Исследование источников по истории Древней Руси позволяет выделить поединки судебные (информации о них, пожалуй, больше всего); «потешные» (игровые, тренировочные) турниры; боевые поединки (перед началом массовых битв, где решались споры уже не между людьми, а между народами).
Первый из этих трех видов. «Поле» - судебный поединок, существовавший на Руси с древнейших времен до XVI века. Его упоминают многие арабские авторы, писавшие о стране славян и руссов: Ибн Русте, ал-Марвази, Абу Саид Гардизи.
К решению тяжбы боем обращались тогда, когда соперничавшие стороны представляли равные по убедительности доказательства (документы или свидетельские показания), и на их основании определить правду оказывалось невозможно.
Древнейшее упоминание о судебном поединке в русских источниках относится к XIII веку - это «Договор Смоленска с Ригой и Готским берегом». Наиболее древние, но подробные, письменные фиксации правил поединка мы можем найти в «Псковской судной грамоте» (XIV в.), в Судебниках 1497 и 1550 гг. Весьма детально описал судебный поединок в своих записках и побывавший в России в начале XVI века с посольской миссией от германского императора немецкий посол Сигизмунд фон Герберштейн.
Судебный поединок всегда считался на Руси строго нормированным сражением. Существовали четкие правила, определявшие, кто и кого имеет право на него вызвать, какие условия необходимо при этом соблюдать. Псковская судная грамота и оба судебника предусматривали, что если человек в силу возраста, слабости здоровья или особенностей положения биться не может, он должен выставить вместо себя наймита-бойца.
Проводились такие поединки с применением оружия. По свидетельству С. фон Герберштейна, на судебный поединок стороны «могут выставить вместо себя какое угодно другое лицо, точно так же могут запастись каким угодно оружием, за исключением пищали и лука. Обыкновенно они имеют продолговатые латы, иногда двойные, кольчугу, наручи, шлем, копье, топор и какое-то железо в руке наподобие кинжала, однако заостренное с того и другого краю; они держат его одной рукой и употребляют так ловко, что при каком угодно столкновении оно не препятствует и не выпадает из руки. Но по большей части его употребляют в пешем бою».
Доспехи побежденного доставались победителю. Если битва завершалась убийством противника, то, собственно, ничего, кроме этих доспехов, победитель и не получал. С теми же деньгами, которых, предположим, доискивался, он мог попрощаться: «А которому человеку поле будет с суда [присуждено], и став на поле, истец победит своего истца, ино ему взять чего взыскивал на истце, [но если это будет труп], то на трупе кун (денег) не имати, только ему доспех снята или иное что, в чем на поле вылез противник». Значит, проявить некоторую гуманность было в интересах победителя: только сохранив жизнь побежденному, он получал свои деньги.
Были на Руси и «потешные» поединки (турниры). В оригинальных текстах русских летописей турниры именуются просто «играми». Известие дошло до нас благодаря тому, что на текст Ипатьевской летописи обратил внимание Н.М. Карамзин: «В 1390 году знатный юноша, именем Осей, сын великокняжеского пестуна, был смертельно уязвлен оружием в Коломне на игрушке, как сказано в летописи; сие известие служит доказательством, что предки наши, подобно другим европейцам, имели рыцарские игры, столь благоприятные для мужества и славолюбия юных витязей». В небольшой выписке, помещенной в примечаниях, говорится: «Лет. 6898… Тое же зимы по Рождестве Христове на третий день Осей Кормиличичь Князя Великого поколотъ бысь на Коломне въ игрушке».. «Игра, игрушка» - это, несомненно, турнир.
Особое место занимает самый важный для государства и общества в целом вид поединка - боевой. Он поэтизировался в древнерусском обществе, что, с одной стороны, несколько затрудняет возможность изучения фактической стороны дела (тактики, приемов и пр.), но с другой - позволяет лучше понять его мировоззренческую составляющую.
По древнему обычаю, когда встречались два войска, перед общей битвой могли устроить сражение двух воинов из противоборствующих станов. Наиболее древней формой такого единоборства была рукопашная борьба без оружия. На поединок выходили вожди или избранные лучшие богатыри от каждого войска. Самое первое упоминание такой битвы в русской летописи содержится в описании противостояния князя Владимира I набегам печенегов в 992 году. Знаменитое сражение Кожемяки с печенежским воином описано летописцем как чистая борьба: без оружия и без ударов: «И размерившее межи обема полкама, пусиша я к себе и ястася и почаста ся крепко держати и оудави Печенезина в руку до смерти, и удари имь о землю».
Поединок, открывавший большое сражение, выступал в древнерусской культуре как ритуальное действо, разыгрывавшее будущую битву в миниатюре и служившее, кроме прочего, своеобразным гаданием о ее исходе. Именно поэтому единоборством часто все и заканчивалось. Вступить в битву после гибели лучшего бойца (что, несомненно, считалось дурным предзнаменованием) было страшно. Проигравшая сторона отступала, признавая себя побежденной. Память о таких поединках сохранялась в веках, запечатлевалась в летописях, воспевалась в народных песнях.
Так или иначе, исход любого поединка (судебного, игрового или боевого) древнерусским человеком связывался не только и не столько с боевым мастерством, сколько с волей высших сил. Очевидно, прочная убежденность бойца в том, что на его стороне правда, играла роль «морально-волевой подготовки» и в реальности весьма способствовала победе.
15 723 (+1)
Данная заметка странным образом связана как с исследованием вопроса по поводу мифического облёта Москвы самолётом, груженым чудотворными иконами, по приказу Сталина,
так и с недавним поздравлением нас всех с одним из дней воинской славы России в исполнении Mosgavra:
Заинтересовавшись вопросом, я обратил внимание на странные приписки к описанию исторического поединка Пересвета и Челубея. Описывая битву в подробностях, многие источники касательно этого факта добавляли в самом начале повествования, что данная схватка произошла... "По преданию".
Что бы это значило? Как это может быть? Какое ещё предание?
Это же правда! Нас же в школьных учебниках этому учили! Картинка боя Пересвета и Челубея, которая вдохновляла художников на написание эпических полотен - сказка?
На что это намекают историки?
По поводу самой битвы и того, когда она состоялась, кто с кем сражался, почему, кто победил, а кто оказался разбит - никаких сомнений у историков нет. Потому что факты подтверждены множеством независимых друг от друга источников, в том числе и зарубежными хрониками.
Но вот с поединком Пересвета и Челубея выходит неувязочка. Его, этот поединок, упоминает единственный источник, ставший, впрочем, довольно популярным в массах. Это "Сказание о Мамаевом побоище", появившееся, как оценили историки, примерно после 1510 года, то есть через 120 лет после описываемых событий. Как историки смогли об этом догадаться? По упоминанию некоторых фамилий, которые в более близких по времени к событию источниках не указываются, однако все они представлены в числе реально действующих лиц именно после 1510 года. Я непонятно объяснил? Попробую проще. Авторы текстов выводили биографии действующих современных им богатых и знатных родов из подвигов их предков, и этим предкам в прошлом приписывали много интересных поступков, событий и приключений. Кто-то из них лично раненого Дмитрия Донского на поле нашёл, кто-то Мамая чуть не догнал... В общем - понятно, после любой драки каждый мнит себя главным действующим лицом. А уж через 120 лет...
Само произведение весьма кустисто, цветисто, и, хотя и содержит в себе цельнотянутые вкрапления более ранних документов, историками не воспринимается в качестве какого-либо свидетельства. Слишком много явно досочинённых моментов, слишком много ранее нигде не упоминаемых имён, слишком много анахронизмов - к примеру, в качестве действущих лиц битвы выставляются князья, чьи княжества как таковые образовались позже! Запутана хронология - день, называемый воскресеньем, в реальности приходился на четверг (нет, разница стилей летоисчисления здесь совсем не при чем, григорианский календарь изобрели позже Куликовской битвы, а уж перешла на него Россия вообще в ХХ веке). Покидая Москву, Дмитрий Донской, оказывается, молился перед иконой Владимирской Богоматери, которая была перенесна в Москву только в 1395 году!
Смеху добавляет один из вариантов "Сказания" (а вариантов довольно много), так называемый Киприановский - был такой на Руси митрополит в именем Киприан в то время. Так вот для Никоновской летописи очередной митрополит таким образом "отредактировал" текст, что главным действующим лицом оказался этот самый Киприан. Это он вдохновлял Дмитрия Донского, оказывается! Хотя историкам достоверно известно - с Дмитрием Киприан не ладил, и, хотя в Москву приезжал, первый раз там появился позднее 1380 года.
Хотя и говорят, что история не знает сослагательного наклонения, забавно было бы, если бы хитрым церковникам удалась и эта подмена - вместо Сергия Радонежского мы бы сейчас почитали Киприана, а Сергия, может, и не знали бы совсем. Зато был бы повод уважать митрополичье звание.
Как же быть с поединком Пересвета и Челубея?
Александр Пересвет реально существовал. И в Куликовской битве погиб. И, судя по всему, действительно совершил какой-то подвиг, благо, в ходе битвы возможностей это сделать у него было немало. Но что касается картинного поединка с Челубеем - эпизод этот более чем сомнителен. По тексту "Задонщины", более раннего и тоже скорее литературного, чем исторического источника, происходит следующее: "И сказал Пересвет-чернец великому князю Дмитрию Ивановичу: «Лучше нам убитым быть, нежели в плен попасть к поганым татарам!» Поскакивает Пересвет на своем борзом коне, золочеными доспехами сверкая, а уже многие лежат посечены у Дона Великого на берегу".
То есть налицо расхождение - Пересвет, по Задонщине, не начинал битву, поскольку в таком случае не мог бы скакать на борзом коне, в то время, как многие лежали посечены. А ведь такой красивый эпизод, как поединок перед битвой, не мог не попасть в более ранние документы и литературные памятники. Откуда же он взялся через 120 лет?
Ответ прост, "Сказание" - это беллетристика своего времени, исторический роман, в котором и присочинить не грех. Не было поединка? Ну и ладно, сейчас организуем.
В реальности ни русские войска, ни особенно татары поединков перед битвами не практиковали - это ЛЕГЕНДА! Такие поединки прямо запрещались Ясой Чингисхана, который превыше всего ставил дисциплину. Ордынская тактика битв в поле предусматривала как можно более быстрый и напористый удар конницы, без всяких рассусоливаний и гаданий - кто кого.
Летописи подтверждают, что начало битвы было стремительным, татары лавиной обрушились на русских. Никакого упоминания о поединке в них нет.
Пересвет и Ослябя в сказаниях называются иноками Троице-Сергиевого монастыря, хотя таких монахов монастырские записи не называют.
Летописные источники именуют Пересвета и Ослябю боярами, вассальными князю Дмитрию Ольгердовичу, литовскому князю. Да, вместе с русскими против Мамая выступила часть литовцев. Хотя, собственно, это государство в то время было литовско-русским.
"Литераторы" приговорили к погибели обоих, их якобы похоронили вместе, в то время как Ослябя в летописях оказывается живым и здоровым позже битвы - вновь в качестве боярина, а ещё позже, после действительного принятия монашества - он упоминается сопровождающим дары в Царьград.
