекает запах мяса и крови. Они - летающие существа. Прекрасно ориентируются в пространстве.Фестра­лы строят гнездо где-нибудь на утесах скал,поближе к лесу,в гнездо откладываются два яйца,но выживает чаще один жеребенок,так как,когда он вылупляеться,второе­ яйцо ему служит,его первой едой(у фестралов присутствует каннибализм)в первое время только отец приносит добычу в гнездо,пока мать охраняет малыша,когда же жеребенок немного подростает,оба родителя начинают охотится,остовляя жеребенка одного в гнезде.
­­
­­

Терсаны:
Происхождение.
Это морские Терсаны или морские кони! Об их происхождении точно никто не знает, но существует легенда, которая вполне может быть правдой. Однажды Нептун влюбился в красавицу-русалку. Краше ее на свете не было. Виделись они каждый день, но вот однажды русалка не появилась. Нептун заволновался. Приплыл его слуга и оповестил Нептуна о том, что его любимую поймали злые люди и хотят ее показывать по всему миру, но они увезли ее уже на другой коней света. Тогда Нептун призвал силы океанов и морей и сотворил сотню Терсанов. Быстрее скорости ветра он примчался к русалке, но обнаружил, что она мертва. Русалка сопротивлялась, и люди убили ее. Нептун долго горевал и приказал Терсанам каждую ночь выходить на берег и оставлять кровавые следы в память о русалке.
Место обитания.
Обитают они исключительно в воде, но ночью всего на пару минут выходят на берег и копытами выбивают из песка или камней кровь. Никто не знает, откуда они берут алую кровь. И зачем они вообще выходят на берег, тоже остается загадкой, ведь их среда-вода и они питаются, живут и плодятся в воде.
Внешний вид.
Их тела сделаны их воды. Они сильны, как цунами, быстры как ураган и красивы как океан. Их тела подобно кипятку бурлят. Их глаза - это необыкновенной красоты жемчужины. Их кровь-вода из самых чистых вод на земле. Когда они выходят на берег, их тела со скоростью волны преобразовываются, и они становятся белоснежными конями. Но это длится несколько минут.

Пегасы:
Пегас - крылатый конь. Он летает над самыми высокими горами со скоростью, превышающей скорость ветра. С виду Пегас выглядит, как обычный белоснежный конь, отличие его только лишь в том, что он имеет большие красивые белые крылья и немного превосходит обычных коней в размерах. По строению тела Пегас очень похож на единорога, даже изображается он иногда с рогом на голове. Также пегас, так же, как и единорог, очень вольнолюбив, и поймать его можно, также, только Золотой Уздечкой.
­­ ­­ ­­ ­­
­

Крылатый единорог:
Это гибрид Британского Единорога с Пегасом.Внешний вид: Внешне очень напоминает Единорога, но ноги у него более массивные и короткие, что облегчает взлет и приземление.Цвет Крылатых Единорогов колеблется от серебристо-белого до темно-серого, от огненно-рыжего до гнедого.Почти все они очень осторожны.

Ранней весной в бой за самку Единорога вступают как Единорог с Единорогом, так и Пегас с Единорогом.Эти схватки бывают очень жестокие, но до смертельных исходов дело почти никогда не доходит.Победителю,­ прогнавшему противника, достается внимание и расположение самки.Обычно, согласно наблюдениям, в таких разно видовых союзах отцом является Пегас, а матерью самка Единорога.Такие союзы чаше всего недолговечны.
­­
­­

Найтмар(кошмар):
Шерсть этого единорога обычно черная с синеватым отблеском. Глаза ярко желтые или оранжевые, без зрачка. Грива - пылающий огонь. Выведены они были давно, но позже стали распространяться естественно, из-за чего стали самыми распространенными после Британского и Индийского. Чаще встречаются в лесах и около горных лугов, но только ночью, днем их иногда можно заметить в темных местах, подальше от солнечного света, так как он очень неприятен для них. Копыта найтмара заряжены большой отрицательной энергией, стоит только небольшой частичке этого копыта попасть в кровь любого живого существа, как оно перестает управлять собой. Кровь этого единорога применяется в черной магии, например, для приготовления сильнейших ядов. Если погибает найтмар то, на месте его смерти вырастает растение с темными ядовитыми ягодами.