Историки заприметили немало подобных странностей, не объяснимых ничем более, кроме как позднейшим кустистым враньём и приукрашиванием более ранних и более документальных свидетельств.
Всё это заставляет кое-кого утверждать: "Церковь примазалась к чужому подвигу!" и делать выводы вплоть до того, что якобы Пересвет и Ослябя были чуть ли не язычниками. Это уж вряд ли, всё-таки не 10-й век на дворе был, а 14-й. Хотя признаки украшательства, как говорится, налицо.
С печенегом Челубеем выходит совсем уже ерунда. Прежде всего, непонятно, откуда у татар взялся печенег. Этот народ давно уже был вытеснен ещё половцами в Молдавию. Но совсем уж плохо, что даже имя Челубей абсолютно недостоверно - поединщика в разных вариантах переписываемого сказания именуют по разному. То это Темир (от узбека Тимура), то Челубей (от турка Челяби-эмира, завоевателя болгарской столицы тех лет Тырново), то Таврул (монгол, живший за 140 лет до Куликовской битвы).
Одним словом, заврались. Вспомним - ведь и икону над Москвой в разных сказаниях возил то самолёт По-2, то Ли-2, да и иконы в каждом сказании разные - Тихвинская, Казанская, Владимирская.
В сказаниях упоминается, что Сергий Радонежский повелел своим инокам (в реальности - всё же, видимо, литовским боярам) выйти на битву в монашеском одеянии поверх доспехов. Тут тоже очень много непонятного - довольно безрассудный шаг, вот так публично нарываться на неприятности для всей церкви. Князь Дмитрий и эмир Мамай оспаривали законность и размер уплаты дани, исход битвы мог быть самым разным. Подставлять подобным образом под удар всю церковь - не назовёшь сильно умным поступком, отвечать пришлось бы всем. Впрочем, Сергий был, по отзывам современников, человеком разумным, и подозревать его в безрассудстве как-то не приходится. Скорее уж - более поздние сочинители наврали про него для красного словца. В их время церкви уже можно было не опасаться расправы и казни за вмешательство в конфликт.
Какие из всего этого можно сделать выводы?
Пожалуй, такие. История - одна из самых загадочных наук. Миф, сказка, способны обрести в ней силу подлинных событий, а реальность может оказаться напрочь забытой. И способствуют этому различного рода политики. Выгодно возвеличить кого-либо или какой-либо общественный институт вроде церкви - наврём, возвеличим, припишем все подвиги. Бумага всё стерпит. Мифы, легенды и прямая ложь очень легко становятся правдой.
Ну, а поединок Пересвета и Челубея... Красивый миф. Мне его жалко. Лучше бы уж и не интересовался, почему историки поставили перед ним это ужасное "по преданию"...
В.В. Долгов
ВОЕННАЯ ЛЕТОПИСЬ ОТЕЧЕСТВА
ПОЕДИНКИ В ДРЕВНЕРУССКОЙ ВОИНСКОЙ КУЛЬТУРЕ
В современной отечественной науке антропология войны изучается в гораздо меньшей степени, чем антропология детства, гендера или даже смерти. Точнее, работа ведется, но в основном силами энтузиастов — любителей исторической реконструкции. Но и они, уделяя большое внимание воссозданию «материальной части», оставляют духовную составляющую древней воинской культуры в стороне. Между тем осмыслить культурную основу мировоззрения воина, идущего в бой, — задача ничуть не менее важная, чем понять, как крепились пластины ламеллярного доспеха. Данная работа посвящена некоторым аспектам проблемы социально-антропологического изучения феномена поединка в воинской культуре Древней Руси.
Исследование источников по истории Древней Руси позволяет выделить поединки судебные (информации о них, пожалуй, больше всего); «потешные» (игровые, тренировочные) турниры; боевые поединки (перед началом массовых битв, где решались споры уже не между людьми, а между народами). Рассмотрим первый из этих трех видов. «Поле» — судебный поединок, существовавший на Руси с древнейших времен до XVI века. Его упоминают многие арабские авторы, писавшие о стране славян и руссов: Ибн Русте, ал-Марвази, Абу Саид Гардизи . К решению тяжбы боем обращались тогда, когда соперничавшие стороны представляли равные по убедительности доказательства (документы или свидетельские показания), и на их основании определить «правду» оказывалось невозможно.
Типичный вариант арабских сведений о поединках у славян можно прочесть в сочинении арабского географа Х века Мутаххара ибн Тахира ал-Мукаддаси в книге «Китаб ал-бад ва-т-тарих» («Книга творения и истории»): «Рассказывают, что если рождается у кого-либо из них ребенок мужского пола, то кладут на него меч и говорят ему: «Нет у тебя ничего другого, кроме того, что приобретешь своим мечом». У них есть царь. Если он решает дело между двумя противниками, и его решение не удовлетворяет, то он им говорит: «Пусть дело решают ваши мечи». Тот, у кого меч острее, побеждает» . Учитывая, что большая часть текстов о руссах и славянах в арабо-персидской литературе носит компилятивный характер и восходит, вероятно, к нескольким не дошедшим до нас источникам, можно считать, что содержащаяся в них информация отражает реалии не позднее IX века.
Древнейшее упоминание о судебном поединке в русских источниках относится к XIII веку — это «Договор Смоленска с Ригой и Готским берегом» . Наиболее древние, но подробные, письменные фиксации правил поединка мы можем найти в «Псковской судной грамоте» (XIV в.), в Судебниках 1497 и 1550 гг. Весьма детально описал судебный поединок в своих записках и побывавший в России в начале XVI века с посольской миссией от германского императора немецкий посол Сигизмунд фон Герберштейн.
Серьезной проблемой является отсутствие всякого упоминания о поединках подобного рода в «Русской Правде» (РП) и вообще в законодательстве XI-XII вв. В.О. Ключевский выдвинул предположение, что причиной тому является церковное происхождение этого документа . Утверждение это весьма сомнительно, поскольку вообще-то ордалии (испытание «Божьим судом». — В.Д.) в РП есть: «железо», «вода» (к ним церковь относилась тоже неодобрительно, это хорошо видно из поучения епископа владимирского Серапиона), а «поля» — нет. Впрочем, в одном из списков РП — Мясниковском (конец XIV — начало XV в.) стандартная фраза: «То дати им правду железо» (ст. 21) выглядит так: «То дати им правду: с железом на поле» . Быть может, именно такая формулировка ближе к изначальному древнему варианту. Не исключено также, что РП — запись славянского обычного права, не знавшего судебных поединков. Они, как известно, существовали в дружинной среде, жившей тогда по своим законам. Общей нормой этот обычай стал именно в то время, когда взаимопроникновение двух культур — славянской и скандинавской — стало полным. Впрочем, проблема отсутствия в «Русской Правде» упоминания о судебных поединках нуждается в дополнительном исследовании.
Судебный поединок всегда считался на Руси строго нормированным сражением. Существовали четкие правила, определявшие, кто и кого имеет право на него вызвать, какие условия необходимо при этом соблюдать. Псковская судная грамота и оба судебника предусматривали, что если человек в силу возраста, слабости здоровья или особенностей положения биться не может, он должен выставить вместо себя наймита-бойца.
В ст. 36 «Псковской судной грамоты» читаем: «А на котором человеке имуть сочити долгу по доскам, или жонка, или детина, или стара, или немощна, или чем безвечен, или чернец, или черница, ино им наймита волно наняти, а исцом целовати, а наймитом битись. А против наймита исцу своего наймита волно, или сам лезет» . Эта правовая норма без особых изменений перешла в Судебники 1497 и 1550 гг.
Однако в том случае, если поединком проверялись свидетельские показания против женщины, ребенка, увечного или монаха, свидетель самолично должен был сразиться с наймитом, правда, если сам не женщина, ребенок, увечный или монах: «Статья 17. А если против послуха (свидетеля) ответчик будет стар, или мал, или чем увечен, или поп, или чернец, или черница, или жонка, и тому против послуха наймит, а послуху наймита нет; а которой послух чем будет увечен безхитростно [т.е. не специально себя перед поединком изувечит, чтобы не биться], или будет в послусех поп, или чернец, или черница, или жонка, тем наймита наняты вольно ж. А что правому или его послуху учинится убытка, и те убытки имати на виноватом» .
То есть человек, взявшийся свидетельствовать против слабого и беззащитного (пусть даже и виновного), должен был прежде серьезно подумать, стоит ли это делать. С точки зрения принципа законности это не очень правильно. По современным представлениям свидетель в суде должен иметь возможность отвечать по делу, ничего не опасаясь. Но, видимо, в те непростые времена было слишком много ложных доносов, особенно по политическим и имущественным делам. И создатели Судебника таким вот образом пытались остудить пыл особенно рьяных доносчиков: одно дело самому добиваться у должника своих денег (тогда против бойца-наймита встанет другой боец-наймит), а другое — доносить (и тогда против бойца-наймита придется встать самому — и тут уже только Божье покровительство сможет спасти истинно правого).
В остальных же ситуациях действовал принцип, согласно которому профессиональный воин мог сражаться только с равным себе, бить «небойца» он права не имел. Причем не потому, что это было для него слишком «низко» и поэтому оскорбительно, а исключительно для безопасности непрофессионала. Ведь если «небоец» все-таки настаивал на поединке, «боец» должен был сражаться: «Статья 14. А битися на поле бойцу с бойцом или небойцу с небойцом, а бойцу с небойцом не битися; но если похочет небоец с бойцом на поле битись, то пусть бьется. Да и во всяких, делах бойцу с бойцом, а небойцу с небойцом, или бойцу с небойцом по небоицове воле на поле битися по тому ж» .
Примечательно, что в «Псковской судной грамоте» в том случае, если обеими «тяжущимися» сторонами в суде были женщины, выставлять вместо себя наймитов они не могли, поэтому должны были драться сами. Причина этого понятна: мужчина, осознавая, что результат спора может напрямую отразиться на его жизни и здоровье, вынужден был вести себя осторожно. Женщины были поставлены в равные с мужчинами условия — им тоже приходилось вести себя осмотрительно, чего сложно было бы добиться, если бы спор женщин мог решиться единоборством мужчин. Средневековый Псков превратился бы в сплошное ристалище.
Бой проводился в специально отведенном и подготовленном для этого месте. Его подготовкой во времена Московской Руси занимался судебный пристав, называвшийся «недельщиком». Судебный поединок «поле» начинался с того, что оба участника целовали крест.
Проводились такие поединки с применением оружия. По свидетельству С. фон Герберштейна, на судебный поединок стороны «могут выставить вместо себя какое угодно другое лицо, точно так же могут запастись каким угодно оружием, за исключением пищали и лука. Обыкновенно они имеют продолговатые латы, иногда двойные, кольчугу, наручи, шлем, копье, топор и какое-то железо в руке наподобие кинжала, однако заостренное с того и другого краю; они держат его одной рукой и употребляют так ловко, что при каком угодно столкновении оно не препятствует и не выпадает из руки. Но по большей части его употребляют в пешем бою» .
Доспехи побежденного доставались победителю. Если битва завершалась убийством противника, то, собственно, ничего, кроме этих доспехов, победитель и не получал. С теми же деньгами, которых, предположим, доискивался, он мог попрощаться: «А которому человеку поле будет с суда [присуждено], и став на поле, истец победит своего истца, ино ему взять чего взыскивал на истце, [но если это будет труп], то на трупе кун (денег) не имати, только ему доспех снята или иное что, в чем на поле вылез противник» . Значит, проявить некоторую гуманность было в интересах победителя: только сохранив жизнь побежденному, он получал свои деньги.
Битва должна была проходить «один на один» — это одно из главных ее условий. Ни с одной из сторон в нее не могли вмешаться «болельщики», которым запрещалось иметь при себе и доспехи, и оружие (дубины и ослопы — окованные железом палицы). Очевидно, сдержаться порой было трудно. Недаром для вмешивавшихся в поединок предусматривалось заключение в тюрьму. Особенно постороннее вмешательство было вероятно, когда на поединок сходились представители высших слоев общества. В Судебнике 1550 года содержится описание условий такового между окольничим и дьяком. В случае необходимости и тот, и другой могли выставить хоть целую армию вооруженных боевых холопов, но в честном бою участие последних не допускалось .
Если побежденного не убивали, его признавали проигравшим судебный процесс или виновным (в случае уголовного преступления). Соответственно, проигравший должен был выплатить долг, уступить земельный участок или понести уголовное наказание. Кроме того, на пострадавшего возлагались все расходы по уплате положенных судебных пошлин.
Церковь относилась к «полю» неодобрительно. Митрополит Киевский и всея Руси Фотий в своем послании новгородскому духовенству в 1410 году прямо запретил священникам причащать идущих на судебный поединок и хоронить по христианскому обычаю убитых. Тот, кто убивал своего противника, рассматривался как душегубец. Уголовному наказанию его, понятно, не подвергали, т.к. согласно светскому законодательству он был ни в чем не повинен, но накладывали епитимью — церковное наказание как на убийцу. Меры принимались самые серьезные: священник, причастивший или отпевший участника «поля», лишался сана . Однако относительно поединков, в которых решалась судьба Руси и ее народа, церковь занимала иную позицию.
Были на Руси и «потешные» поединки (турниры). В оригинальных текстах русских летописей турниры именуются просто «играми». Подобное название имели копейные турниры и в европейских странах: Англии и Франции. Там в XI—XIV вв. использовался термин «хейстильюд», что в дословном переводе означало «игра с копьем» . Отношение к турнирам у русских летописцев было неодобрительное (как в целом к игровой составляющей культуры). Поэтому и упоминали о них в исключительных случаях, когда турнир оказывался «вплетен в ткань» исторических событий. Так, например, в Ипатьевской летописи (под 1249 г.) рассказывается о князе Ростиславе Михайловиче, выступавшем в качестве отрицательного героя. Этот Ростислав, осаждая г. Ярославль (в Галицкой земле, на р. Сан), похвалялся, что если б знал, где в этот момент находятся его главные враги — Даниил и Василько Романовичи, то выступил бы на них пусть даже всего с десятью воинами. Пока же местонахождение врагов было не ясно, и мастера в его войске готовили осадные орудия, решил поразвлечься военной потехой с польским воеводой Воршем: «Гогордящоу же ся емоу и створи игроу предъ градомъ, и сразивъшоуся емоу со Воршемь, и падеся под нимь конь, и вырази собе плече. И не на добро слоучися емоу знамение» .
Ирония летописца, отметившего непомерную гордость князя, понятна: пока Ростислав развлекался, Даниил и Василько узнали о готовившемся штурме города и сами выступили против него. Ростиславу представилась возможность подтвердить хвастливые слова делом. Однако неуспех на турнире обернулся неудачей и в настоящем сражении — Ростислав не выдержал натиска и бежал с поля битвы.
Другое упоминание об «играх-турнирах» имелось в не сохранившемся летописном своде XV века — Троицкой летописи. Известие дошло до нас благодаря тому, что на него обратил внимание Н.М. Карамзин: «В 1390 году знатный юноша, именем Осей, сын великокняжеского пестуна, был смертельно уязвлен оружием в Коломне на игрушке, как сказано в летописи; сие известие служит доказательством, что предки наши, подобно другим европейцам, имели рыцарские игры, столь благоприятные для мужества и славолюбия юных витязей» . В небольшой выписке, помещенной в примечаниях, говорится: «Лет. 6898… Тое же зимы по Рождестве Христове на третий день Осей Кормиличичь Князя Великого поколотъ бысь на Коломне въ игрушке» . Понятно, что само по себе летописное известие допускает разные трактовки, но соотнесение его с текстом Ипатьевской летописи позволяет согласиться с мнением Н.М. Карамзина. «Игра, игрушка» — это, несомненно, турнир.
Своеобразным подвидом игрового (но вместе с тем смертельно опасного) поединка было единоборство с медведем, описанное Дж. Флетчером. Этой «особенной потехой» развлекался царь. Для участника поединка (или участников), должно быть, веселого в этой затее было мало. Человек в огороженном пространстве выходил против зверя с одним копьем. Разъяренный медведь кидался на него. И тут все зависело от ловкости и выдержки: «В это время если охотник успеет ему всадить рогатину в грудь между двумя передними лапами (в чем, обыкновенно, успевает) и утвердить другой конец ее у ноги так, чтобы держать его по направлению к рылу медведя, то, обыкновенно, с одного разу сшибает его. Но часто случается, что охотник дает промах, и тогда лютый зверь или убивает, или раздирает его зубами и когтями на части» .
Отмечу, что в древнерусской христианской культуре судьба зародившихся еще в языческие праславянские времена трех видов поединков была различна. Судебные, не одобрявшиеся церковью, тем не менее культивировались государством, что и обусловило сохранение информации о них в письменных источниках, игровые оказались вне церковных и государственных отношений — сведений о них минимум. Особое место занимает самый важный для государства, церкви и общества в целом вид поединка — боевой. Он поэтизировался в древнерусском обществе, что, с одной стороны, несколько затрудняет возможность изучения фактической стороны дела (тактики, приемов и пр.), но с другой — позволяет лучше понять его мировоззренческую составляющую.
По древнему обычаю, когда встречались два войска, перед общей битвой могли устроить сражение двух воинов из противоборствующих станов. Наиболее древней формой такого единоборства была рукопашная борьба без оружия. На поединок выходили вожди или избранные лучшие богатыри от каждого войска. Самое первое упоминание такой битвы в русской летописи содержится в описании противостояния великого князя Владимира I Святославича набегам печенегов в 992 году. Знаменитое сражение Кожемяки с печенежским воином описано летописцем как чистая борьба: без оружия и без ударов: «И размерившее межи обема полкама, пусиша я к себе и ястася и почаста ся крепко держати и оудави Печенезина в руку до смерти, и удари имь о землю» .
Другое сообщение (под 1022 г.), где рассказывается о походе сына Владимира I князя Тмутараканского Мстислава на касогов, рисует нам уже несколько иную картину: рукопашная битва князей. Две рати, как обычно, встали друг против друга, но общее сражение заменили поединком вождей: «И ставишема обема полкома противу себе, и рече Редедя къ Мьстиславу: “Что ради губиве дружину межи собою, но сы идеве ся сама бороть, да аще одолееши ты, то возмеши именье мое, и жену мою, и дети мое, и землю мою. Аще ли азъ одолею, то възму твое все”. И рече Мьстислав: “Тако буди”. И рече Редедя Мьстиславу: “Не оружьм ся бьеве, но борьбою”. И яста ся бороти крепко. И надолже борющемася има нача изнемогати Мьстиславъ: бе бо великъ и силен Редедя. И рече Мьстиславъ: “О, пречистая Богородица, помози ми, аще бо удолею сему, сзижю церковь во имя твое”. И се рекъ, оудари имь о землю. И вынзе ножь и зареза Редедю» .
На первый взгляд может показаться, что Мстислав нарушил правила боя, применив нож. Это, однако, не так. Мстислав зарезал Редедю уже после того, как победил (бросил на землю). Оружейный поединок был заменен борьбой без оружия не для того, чтобы оставить сражавшихся живыми. Ни один из князей живым не отдал бы свою жену, детей и землю. Побежденного не могла постичь иная судьба, кроме смерти. В обоих случаях в поединке сходились воины разных народов, однако язык ритуального поединка универсален. Это была общепонятная знаковая система — как, собственно, и любое сражение.
Немало смертельных поединков породила эпоха монголо-татарского нашествия на Русь в XIII веке. Образ погибающего в неравном бою единоборца (Евпатия Коловрата, Меркурия Смоленского) стал важным элементом «мотива героической гибели», характерного для литературы этого периода.
Образ богатырского единоборства оставался актуальным и тогда, когда период поражений сменился эпохой побед. Одним из центральных сюжетов «Сказания о Мамаевом побоище» является битва русского монаха Александра Пересвета с татарским воином. Если верить «Сказанию», с этого поединка началась (1380). Позднее происхождение памятника и явная сомнительность многих подробностей, сообщаемых в тексте, заставляют исследователей сомневаться в их достоверности .
Однако позднее происхождение источника не означает его недостоверность. Измышление сюжета «на абсолютно ровном месте» не вяжется с механизмом функционирования древнерусской литературы. Сам характер подвига Пересвета таков, что в обществе, культура которого включала полноценно функционировавшие механизмы устной передачи информации, он не мог оказаться вне сферы фольклорной традиции. Роль письменности в древнерусском обществе XIV—XV вв. не стоит преувеличивать. Многое из того, что в наши дни сохраняется исключительно в письменной сфере, в малописьменную эпоху хранила народная память. В литературе Древней Руси отсутствовали целые жанры, например, любовная лирика, функции которой, по замечанию академика Д.С. Лихачева, выполнял фольклор. Существенная роль принадлежала последнему и в деле сохранения исторических знаний. Художественная специфика многих древнерусских произведений ясно указывает на то, что существование свое они начали в виде устных сказаний. Пассаж о Пересвете, ясно перекликающийся по стилистической организации с былинами и историческими песнями, — не исключение.
Кроме того, нужно учесть, что в литературе «Куликовского цикла», предшествовавшей «Сказанию», нет произведений, сравнимых с ним по степени детальности изложения. Плотность изначального летописного упоминания столь велика, что детали подобного рода там были просто невозможны. Поэтому, если бы у автора XV века возникла потребность их найти, он должен был обратиться прежде всего к устной традиции. Что, как свидетельствует «фольклорный колорит» сюжета о Пересвете, и было сделано. Впрочем, достоверность сражения Александра Пересвета с Челубеем все-таки остается недоказанной. Важно другое: поскольку никаких прямых литературных параллелей этому пассажу не выявлено, приходится считать, что летописец, описывая этот поединок, ориентировался на реалии (прежде всего мировоззренческие) своей эпохи.
Поединок, открывавший большое сражение, выступал в древнерусской культуре как ритуальное действо, разыгрывавшее будущую битву в миниатюре и служившее, кроме прочего, своеобразным гаданием о ее исходе. Именно поэтому единоборством часто все и заканчивалось. Вступить в битву после гибели лучшего бойца (что, несомненно, считалось дурным предзнаменованием) было страшно. Проигравшая сторона отступала, признавая себя побежденной. Память о таких поединках сохранялась в веках, запечатлевалась в летописях, воспевалась в народных песнях.