Гиппокампус
также называемый гидрипуссом-в греческой мифологии морская лошадь с рыбьим хвостом. Гиппокампусы были запряжены в колесницу греческого бога морей Посейдона. Гиппокампус считается царём рыб. Морские божества в Древней Греции и Риме часто изображались на колесницах, запряженных гиппокампами.
­­ ­­ ­­ ­­

Слейпнир:
Слейпнир (букв. «скользящий»), в скандинавской мифологии восьминогий конь бога Одина. Родился от Свадильфари (коня строителя жилища богов - Асгарда) и (превратившегося в кобылу) бога Локи (см. в ст. Локи). Один на Слейпнире участвует в конном соревновании с великаном Хрунгниром. Сын Одина Хермод скачет на Слейпнире в царство мертвых Хель, чтобы вернуть оттуда своего брата Бальдра. В Слейпнире очевидны хтонические черты, связанные с шаманизмом.
­­ ­­ ­­

Единороги:
Единороги – это сказочные существа. Прекрасные и грациозные.Единорог­и бывают разных видов. Обычно если говорят «единорог», то сразу всплывает в голове именно этот вид. Это Британский единорог.
Британский единорог – крупнее всех своих сородичей. Если сказать кратко, то это лошадь с рогом на лбу. Тело Британского единорога достаточно мощное, хвост как у лошади.
А вот другой вид единорогов – Индийский.Он меньше Британского, взрослая особь этого вида достигает где-то 1-1,3 метра в холке. Хвост этих единорогов напоминает львиный хвост, он тонкий с кисточкой на конце. Рог Индийского единорога длиннее и тоньше рога Британского, и уже не белый, а серебряный. Шерсть индийского единорога не такая густая.
Еще один вид – Западный или, как его иногда называют, Американский Единорог. Этих единорогов сравнительно мало,это дикие кони – вольные и своенравные.
Один из красивейших единорогов – Зеркальные, также их называют Зеркальными Ангами. Шерсть этих единорогов настолько плотно прилегает к телу, что создает сплошной слой, и каждый зеркальный волосок становится неотъемлемой частью всего покрова.
И, наконец, последний вид – это черный единорог. Шерсть этого единорога обычно черная с синеватым отблеском, рог золотой. Глаза ярко желтые или оранжевые, без зрачка.Рог черного единорога заряжен большой отрицательной энергией, стоит только небольшой частичке этого рога попасть в кровь любого живого существа, как оно перестает управлять собой.

Гиппогрифы:
Гиппогрифы летающие монстры, которые имеют равную вероятность быть хищником, добычей или скакуном.
Гиппогриф – это чудовищный гибрид орла и лошади.Он имеет уши, шею, гриву, туловище и задние ноги лошади. Крылья, передние конечности и голова как у орла.Это существо размером примерно с легкую верховую лошадь.Гиппогрифы превосходные скакуны.
Гиппогриф нападает орлиными когтями и клювом.Эти животные-всеядны.Он­и питаются всем, что доступно: растительностью, плодами или живой плотью.Гиппогрифы способны напасть на довольно большую добычу, типа бизона, но они не плотоядные охотники.

Пегас считается символом красноречия, вдохновения, славы, духовного роста. В европейской геральдике его воспроизводили на гербах философов и мудрецов, во вторую мировую войну его изображение вместе со всадником было отличительным знаком британских ВДВ. Сегодня его имя используют для обозначения скорости.

Кто такой Пегас?