Так или иначе, исход любого поединка (судебного, игрового или боевого) древнерусским человеком связывался не только и не столько с боевым мастерством, сколько с волей высших сил. Очевидно, прочная убежденность бойца в том, что на его стороне правда, играла роль «морально-волевой подготовки» и в реальности весьма способствовала победе.
ПРИМЕЧАНИЯ
Новосельцев А . П ., Пашуто В . Т ., Черепнин Л . В ., Шушарин В . П ., Щапов Я . Н . Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. C. 302-305.
Там же. С. 304.
Лев Диакон. История. М., 1988. С. 79.
Договор («Правда») Смоленска с Ригою и Готским берегом // Памятники русского права / Под ред. С.В. Юшкова. М., 1953. С. 55-75. Договор запрещал русским людям вызывать иностранцев на судебный поединок, если тяжба происходила на Руси, и одновременно запрещал иностранцам вызывать русского, если дело происходило в Риге или на Готском берегу («Русину не звати Латина на поле бится у Руской земли, а Латинину не звати Русина на поле битося у Ризе и на Готском березе»). При этом и русские, и «латины» могли биться между собой без ограничений. Нужно отметить, что в целом построение норм в тексте договора обнаруживает очевидную связь с «Русской Правдой».
Судебник 1550 года… С. 99.
Данилевский И.Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIV вв.) Курс лекций. М.: Аспек-Пресс, 2001. С. 274.
Долгов Вадим Викторович — профессор кафедры дореволюционной отечественной истории исторического факультета ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственный университет», доктор исторических наук.
СПРАВЕДЛИВЫЙ ПОЕДИНОК
Летопись, рассказывая о войнах и сражениях, зачастую скупа на мелкие детали. У летописца другая задача - передать общий ход боя, отметить его жестокость (если она была особо выдающейся), назвать самые тяжелые для обеих сторон (или только для той стороны, которой летописец сочувствовал) потери и, конечно, сказать, кто в сражении победил. Для изучения приемов боя летопись нам не подойдет - она их будет упоминать мельком и лишь в тех ситуациях, когда это важно для сюжета летописного рассказа, например, рассказа об убийстве.
Для описания боя у древнерусского летописца есть множество отвлеченных слов и выражений. «И была сеча зла» - так говорит о сражениях «Повесть временных лет», лишь изредка добавляя отдельные выразительные детали. Самих сражений за этими словами не видно, мы не можем сказать, как именно рубились с врагом воины Руси, как они двигались, как стояли, как защищались и наносили удары.
Фехтовальные приемы Запада и Востока можно изучать по сохранившимся поздним учебникам и руководствам. Но на Руси таких учебников, по-видимому, не существовало никогда, во всяком случае, ученые пока не обнаружили ни одного. Между тем очевидно, что, если есть оружие, должна быть и отработанная методика владения им. Как же сражались древнерусские воины?
Арабские и византийские авторы, описывая сражения с участием русских воинов, добавят ряд любопытных деталей к летописным описаниям, но про конкретные приемы боя мы опять же не узнаем почти ничего. Например, у Ибн Мискавейха мы опять, как и в нашей летописи, увидим общие фразы вроде «пошли на них русы сокрушительной атакой». Так есть ли источник, который адекватно и подробно расскажет нам о средневековой повседневности?
Такой источник есть, правда, источник этот нерусский. Мы уже знаем, что в раннесредневековое время вооружение древнерусского воина примерно соответствовало вооружению наших северных соседей - скандинавов. А у скандинавов есть замечательный источник для изучения повседневности, и в том числе - для изучения приемов боя. Этот источник - исландская сага.
Дети с игрушечным оружием на историческом фестивале «Исаборг» (Старый Изборск, Псковская область). Фото автора. Щиты и мечи конструктивно повторяют «взрослые» образцы, отличаясь лишь размерами.
Слово «сага» произошло от «segja» - «рассказывать». Сага - это рассказ, рассказ о герое или короле, а иногда - о целом роде или королевской династии. Ученые различают королевские саги (посвященные норвежским конунгам), «саги об исландцах», рассказывающие об исландских родовых вождях - хевдингах, или о целых исландских родах, «саги о древних временах», повествующие о древних богах и героях, и еще ряд видов. Нам интересны первые две разновидности саг.
Почти все известные нам саги были записаны не в континентальной Скандинавии, а на острове Исландия, который в конце IX - начале X в. заселили выходцы из Норвегии. В конце XII в. исландцы стали записывать рассказы о норвежских королях (первые такие саги создавались на заказ), а чуть позже - передававшиеся устно из поколения в поколение рассказы о своих сородичах. Так появились два главных вида саг - «королевские саги» и «саги об исландцах», или родовые саги.
Сага - это в первую очередь литературный рассказ. И, хотя в большинстве случаев это рассказ о реально живших людях, использовать ее как исторический источник сложно. Например, в сагах нет никаких дат. Там, конечно, встречаются датировки событий типа «той весной умер Снорри Годи» или «через две зимы после того, как…». Однако восстановить реальную дату можно лишь приблизительно - если в саге упоминаются такие исторические события (например, битвы), которые отразились в источниках с точными датировками.
Уже при первом взгляде на текст любой саги видно, что ее язык близок к разговорной речи. Вот, например, как описывает бой «Сага о людях с Песчаного берега»:
«Стейнтор и пятеро с ним пошли приступом на шхеру, а норвежцы отошли на расстояние выстрела, у них были с собой луки, и они принялись расстреливать защитников шхеры, от этого те терпели урон.
Увидев, что Стейнтор обнажил меч, Торлейв Кимби сказал:
Рукоять у тебя, Стейнтор, сверкает как прежде, - сказал он, - но я не знаю, сменил ли ты с осени тот мягкий клинок, что был у тебя в Лебяжьем фьорде.
Стейнтор отвечает:
Я бы хотел, чтобы, прежде чем мы расстанемся, ты испытал сам, мягок мой клинок или нет».
Мы видим удивительно живую сцену, слышим речь персонажей саги. Конечно, все, что они говорят - вымысел (между событием и записью саги около двухсот лет), но вымысел удивительно правдоподобный. Сами рассказчики и слушатели саги (ведь эти произведения первоначально передавались изустно) воспринимали эти рассказы как правду.
Сага как источник для реконструкции событий весьма ненадежна. Сага как источник для изучения традиционного общества (и в том числе боевого искусства) не имеет себе равных.
Но, конечно, и у составителя саги описание боя - не самоцель, ему интересны распри как двигатель сюжета и поведение в этих распрях героев саги. Сагописец скажет «взмахнул мечом», «нанес удар», «отрубил ногу» - но как именно взмахнул герой мечом, как именно он наносил удар, как он при этом стоял и двигался, - этого мы из саги не узнаем.
Тогда можно попытаться изучить древние приемы боя опытным путем - изготовить реплики оружия и защитного снаряжения, соответствующие по размерам и массе своим древним образцам, и попробовать имитировать сражение. Так мы вполне сможем понять, как удерживалось оружие, какие движения мог или не мог совершать древнерусский воин. Исключена будет только цель боя - убийство противника.
На помощь приходит военно-историческая реконструкция. В наши дни она стала весьма массовым увлечением. Подробнее о реконструкторах мы поговорим в послесловии к нашей книге, а пока посмотрим поближе на самое зрелищное, для многих - самое увлекательное направление реконструкции - военное дело.
Реконструкция средневековых сражений в современных условиях имеет несколько форм. Широкое распространение получили, например, турниры - явление, совершенно не характерное для раннесредневековой Руси и Скандинавии. На фестивалях проводятся большие строевые бои. Наконец, организуются маневры на местности по различным сценариям. Это, пожалуй, наиболее интересная форма боевой реконструкции, наиболее приближенная к реалиям древней войны.
Г. И. Угрюмов. Испытание силы Яна Усмаря. Живописцы-академисты начала XIX в. не стремились воспроизводить в точности реалии древнего костюма и вооружения, да и представление о них в то время не было еще разработано. Главное на их картинах - передача динамики и эмоций героев события.
При современной реконструкции древнерусского военного дела используют затупленные муляжи оружия, лезвия которых не должны иметь менее 2 мм в толщину. Это способствует безопасности участников, но несколько снижает достоверность оружия - оно получается более тяжелым, чем было в древности. Особенно это касается мечей.
Как только участники реконструкционных сражений попытались воевать друг с другом с помощью восстановленного оружия, начали вскрываться проблемы, которых археологи-оружиеведы до сих пор касались лишь мельком. Например, проблема так называемой поддоспешной экипировки. Выяснилось, что, хотя нам известен древнерусский шлем и древнерусский доспех, мы почти ничего не знаем о том, что носилось под ним. А ведь надеть железный шлем на непокрытую голову (как это иной раз делают герои исторических фильмов!) нельзя, как нельзя надеть кольчугу на обычную тканевую одежду…
Кроме того, в современной реконструкции доспех стал, в отличие от древнего времени, явлением массовым. Правила безопасности военно-исторических фестивалей запрещают сражаться без шлемов, а процент воинов со шлемами в древнем войске был не так уж велик, не говоря уже о корпусном доспехе. Сельский ополченец Древней Руси шел сражаться, возможно, в одной рубахе и плаще (вспомним рассказ Прокопия Кесарийского о славянских воинах), и при этом ему угрожало не тупое оружие с закругленными краями, а острые как бритва вражеские копья, сабли, топоры… Мы можем восстановить приемы боя, но гораздо сложнее восстановить психологию древнего бойца. Идти без защиты даже на тупое оружие - страшно, и получать удары этим тупым оружием - больно! И древнему человеку было, несомненно, еще страшнее и во много раз больнее, а он все равно шел в бой, и выполнял свой долг воина, и одерживал победу над врагом.
О поддоспешной экипировке все же нужно сказать несколько слов. Прямых свидетельств о ней нет, но ясно, что она была необходима. По летописи нам известна «прилбица» - меховой подшлемник, упоминаемый применительно к событиям XII века. Под корпусной доспех могла, вероятно, поддеваться кожаная рубаха, однако археологических находок, подтверждающих ее бытование, у нас опять же нет. Не так давно любопытное открытие было сделано в ходе раскопок древнего Пскова. Археологи обнаружили большой фрагмент вязаной шерстяной одежды с застрявшими в нем кольчужными колечками. Так что, возможно, под доспех могли надевать некий древний аналог свитера.
В современной реконструкции часто используется стеганый доспех, однако использование такой защиты русскими воинами X века весьма гипотетично.
Но, несмотря на отдельные сложности, в целом военно-историческая реконструкция довольно много дает для понимания целого ряда моментов древнерусской войны. Наложив данные, полученные в результате опытов с репликами оружия, на материал источников, мы сможем выстроить некоторую относительно целостную картину.
Е. С. Сорокин. Ян Усмовец, удерживающий быка. Эта картина 1849 г. также создана в традициях академизма, однако изображения воинов на заднем плане уже значительно более реалистичны.
Где и как древнерусский воин учился своему мастерству? Прямого ответа на этот вопрос ни один источник не дает.
Не приходится сомневаться, что древний человек привыкал к оружию с детства. Общество Древней Руси и древней Скандинавии было почти поголовно вооружено. Оружие в том или ином виде (боевое или охотничье) было почти в каждой семье, и нередко приходилось пускать его в ход. Отцы и старшие братья всегда были готовы показать будущему участнику походов на Царьград азы ратной премудрости. Среди археологических находок в древнерусских городах встречаются и деревянные мечи, и маленькие детские луки.
Атмосфера возможной войны пронизывала всю жизнь Руси. Наши предки отнюдь не отличались какой-то особой кровожадностью, но взяться за оружие были готовы всегда - ради отражения врага или ради похода на соседей. Ведь в то время, если ты не шел войной на соседа, сосед рано или поздно собирался в поход на тебя…
Главной школой русского воина была, очевидно, непосредственно военная практика. Чем больше был военный опыт бойца, тем больше было и его ратное умение.
О каких-либо повседневных, регулярных тренировках нам известно не так уж и много. Однако понятие о регулярных физических упражнениях и их пользе для военного дела существовало. В «Саге о сыновьях Магнуса Голоногого» конунг-отец упрекает сына, проигравшего состязание в беге:
«Вы называете Харальда глупым, но мне кажется, что ты сам дурак. Ты не знаешь иноземных обычаев. Ты не знал, что у иноземцев в обычае закалять себя в разных искусствах, а не заниматься только тем, что напиваться до бесчувствия?»
А. И. Иванов. Единоборство Мстислава Владимировича Удалого с касожским князем Редедей. На картине, созданной в 1812 г., Мстислав и Редедя, подобно греческим атлетам, сражаются полуобнаженными. Над поединщиками - крылатая богиня победы Ника.
Отметим, что в данном случае интересна ссылка на «иноземный» обычай регулярных упражнений. Дело в том, что Харальд Гилли, о котором идет речь в этом отрывке, воспитывался в Ирландии, а из ирландского эпоса нам известно о существовании особых воинских школ. Боевое умение ирландцев было весьма формализованным - например, там существовали особые названия для различных ударов. В Скандинавии такого обычая не было. Впрочем, разветвленная и сложная система боевой подготовки не мешала ирландцам терпеть в IX веке жестокие поражения от норвежских викингов…
Развитие силы, ловкости и боевого умения было, очевидно, делом сугубо индивидуальным. Тот, кто с детства системно работал над собой, мог стать выдающимся бойцом, чьи умения резко выделяли его среди окружающих.
Умения таких выдающихся людей саги описывают весьма подробно.
«Он рубил мечом обеими руками (т. е. мог рубить как правой, так и левой. - М. С .) и в то же время метал копья, если хотел. Он так быстро взмахивал мечом, что казалось, будто в воздухе три меча. Не было равных ему в стрельбе из лука, он всегда попадал без промаха в цель. Он мог подпрыгнуть в полном вооружении больше чем на высоту своего роста и прыгал назад не хуже, чем вперед…» Так «Сага о Ньяле» описывает Гуннара из Хлидаренди, одного из лучших воинов Исландии.
В. М. Васнецов. Поединок Пересвета с Челубеем. Знаменитый поединок на Куликовом поле, если он имел место в действительности, походил на классические рыцарские турнирные столкновения с использованием энергии мчащегося коня. Оружие бойцов - длинные кавалерийские копья-пики.
Древний воин Руси и Скандинавии мог проявить свои боевые навыки в двух случаях: в индивидуальном поединке и, значительно чаще, - в строевом бою.
Отметим, что по письменным источникам нам почти ничего не известно о древнерусских поединках с оружием. Пожалуй, самый знаменитый подобный эпизод - это бой Пересвета с Челубеем перед началом Куликовской битвы. Насколько мы знаем по позднему и, подчеркнем, литературному описанию этого поединка, это был классический бой всадников, вооруженных длинными кавалерийскими копьями, и в этом бою был применен основной прием тяжеловооруженных конных копейщиков - таранный удар.
В древности, казалось бы, поединки должны были происходить чаще - ведь поединок был архаическим обычаем, уходящим корнями в глубину веков. «Повесть временных лет» содержит два ярких эпизода с поединками, и в обоих случаях оружие не применялось!
Поединок двух воинов, вооруженных оружием ближнего боя. Авторы реконструкций костюма и вооружения С. Мишанин и Д. Добролинский (Санкт-Петербург). Выбросив вперед щит, боец с топором защищается от удара меча и сам готовится нанести встречный удар.
Первый из двух летописных поединков относится к 992 г. Едва Владимир Святославич вернулся из похода на хорватов, по левобережью Днепра к границам Киевской земли подступила орда печенегов. Войны с этим народом отравляли все царствование князя-крестителя Руси; вспомним, что и его отец Святослав погиб именно от рук печенегов. Владимир выступил против врага и встретил степняков у брода на реке Трубеж.
Переправа - всегда самое опасное для войска место на любой войне и в любое время. И некоторое время ни одна из сторон не решалась атаковать противника. Наконец к переправе подъехал печенежский хан, вызвал Владимира и предложил решить дело поединком:
Выпусти ты своего мужа бороться, а я своего, если твой муж ударит моим, да не воюем за три лета, если наш муж ударит, да воюем за три лета!
Последующий рассказ о поединке содержит много характерных сказочных мотивов. Владимир возвратился в лагерь и принялся искать «мужа», подходящего для боя с печенежским богатырем. Поиск ни к чему не привел, а уже настало утро, и печенеги уже выставили своего бойца. Тут киевский князь впал в уныние: «поча тужити».
Как и положено по законам сказки, появился «спаситель». Им оказался некий старый воин, который сказал Владимиру: «Есть у меня один сын младший дома, а я с четырьмя вышел, а он дома. С детства им никто не ударил. Один раз я его ругал, а он мял кожу, и разгневался на меня, и разорвал кожу руками». Князь, услышав этот рассказ, обрадовался и сразу же послал за юношей.
Не правда ли, знакомый сюжет? Младшего сына не взяли на войну, он сидит дома, между тем он-то как раз и оказывается впоследствии героем!
Юношу-кожемяку доставили в русский лагерь и привели к Владимиру. Князь изложил поединщику суть дела. Тот сказал, что не уверен в своей способности победить печенежского богатыря и просил его испытать - «нету ли быка велика и сильна?» Бык нашелся. Владимир велел «раздражить» зверя каленым железом, обожженного быка выпустили, и, когда он побежал мимо юноши, тот схватил быка рукой за бок и вырвал кожу с мясом, сколь рука захватила. «Можеши ся с ним бороти!» - сказал довольный князь…
Наутро печенеги закричали через реку:
«Нет ли мужа? Се наш доспел!»
И вот два войска сошлись. Назначенные для поединка бойцы выступили вперед. Печенежский богатырь был велик ростом и страшен с виду. Боец Владимира телосложения был среднего, увидев это, степняк рассмеялся. Между полками разметили место и выпустили поединщиков. В начавшейся борьбе русский юноша руками смог удавить печенега до смерти.
Это был несомненный знак - высшие силы (не важно - Бог ли это христиан, или, например, древний покровитель славянских воинов Перун) благоволят русскому войску. Гибель поединщика деморализовал а супостатов. Прозвучал боевой клич, и печенеги побежали. Киевляне преследовали их и прогнали далеко в степь. А у брода через Трубеж Владимир повелел заложить город Переяславль - «зане перея славу отрок тот».
Второй знаменитый летописный поединок случился в 1022 г.
Сын Владимира Святого князь Мстислав вел войну с касогами, предками черкесов. Против него выступил с войском касожский князь Редедя. Когда полки выстроились друг против друга и изготовились к сражению, Редедя предложил Мстиславу решить дело поединком: «Чего ради губить дружину? Сойдемся сами бороться! Если ты одолеешь, возьмешь именье мое, и жену мою, и детей моих, и землю мою, если я одолею, то возьму все твое!»
Противники договорились биться без оружия - «не оружием ся бьем, но борьбою». Началась схватка. Бой для Мстислава оказался тяжелым, Редедя был «велик и силен», князь стал изнемогать. Тогда Мстислав решил прибегнуть к заступничеству Богоматери, пообещав в случае победы поставить церковь во имя ее.
Мстислав победил в борьбе Редедю, зарезал его ножом «перед полками касожскими» и, в соответствии с уговором, взял жену и детей противника, а на касогов возложил дань.
В обоих случаях в поединке сходятся воины разных народов, однако язык ритуального поединка универсален и понятен всем. Это была общепонятная знаковая система - как, собственно, и любое сражение.
В Скандинавии дело обстояло несколько иначе - о поединках древних норвежцев и исландцев мы знаем значительно больше. У наших северных соседей поединок мог быть формой решения судебного спора, и нередко та сторона, которая по каким-то причинам не чувствовала себя готовой к бою, соглашалась на мировую на условиях противника. В сагах встречается и трафаретная ситуация с участием берсерков (воинов, умеющих впадать в боевое безумие) и разбойников, которые ездят по округе и вызывают мирных бондов на поединки, требуя в обмен на жизнь материальные ценности и женщин.
Поединок скандинавов происходил по определенным правилам. Важным условием была очередность наносимых ударов - перехватывать инициативу у противника в ритуальном поединке было нельзя.
С ритуальным поединком не следует смешивать бой один на один, который часто встречается в сагах - в ситуациях, когда, например, один персонаж подвергся нападению другого. Здесь не было никаких условий и никаких ограничений. Кроме того, численность отрядов исландских бондов, по каким-либо причинам нападавших друг на друга, была настолько мала, что бой иногда просто распадался на ряд отдельных поединков, в которых участники могли проявить свое индивидуальное мастерство владения оружием. Описания таких столкновений наиболее важны как источник для изучения приемов боя.
Стойка бойца, вооруженного щитом и мечом. Здесь и далее в этой главе реконструкции М. Савинова и Е. Алексеева.
Чаще всего соотношение оружия в бою один на один было примерно равным - оба бойца имели щит и меч либо топор. Иногда одна из сторон использовала копье, в некоторых случаях в дело мог пойти и лук. Зная о родстве вооружения скандинавов и древнерусских воинов X столетия, мы вполне можем перенести скандинавские данные на русскую почву. Реконструкция оружия позволит нам привлечь к делу практический опыт. Получится примерно следующее.
Воин держал меч или топор в правой руке, щит - в левой руке перед собой. Существовало понятие о стойке - правильном положении тела бойца. «Стойка Стейнтора была хуже, - говорится в „Саге о Людях с Песчаного берега“, - и он рисковал упасть, так как льдины под ним были не только скользкими, но и наклонными. Фрейстейн же в своих башмаках с шипами стоял твердо и рубил часто и мощно. Но все же завершился поединок тем, что Стейнтор нашел у Фрейстейна незащищенное место выше бедер и разрубил его ударом меча надвое».
Воин прикрывает голову щитом от удара меча, стараясь не закрыть себе обзор. Одновременно с защитой меч в правой руке выносится для удара.