Пегас – это сын Посейдона и наводящей ужас . Этот любимец муз является покровителем наук и искусств. Он летал по небу со скоростью ветра, выбивал горные источники ударом копыта и был предметом вожделения многих охотников, стремившихся обладать крылатым конем. Но стоило выследить животное и потянуться к нему рукой, стремясь оседлать, как недоверчивый конь разбегался и взмывал в небеса. И по сей день он живет на небосводе, открываясь взорам в ясные безоблачные ночи в виде созвездия с одноименным названием, правда уже без громадных крыльев.

Как появился Пегас?

Существует две версии его появления на свет:

1. Первая легенда про Пегаса гласит, что он покинул тело своей матери медузы Горгоны в компании своего брата воина Хрисаора, когда Персей обезглавил ее и избавил мир от страшного и злобного чудовища.
2. По другой версии коня породила кровь его матери Горгоны медузы, попавшая на землю.

Отцом крылатого коня является Посейдон – властный и величественный бог морей и появился Пегас на свет у берегов океана, поэтому и получил такое имя, что в переводе с греческого означает «бурный поток». Этот конь был верным помощником Персея при спасении Андромеды и греческого воина Беллерофонта, лишившего жизни трехглавую . Впоследствии Зевс подарил Пегаса богине Зари Эос, которая и нашла ему место на небе, превратив в созвездие.

Как выглядит Пегас?

Пегас – это конь с крыльями, которого изображали с шерстью белого, вороного, коричневого или золотистого цвета. Его врагами в мифологии считались гиппогрифы, имеющие вид полуконей-полуптиц и грифоны – звери, у которых было туловище льва и голова орла. Это вольнолюбивое животное взлетало выше самых высоких вершин. Есть легенда о Пегасе, согласно которой гора Геликон, услаждаемая пением муз, стала вытягиваться до самого неба. Тогда по воле конь ударил копытом в ее пик, и она замерла на месте.

Где живет Пегас?

По преданию, у него было стойло в Коринфе, но тем, кто интересуется, где находится Пегас, стоит ответить, что большую часть времени он проводил в горах – на Парнасе в Фокиде и Геликоне в Беотии. На последней горе у рощи Муз после удара копытом появился источник Гиппокрена, который еще называют «Ключом коня». Из него черпали вдохновение поэты в своем творчестве.

Пегас – мифология

Станет более понятно, кто такой Пегас в древней мифологии, если вспомнить историю о его наезднике Беллерофонте. Есть две версии, как он стал его хозяином:

1. Согласно первой, коня герою подарил сам Посейдон.
2. Согласно второй он подкараулил животное возле источника Пирены, что на вершине Акрокоринфа. Но Беллерофонт не сразу смог оседлать коня. Это стало возможным только после того, как дочь Зевса Афина подарила герою золотую уздечку. Накинув ее на шею коня, Беллерофонт смело вскочил на него и в последствии убил с его помощью грозное чудовище Химеру.

Вот кто оседлал Пегаса, но когда Беллерофонт вознамерился достичь на коне самой вершины неба и взлететь на Олимп, Зевс прогневался на него за это и послал слепня, чтобы тот ужалил Пегаса под хвост. Обезумевшее от боли животное сбросило Беллерофонта, и он погиб. По другим рассказам он упал сам, взглянув с высоты птичьего полета вниз и сильно испугавшись. А конь остался служить Зевсу верой и правдой и еще долго доставлял ему на Олимп громы и молнии, которые чеканил для него Гефест.

Что символизирует Пегас?

Животное олицетворяет собой жизненную силу и мощь коня вместе с преодолением земного притяжения, как это делают птицы. Это вызывает ассоциации с необузданным, преодолевающем все на своем пути вдохновением поэта. Если учесть, что возникший после удара копытом источник Гиппокрена был источником муз, то это породило крылатое выражение: «Оседлать Пегаса». Задающимся вопросом, кем становится человек, оседлав Пегаса, стоит ответить, что он становится поэтом, творцом, человеком, поднимающимся над обыденностью и творящем гениальные произведения.