Стойка, по-видимому, была такой - воин стоял к противнику вполоборота на слегка согнутых ногах, прикрывая щитом большую часть тела (за исключением головы и ног ниже колена). О больших щитах русов, закрывающих тело до ног, пишет византийский историк Лев Диакон, нередко из этого делают вывод, что щиты русских воинов имели удлиненную форму. Однако при описанной нами стойке хорошо известный и на Руси и в Скандинавии круглый кулачный щит диаметром около 90 см вполне справится с этой задачей.
Из такой стойки воин мог достаточно быстро перемещаться вперед, назад и в стороны. При перемещениях важно было не запнуться ногой о другую ногу - это могло привести к потере устойчивости.
Прикрываясь щитом от ударов врага, воин старался не перекрыть себе обзор краем щита, чтобы не потерять контроля за действиями противника. Правой рукой воин рубил, вкладывая в удары работу всего тела.
Рубящие удары мечом и топором наносились с большой амплитудой и огромной силой. Саги пестрят упоминанием отрубленных рук, ног, голов или разрубленных надвое тел. Нанося удары, воин старался не отводить щит слишком далеко вбок, чтобы не открыть противнику «незащищенное место».
При отражении удара используется плоскость щита и железный умбон. Археологи нередко находят умбоны щитов в жестоко изрубленном виде.
В поединке один на один едва ли не самым уязвимым местом воина оказывались ноги. Круглые щиты были достаточно легкими, чтобы обеспечивать возможность маневрировать ими, однако их диаметр не позволял закрыть все тело сразу. Боец должен был угадывать направление удара врага и либо опускать щит вниз, либо точным движением убирать под щит ногу, в которую направлялся удар. Сделать это достаточно быстро удавалось далеко не всегда. Вот как описывает бой одна из исландских саг:
«Кольскегг рванулся к Колю, ударил его мечом так, что перерубил ему ногу в бедре и спросил:
Ну как, попал я?
Коль сказал:
Я поплатился за то, что не закрылся щитом.
И он стоял некоторое время на другой ноге и смотрел на обрубок своей ноги. Тогда Кольскегг сказал:
Нечего смотреть. Так оно и есть, ноги нет.
Тут Коль упал мертвым на землю».
Некоторые персонажи саг, лишившись ноги в бою, делали себе деревянные протезы. Один из уважаемых норвежских хевдингов даже носил прозвище Деревянная Нога. Ногу ему отрубили в большой морской битве при Хаврсфьорде, во время войны Харальда Прекрасноволосого за объединение страны.
Отметим, что каролингский меч с его небольшой рукоятью и массивным навершием не предназначен для фехтования и не позволяет воину проделывать сложных движений кистью. И, насколько мы знаем по источникам, бой с одним мечом для древнерусского и скандинавского воина был аномалией. В «Саге о Торстейне Битом» говорится о затруднении, в которое попали герои-поединщики, изрубив друг другу щиты…
Так что финальная сцена из знаменитого голливудского фильма «Викинги», в которой герои сражаются «меч в меч», совершенно лишена исторической основы.
Впрочем, в особо сложных случаях в ход шло любое оружие - боевые ножи-скрамасаксы, обычные бытовые ножи. Когда бойцы по какой-либо причине оставались без оружия, доходило и до кулачных схваток. Описывая тяжелый бой между войсками Ярослава Владимировича и Святополка Окаянного, летописец отмечает, что бойцы хватал и друг друга за руки…
В паре со щитом могло, по-видимому, использоваться и небольшое копье. Современные правила фестивалей обычно запрещают удары копьем с одной руки - во избежание травм. Но в древности такая практика вполне могла быть. Более крупные и тяжелые копья использовали с двух рук, и чаще всего - при поддержке бойцов со щитами.
При работе в строю воины не имеют возможности замахиваться назад (за ними стоит второй, а иногда и третий ряд бойцов), мечи для нанесения удара выносятся вверх.
Чтобы избежать удара копьем, воин справа опускает щит вниз и убирает под него ногу.
Отклоняя острие копья щитом, воин делает шаг вперед и получает возможность рубить копейщика мечом.
Положение копья в момент броска. Расставшись с копьем, воин может использовать меч или топор.
Прикрываясь щитом, воин использует копье в качестве наступательного оружия, удерживая его в одной руке. Такое применение возможно только для относительно легких копий, впрочем, большинство раннесредневековых копий были невелики. В современной реконструкции копья снабжаются специальными защитными деталями из металла и кожи - для уменьшения риска травмы.
При совместной работе воин со щитом прикрывает не только себя, но и стоящего за ним бойца-копейщика. Тот, в свою очередь, оказывается в этой паре главной ударной силой, нанося из-под прикрытия множество быстрых колющих ударов.
Зона поражения копья, даже относительно небольшого, значительно больше, чем у меча или топора. Именно поэтому умение хорошо владеть мечом было более престижным, а сам меч считался более почетным оружием. Нанося удар, боец старается не выдвигаться вперед из-за щита партнера.
Бой с использованием мечей идет на близкой дистанции. Боец слева прикрывает щитом голову, стараясь не закрыть себе обзор.
Каждый свободный житель Руси мог столкнуться с необходимостью сразиться на поединке и, как правило, был к этому готов. Но главным местом применения ратных навыков для древнерусского воина был строевой бой. О нем и пойдет речь в следующем нашем рассказе.
Поединок – Повесть (1905) Вернувшись с плаца, подпоручик Ромашов подумал: «Сегодня не пойду: нельзя каждый день надоедать людям». Ежедневно он просиживал у Николаевых до полуночи, но вечером следующею дня вновь шел в этот уютный дом.«Тебе от барыни письма пришла», –
Из книги Большая Советская Энциклопедия (СУ) автора БСЭ Из книги США: История страны автора Макинерни Дэниел Из книги Преступники и преступления. Законы преступного мира. 100 дней в СИЗО автора Маруга Валерий МихайловичПОЕДИНОК Старший инструктор боевой и служебной подготовки управления внутренних дел области Васькин Андрей Егорович уже в который раз перечитывал узкие газетные полосы второй страницы «Гражданской правды». Некий специальный корреспондент Терехин взял интервью у
Из книги Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры. Русская литература XX века автора Новиков В ИПоединок Повесть (1905)Вернувшись с плаца, подпоручик Ромашов подумал: «Сегодня не пойду: нельзя каждый день надоедать людям». Ежедневно он просиживал у Николаевых до полуночи, но вечером следующею дня вновь шел в этот уютный дом.«Тебе от барыни письма пришла», - доложил
Из книги Мифы финно-угров автора Петрухин Владимир Яковлевич Из книги Психология допроса автора Автор неизвестен Из книги Энциклопедия юриста автораСудебный поединок СУДЕБНЫЙ ПОЕДИНОК - способ разрешения споров путем вооруженной борьбы сторон, применявшийся в средневековом судебном процессе. В русских юридических источниках XIII–XVI вв. носит название «поле».С.п. назначался не только между спорящими сторонами, но и
Из книги Полная энциклопедия современных развивающих игр для детей. От рождения до 12 лет автора Вознюк Наталия Григорьевна«Литературный поединок» Вам понадобятся лист бумаги и ручка для каждого участника.Выберете тему поединка, например: «Литературные герои произведений Пушкина», «Герои русских народных сказок», «Животные в русских народных сказках», «Музыкальные инструменты в
Из книги 100 великих подвигов России автора Бондаренко Вячеслав ВасильевичПоединок с Челубеем: Александр Пересвет 8 сентября 1380 г.Многие подробности биографии этого славного воина-святого в точности не известны. По одним сведениям, он родился на Брянщине, в селе Супоневе, в боярской семье. Однако затем Пересвет решил принять монашеский
Из книги Учебник выживания снайпера [«Стреляй редко, но метко!»] автора Федосеев Семён Леонидович Из книги Мы - славяне! автора Семенова Мария Васильевна8 сентября 1380 года рать молодого князя Московского и Владимирского Дмитрия Ивановича одержала на Куликовом поле победу над войском Золотой Орды, возглавляемым её грозным правителем Мамаем. Куликовская битва имела большое историческое значение в борьбе русского и других народов с чужеземным гнётом. На берегах реки Непрядвы и Дона был нанесён сильный удар по господству Золотой Орды, ускоривший её последующий распад. Важным следствием этой битвы стало усиление роли Москвы в объединении русских земель. На поле Куликовом, что расположено сегодня на юге Тульской области, в 80-е годы XIV столетия собиралось и рождалось новое русское государство – Великая Русь.
____________
Обратиться к этой теме, к одной из крупнейших битв в истории человечества, побудили до сих пор многочисленные толкования и разночтения этого события. С одной стороны в учебниках истории вот уже длительное время с завидной постоянностью тиражируется официальная версия. С другой – на многих конференциях, в разных исторических исследованиях и изданиях и по сей день идут споры «до хрипоты» о том, как и где это происходило. Доспорились даже до того, что однажды заявили, а ведь и не было вообщем-то той битвы – так, всего лишь небольшая стычка. Постояли друг перед другом две кучки людей в боевых доспехах и чуть ли ни с миром разошлись...
В начале 90-х годов один за другим стали выходить «труды» академика-математика Анатолия Фоменко, утверждавшего, что вся мировая история – не что иное, как плод фантазии самих историков. Того самого Фоменко, который в пылу своих исторических разоблачений «запихнул» Древний Рим в Йемен, а Карфаген в Сомали!.. Куликовская карта стала козырной в его колоде.
Главный нонсенс от Фоменко в тех его изданиях – битва происходила не на поле Куликовом, а в пределах современных границ нашей первопрестольной. И правда: на Славянской площади Москвы сооружён храм Всех Святых, построенный на месте, где Дмитрий Донской когда-то заложил часовню в память жертв Куликовской битвы. А район, где стоит церковь, называется Кулишки (метро «Китай-Город»). Угадываете знакомое словосочетание? Тоже от слова «кулик».
Отсюда, академик, профессор МГУ им. М. В. Ломоносова А. Т. Фоменко делает сенсационный вывод: подумать только, эти историки всё время нам твердили, что Поле русской славы расположено в Тульской области, а факты и – цитирую – «некоторые летописи прямо указывают на то, что Куликово поле находилось в Москве».
И вот Фоменко уже соблазняет москвичей и гостей столицы экскурсией на метро к Куликову полю и далее, с пересадкой, – к месту «захоронения» павших в той исторической битве. А падкий до сенсаций типографский станок уже штампует новую «гипотезу» как последнее слово науки. И читатели этого станка проглатывают очередную сенсацию тысячными и более тиражами.
Как всё оказывается просто и здорово. Теперь вроде бы и нет необходимости ехать столичным жителям за 300 с лишним вёрст на Тульщину, чтобы у места впадения Непрядвы в Дон почтить память предков, добывших славу своему народу в этом историческом сражении. По Фоменко всё гораздо ближе, доступнее…
Последователи академика пошли дальше… И вот ещё одно «сенсационное откровение»: оказывается Мамай – святой великомученик. Нашли даже грузинскую икону «Святого Мамая», на которой, правда, изображён святой Маммий, но теоретиков от истории это совсем не смутило. А раз Маммий-Мамай – святой, то, додумайтесь с первого раза, кем в таком случае должен бы быть московский князь Дмитрий? Скорее всего, вот таким средневековым рэкетиром, помышлявшем только о грабежах и о том, как подмять под себя непокорных и свободолюбивых русских князей. И тогда, объединение в сильное государство это уже… некое рабство, повинность, ограничение свободы выбора. Улавливаете, куда и на что направлены ориентиры создателей такого «святого» новодела? Так и напрашивается выход этого разговора за обозначенную здесь хронологию, в наши дни. И всё же эта другая тема…
И таких «открытий» и «сенсаций» в наши дни не счесть числа. Особняком от них стоят дискуссии учёных: о месте битвы (и, конечно же, речь идёт не о Москве), о количестве участников сражения, о том была ли поездка князя Дмитрия за благословением в Троицу, состоялся ли перед битвой поединок двух богатырей – Пересвета и Челубея, сражался ли сам князь Дмитрий в составе передового полка и был ли он ранен, были ли Александр Пересвет и его брат Андрей Ослябя монахами и если да, то какого монастыря, погиб ли Ослябя на поле той брани или остался жив…
Разночтения и домыслы событий, связанных с Куликовской битвой, в значительной мере в советское время спровоцировала директива ЦК КПСС о том, что не следует ворошить и муссировать, а значит и исследовать эту тему – татары могут обидеться. И действительно, в канун 600-летия Куликовской битвы были обращения к руководству страны, её правительству ряда татарских общин о нежелательности проведения тогда широкомасштабных торжеств по этому поводу. Кто старое, мол, помянет…
Средневековое мифотворчество в этой связи во многом в те годы подменило науку. Вот только никак не могу согласиться с «Российской газетой» (2001) в том, что с тех пор «Куликова битва стала кошмаром нашей исторической науки» и что написанное об этом событии в советские годы – «просто чудовищно». В те годы и в страшном сне не могло присниться то, что сегодня будут писать о нашей истории фоменки и их последователи.
Чтобы не возвращаться ещё раз к теме «татары обидятся» отмечу следующее: в 1223 году лучшие русские витязи у реки Калки сложили головы в отчаянной схватке с неведомым доселе страшным врагом, пришедшим через «железные врата» Кавказа – с отрядами «покорителя мира» Чингисхана. На Руси пришельцев стали называть «татарами», что с научной точки зрения было не верно: «татарами» в конце XII века называлось одно из самобытных монголоязычных кочевых племён Центральной Азии. Татары исконно враждовали с собственно монголами и были почти полностью уничтожены Чингисханом. Однако исторически сложилось так, что имя татар пережило сам этот азиатский народ. Не один век обобщённо этим словом называли на Руси всю разноплеменную массу кочевников, пришедших из заволжских степей в 30-е годы XIII века на наши земли.
Что же касается современных татар – одной из больших и процветающих народностей нашей многонациональной страны, то они, унаследовав имя когда-то жившего древнего народа, в этническом отношении не имеют ничего общего ни с татарами, уничтоженными Чингисханом, ни с татарами, которых, подчинив себе, привёл когда-то на Русь Батый…
XIII век… К началу столетия Древняя Русь ещё была одним из процветающих государств в Европе. Всюду стучали топоры, росли новые города и сёла. Громадная страна, превосходившая по размерам любое европейское государство, полна была молодой созидательной силы. Несмотря на наметившийся к тому времени процесс административного и политического обособления княжеских владений, сохранялось ещё этническое и культурное пространственное единство Древнерусского государства. Беда как всегда нагрянула внезапно…
Княжеские междоусобицы и распри ослабляли обороноспособность Руси. В то же время в Азии и Европе шли процессы объединения разрозненных монгольских и литовских племён, формирования сильных в военном отношении и агрессивных государств: в Центральной Азии – Монгольской империи, а на западных рубежах нашей страны – могущественного Литовского княжества, владения которого в XIV веке уже простирались от Балтики до Чёрного моря.
В 1237 году Монгольская империя – сильное и агрессивное государство, объединившее вокруг себя многие кочевые племена и жившее преимущественно за счёт покорённых к тому времени им народов Сибири, Северо-Западного Китая, Средней Азии, Северного Ирана и Кавказа – двинулась походом на Русь. Для русского народа настали столетия тяжёлых испытаний и героической освободительной борьбы от чужеземного ига.
В августе 1380 года пришла в Москву недобрая весть – на Русь, заключив военный союз с Литвой, движется огромное войско золотоордынского полководца Мамая, обеспокоенного всё усиливающейся к тому времени мощью и независимостью Московского княжества. В состав войска Мамая, кроме основного его этнического состава, входили наёмные отряды из половцев, аланов (осетин), касогов (черкесов), кавказских евреев, армян и крымских генуэзцев. Над русскими землями нависла большая опасность.
Московский князь Дмитрий Иванович немедленно разослал гонцов во все княжества с грамотами о сборе русского войска. В Москву и Коломну – к местам сбора – потянулись большие и малые отряды горожан и уездных людей, многие удельные княжества – Ростовское, Белозерское, Ярославское, Костромское, Тарусское и другие, прислали свои дружины.
Пока шло формирование русского войска, князь Дмитрий Иванович съездил в подмосковный Троицкий монастырь к его основателю, игумену Сергию Радонежскому, который благословил его и предсказал победу русских войск: «Приди противу безбожных, и Богу помогающи ти, ти победиши». Вместе с князем Дмитрием, Сергий Радонежский на поле великой брани отправил двух своих лучших воинов-богатырей, монахов Александра Пересвета и брата его Андрея Ослябю, «силу имущих, и удальство велие, и смельство». До монашества в ратные времена эти славные мужи были известны на Руси как великие наездники и бойцы: Андрей «сотню гнал во время сражения, а Александр – двести».
Битва, ставшая одним из величайших событий в мировой истории, последствия которой трудно переоценить не только для русского народа, но и отразившаяся в судьбах многих европейских и азиатских народов, произошла 8 сентября 1380 года на поле Куликовом в пределах современной Тульской области. Первый её акт – яростная атака степняков на русский авангард. Князь Дмитрий Иванович, хорошо знавший тактику противника, из состава передового полка выдвинул вперёд сторожевой полк под командованием Семёна Оболенского и Ивана Тарусского. Ордынские конные лучники, ещё до главного сражения кинувшиеся вперёд, чтобы осыпать стрелами русский строй и посеять здесь панику, были встречены сторожевым полком далеко в поле и отбиты. Отбиты ценой гибели почти всего полка. Но начало битвы было выиграно.
По обычаям того времени, перед общим сражением на поединок выходили богатыри. От рядов ордынцев отделился всадник огромного роста и невероятно мощного телосложения – «видеть даже страшно». Появление такого богатыря впереди своего войска было безмолвным вызовом на поединок. Вызов этот принял закалённый в боях воин-монах Александр Пересвет. Во весь опор с копьём на перевес поскакал Пересвет на чужеземного богатыря. Не жажда славы двигала им, но желание спасти жизни десятков соотечественников, которых непременно сразил бы на поле битвы этот могучий боец. Заметив противника, Челубей, так звали ордынского конного единоборца, помчался ему навстречу, выставив копьё и прикрывшись щитом. Пересвет и Челубей врезались друг в друга, кони их взвились на дыбы и оба богатыря замертво рухнули на землю. Впоследствии этот поединок был изображён на полотнах русских художников В. Васнецова и М. Авилова, описан в памятнике древнерусской литературы «Задонщине», ряде других литературно-исторических произведениях прошлого – «Летописной повести о побоище на Дону», «Сказании о Мамаевом побоище…»
После поединка богатырей взревели русские и ордынские трубы и две огромные рати сошлись в смертельной сече. Из большого полка в передовой перешёл князь Дмитрий Иванович и «прежде всех стал на бой и впереди… много бился». Доспехи его были побиты, князь получил несколько ранений, но остался жив в этом сражении. Здесь же, в передовом полку, плечом к плечу с ним сражались старший брат Пересвета, воин-богатырь Андрей Ослябя и его сын, боярин Яков. «И была сеча ожесточённая и великая и бой упорный <...> Падал труп на труп». Ополченцы передового полка, большинство из которых ещё не бывавшие в сраженьях – Юрка Сапожник, Васюка Сухоборец, Сенька Быков, Гридя Хрулец и многие с ними другие, стояли насмерть. Но силы были неравны. И полегли они вместе с воеводами своими. Ценой своей гибели передовой полк, как и сторожевой, сбил натиск первой многотысячной ордынской атаки и во многом обеспечил в дальнейшем победу русского войска в этом сражении.
Мамай не стал ждать полного разгрома своей армии. С малой дружиной он бежал с поля битвы. Остатки разбитой рати ордынцев спешно отступали в южном направлении. Русские преследовали их ещё около 50 километров до реки Красивая Меча, умножая потери неприятеля. Спаслись только те степняки, которые имели запасных коней, как, например, сам Мамай. Весь их тыл попал в руки победителей: шатры, телеги, лошади, верблюды, навьюченные товарами, одеждой, оружием, коврами, утварью, деньгами и драгоценностями...
Примерно так известна нам картина предтечи этой битвы и её ход из официальной версии. Сведения о Куликовской битве содержатся в 4-х основных первоисточниках – произведениях древнерусской письменности. Это «Краткая летописная повесть», «Пространная летописная повесть», «Задонщина» и «Сказание о Мамаевом побоище». Кроме того, краткий, вторичного происхождения, рассказ о битве мы находим в «Слове о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича». Упоминания о Куликовском сражении сохранились также у двух прусских хронистов, современников того события: Иоганна Пошильге и Дитмара Любекского. Рассказ о встрече перед битвой Дмитрия Донского с Сергием Радонежским и о посылке им на бой Пересвета и Осляби приводится в «Житии Сергия Радонежского».
Для любителей истории и средневековой русской словесности приведу текст «Краткой летописной повести» о Куликовской битве. Это наиболее ранний, а отсюда – весьма уникальный письменный источник о том сражении, созданный, скорее всего, до 1409 года. Последующие описания битвы, так или иначе, отталкивались от этой летописной версии того события.
О ВЕЛИКОМЪ ПОБОИЩИ, ИЖЕ НА ДОНУ
«Того же лета безбожныи злочестивыи Ординскыи князь Мамаи поганыи, собравъ рати многы и всю землю половечьскую и татарьскую и рати понаимовавъ, фрязы и черкасы и ясы, и со всеми сими поиде на великаго князя Дмитриа Ивановича и на всю землю русскую. И бысть месяца августа, приидоша отъ Орды вести къ князю къ великому Дмитрию Ивановичю, аже въздвизаеться рать татарьскаа на христианы, поганыи родъ измалтескыи, и Мамаи нечестивыи люте гневашеся на великаго князя Дмитриа о своихъ друзехъ и любовницехъ и о князехъ, иже побьени быша на реце на Воже, подвижася силою многою, хотя пленити землю русскую. Се же слыщавъ князь великии Дмитреи Ивановичь, собравъ воя многы, поиде противу ихъ, хотя боронити своея отчины и за святыя церкви и за правоверную веру христианьскую и за всю русьскую землю. И переехавъ Оку, прииде ему пакы другыя вести, поведаша ему Мамая за Дономъ собравшася, въ поле стояща и ждуща къ собе Ягаила на помощь, рати литовскые. Князь же великии поиде за Донъ и бысть поле чисто и велико зело, и ту сретошася погании половци, татарьстии плъци, бе бо поле чисто на усть Непрядвы. И ту изоплъчишася обои, и устремишася на бои, и соступишася обои, и бысть на длъзе часе брань крепка зело и сеча зла. Чресъ весь день сечахуся и падоша мертвыхъ множьство бесчислено отъ обоихъ. И поможе Богъ князю великому Дмитрию Ивановичю, а мамаевы плъци погании побегоша, а наши после, биющи, секуще понаныхъ безъ милости. Богъ бо невидемою силою устраши сыны Агаряны, и побегоша обратиша плещи свои на язвы, и мнози оружиемъ падоша, а друзии въ реце истопоша. И гнаша ихъ до рекы до Мечи и тамо множество ихъ избиша, а друзии погрязоша въ воде и потопоша. Иноплеменници же гоними гневомъ Божиимъ и страхомъ одръжими суще, и убежа Мамаи въ мале дружине въ свою землю татарьскую. Се бысть побоище месяца септября в 8 день, на Рожество святыя Богородица, въ субботу до обеда. И ту оубиени быша на суиме князь Феодоръ Романовичь Белозерскыи, сынъ его князь Иванъ Феодоровичь, Семенъ Михаиловичь, Микула Василиевичь, Михаило Ивановичь Окинфовичь, Андреи Серкизовъ, Тимофеи Волуи, Михаило Бренковъ, Левъ Морозовъ, Семенъ Меликъ, Александръ Пересветъ и инии мнози. Князь же великии Дмитреи Ивановичь съ прочими князи русскыми и съ воеводами и съ бояры и съ велможами и со остаточными плъки русскыми, ставъ на костехъ, благодари Бога и похвали похвалами дружину свою, иже крепко бишася съ иноплеменникы и твердо зань брашася, и мужьскы храброваша и дръзнуша по Бозе за веру христианьскую, и возвратися отътуду на Москву въ свою отчину съ победою великою, одоле ратнымъ, победивъ врагы своя. И мнози вои его возрадовашася, яко обретающе користь многу, погна бо съ собою многа стада конии, вельблюды и волы, имже несть числа, и доспехъ, и порты, и товаръ. Тогда поведаша князю великому, что князь Олегъ Рязаньскыи послалъ Мамаю на помощь свою силу, а самъ на рекахъ мосты переметалъ. Князь же великии про то въсхоте на Олга послати рать свою. И се внезапу въ то время приехаша къ нему бояре рязаньстии и поведаша ему, что князь Олегъ повергъ свою землю, да самъ побежалъ и со княгинею и з детми и съ бояры и з думцами своими. И молиша его о семъ, дабы на нихъ рати не слалъ, а сами биша ему челомъ и рядишася у него въ рядъ. Князь же великии, послушавъ ихъ и приимъ челобитие ихъ, не остави ихъ слова, рати на нихъ не посла, а самъ поиде въ свою землю, а на рязанскомъ княженье посади свои наместници. Тогда же Мамаи не во мнозе утече съ Доньского побоища и прибеже въ свою землю въ мале дружине, видя себе бита и бежавша и посрамлена и поругана, пакы гневашеся, неистовяся, яряся и съмущашеся, и собраша останочную свою силу, еще въсхоте ити изгономъ пакы на великаго князя Дмитрея Ивановича и на всю русскую землю. Сице же ему умысльшу и се прииде ему весть, что идеть на него некыи царь со востока, именемъ Токтамышь изъ Синее Орды. Мамаи же, еже уготовалъ на нь рать, съ тою ратию готовою поиде противу его, и сретошася на Калкахъ. Мамаевы же князи, сшедше съ конеи своихъ, и биша челомъ царю Токтамышу и даша ему правду по своеи вере, и пиша къ нему роту, и яшася за него, а Мамая оставиша, яко поругана, Мамаи же, то видевъ, и скоро побежа со своими думцами и съ единомысленникы. Царь же Токтамышь посла за нимъ въ погоню воя своя и оубиша Мамая, а самъ шедъ взя Орду мамаеву и царици его и казны его и улусъ весь поима, и богатьство Мамаево раздели дружине своеи. И отътуду послы своя отъпусти на русскую землю ко князю великому Дмитрию Ивановичу и ко всемъ княземъ русскымъ, поведая имъ свои приходъ и како въцарися, и како супротивника своего и ихъ врага Мамая победи, а самъ шедъ седе на царстве волжьскомъ. Князи же русстии пословъ его отъпустиша съ честию и съ дары, а сами на зиму ту и на ту весну за ними отъпустиша коиждо своихъ киличеевъ со многыми дары ко царю Токтамышю…»
Изучая Куликовскую битву, историки и литературоведы к сегодняшнему дню выявили в источниках XV–XVI веков значительный массив информации, не соответствующий исторической реальности. На то были свои причины, как объективные, так и субъективные и об этом много уже всего написано. Но не о том сейчас речь. Давайте поразмышляем о другом. Так ли уж всегда и важны нам некоторые «точности» исторические, ради которых поломано и ещё будет немало сломано копий, а современники назовут всё это историческим кошмаром? Разумеется, имею ввиду не те, доходящие порой до курьёзов, новоделы от фоменок, с подачи которых, например, Куликовская битва произошла в Москве, а Мамай стал «святым». А вот, к примеру, такие: был ли перед сражением бой Пересвета с Челубеем?
В памяти народной не одно столетие хранится эпическое повествование об этом поединке, наполняя сердца русских людей гордостью за отвагу наших предков, вставших на защиту родного Отечества. Но ведь, как выяснили учёные, поединка такого вовсе и не было! Точнее, не было в той форме и с теми действующими лицами, как его описывают летописные источники. Как, к слову, не было и многих других событий в истории нашего отечества, созданных народным эпосом, живущих столетиями в памяти людской, устно передаваемых в сказаниях, легендах и перешедших затем в письменные источники.
Андрей Можаев – автор-публицист сайта Проза.ру, мой добрый друг, в ответе на одну из рецензий под своим материалом «Три столицы Руси», опубликованном на сайте, пишет: «…миф имеет свою структурирующую силу. В этом часто миф даёт больше, чем соединение подтверждённых фактов, гипотезы… В мифе – преемственность поколений, цельность и единства народа как личности. Сбалансировать миф и науку – вот интересно… Миф даёт нам живой ОБРАЗ истории через ОБРАЗЫ живых личностей… Я сам рос в Симоновом монастыре. Всё детство наполнено было Пересветом и Ослябей. На всю жизнь для меня и всех моих друзей, как и для наших предков, они – ГЕРОИ. Я понимаю громадное воспитывающее значение поединка богатырей на Куликовом поле... И мне, в зрелом уме, это знание не мешает (знание того, что поединка всё же не было – А. П.). Во мне нет противоречия между мифом и фактом. Это очень и очень интересный момент самосознания. А выдерни из меня этот стержень, отними живой, личностный образ ГЕРОЕВ, и я буду обкраденным, хоть и информированным. Но эту информированность мне уже не к чему будет в жизни деятельно приложить. Вот вопрос...»
Вопрос этот действительно интересный, и уж, тем более, далеко не праздный. Как относиться к тем или иным историческим мифологемам, неточностям и даже ошибкам, как сопоставить историю с эпосом и официозом, нужны ли споры «до хрипоты» – было или не было. Во многих случаев, конечно же, нужны. И в тоже время…
Уже сравнительно давно замечено, что многие исторические ошибки не редко не являются случайными и лишенными всякого смысла. И это очень важно знать и себе представлять. Такой подход позволит совершенно в ином ракурсе относиться к своей истории и исторической науки как таковой. Это очень серьёзная тема для разговора, далеко выходящая за рамки нашего очерка. Здесь же только отмечу то, что в большинстве своём рассматриваемые нами историзмы (мифологемы, ошибки и пр., но, отнюдь, не то, что носит сегодня название фоменковщина, суворовщина и др.) отражают представления их авторов на те или иные исторические события, сформированные под влиянием их мировоззрения, общественных взглядов, индивидуальных психологических особенностей, образования, многих других факторов.
Историческая мифология несёт в себе ценнейший материал для изучения исторического сознания и исторической памяти народа. Историко-культурная ценность многих повествований, например, о Куликовской битве, с их ошибками и неточностями, состоит, прежде всего, в том, что они донесли до нас основные детали того события и эмоциональные впечатления его участников и очевидцев. На этой основе строили свои рассказы о битве и добавляли свои ошибки последующие поколения. Так шло формирование мифологических напластований, а заодно и исторического сознания народа – уникальнейшего материала для изучения прошлого своей страны.
К сожалению, отечественная историческая наука ещё недостаточно занимается этой проблемой, тогда как в зарубежной – историко-культурологический подход с успехом используется уже давно.
Если плыть сегодня в верховьях Оки от Серпухова до Калуги на курсирующих здесь летом скоростных речных трамвайчиках, то вскоре после Алексина, по левую сторону увидим высоко поднятое над рекой, как бы уходящее в синь неба, древнее городище, с просматривающимися и ныне здесь остатками когда-то мощных оборонительных сооружений – рвами, земляными валами и насыпями. Удивительное, исторически одухотворённое живописное место.
О таких местах на Оке, где часто мне доводится бывать, рассказывать в своих очерках, книгах, Андрей Можаев, обращусь ещё раз к его красивому и ёмкому слогу, писал: «Ах, Ока-матушка! Сколько ж рассказать может! Да, это сердце Руси. Ведь по Оке, особенно – в верхнем и среднем её течениях, нет ни одного камушка без предания, истории, ни одного дерева старого, случайного и безродного... Эти места – громадный исторический заповедник. Живой, причём, и живущий. Если б о нём позаботиться как следует, там всяких табличек мемориальных было бы по плотности на квадратные метры гораздо больше, чем в центре Питера или Москвы…»
Несколько столетий назад здесь, на окском крутогорье, стоял древний город Любутск – родина русских богатырей, героев Куликовской битвы, подвиг которых и сегодня жив в памяти народной – Александра Пересвета и Андрея Осляби.
Легенды гласят о том, что было дано свыше Ослябе предсказывать. Взял в жёны он синеглазую Марфу и знал уже, что погибнет она от рук пришлого врага, так оно и случилось. Только на второй день литовского нашествия на Любутск нашёл он свою Марфу с ножом в спине и рядом плачущего малолетнего Якова. Знал он и о судьбах младшего своего брата Александра Пересвета и сына своего Якова, об их погибели в битве со степняками на поле Куликовом. Перед сражением говорил он Пересвету: «Уже, брате, вижу раны на сердце твоём тяжки. Главе твоей пасть на сыру землю, а на белую ковыль – моему сыну Якову».
Те же легенды рассказывают нам о несчастной любви Александра Пересвета к молодой княжне, которая, повинуясь воле отца своего, вышла замуж за нелюбимого ею человека. Ушли от мирской жизни Александр и Андрей в монастырь и нашли там их души успокоение…
