Райкер поддается на ее уговоры с третьего раза. Поддается, обманывает маму, отца, Рокки, и идет с ней в клуб. Туда, где быть не должен, хотя, чего скрывать, был и даже не раз.
Там всем наплевать, кто мы, - щебечет Райдел, но все же цепляет на нос круглые солнечные очки. Натягивает ему почти до носа капюшон серой толстовки и, будто случайно, пробегает пальчиками по колким щекам - никто не бреется по вечерам.
Она тычет в экран телефона и говорит, что он, Райкер, не пожалеет. Райкер жалеет немедленно, не сходя с места, но ничего не говорит, лишь аккуратно тянет ее за локоть, уводя из-под прямого столкновения с веселой пьяной компанией.
Фейс-контроль они проходят быстро, стоит всего лишь подойти к охране и чуть открыть лицо - Райкер желанный гость и он это знает.
Потрясающе, - восторженно кричит Райдел, глядя на мигающую светомузыку и танцовщиц в откровенных нарядах.
Райкер не видит ничего, чем можно было бы восхищаться, но крепко хватает ее за талию, прижимая спиной к своей груди. Это успокаивает его, а сама Делл ничего не замечает, рассматривая бармена, который жонглирует бутылками.
Райкер ведет ее по клубу быстро, так словно уйти отсюда - это лучшее, о чем он может сейчас мечтать. Капюшон снова натянут до глаз, поэтому его навряд ли кто узнает, и можно не опасаться дурацких клубных знакомых.
Райк! - она выворачивается в его руках, ловко обвивая за шею, и с горящими глазами шепчет, что у пульта тот, ради кого они пришли.
Музыка громкая, почти оглушающая, и шепот Райдел вынуждено влажный, почти интимный, до той степени, когда ее губы при разговоре касаются его кожи. И Райкер не сказать, что особо расстроен этим фактом. Он вообще-то удивлен, что дышит с ней одним воздухом и остается трезвым - и правда, весьма необычно; его ведет даже от случайного касания локтей на семейной кухне, после чего требуется срочное уединение в туалете.
Райдел не пытается отстраниться, не хочет танцевать одна, изгибаясь, как одна из танцовщиц наверху. Она может не хуже размалеванных кукол в крошечных купальниках - Райкер знает это, как никто другой. Райдел цепляет руки в замок за его шеей и качает бедрами - она может не хуже тех недо стриптизерш крутиться возле мужчин, как у шеста; Райкер знает это, как никто другой.
Райкер не любит электро, не разбирается в различных ди-джеях и желания Делл сходить конкретно сегодня именно на этого «реально нереального чувака» он не разделяет. Но басы бьют в пол, и сквозь толстые подошвы кроссовок вибрация проступает по ногам, а капюшон намокает от пота. Людей слишком много, чужое дыхание жаркое, совсем чужое, и родных светлых глаз тоже нет - все скрыто под идиотскими круглыми очками. А на Райкере капюшон.
И если бы не очки, то навряд ли он бы пошел за сестрой к туалетам. У Райкера есть голова на плечах. У Райдел - нет.
Райдел не нужно пить, чтобы совершать дурные поступки. В общем-то, она их дурными не считает - все в этом мире относительно, отвечает Делл.
Она тянет его на себя, опираясь спиной на стену, заставляет утыкаться лицом в ее ключицы, пышную, поднятую корсетом грудь. За капюшоном и ее уловками совсем не видно Райкера - никто не узнает.
Вообще-то, это довольно глупая игра, потому что отыметь собственную сестру для Райкера перестает быть шуткой уже как пару лет назад. И изредка он порывается сказать Делл, что не единственный на этом свете; что он ущербный и не сможет дать ей детей и счастливую семью; что надо найти кого-нибудь хорошего, умного, красивого, не его.
Закрой глаза и думай об Англии, - обычно говорит ему Райдел, целуя в уголок рта и просовывая указательный и средний пальцы в шлевки джинс.
Райкер слушается и тщательно запирает двери в свою комнату - братья напоминают щенят золотистого ретривера с безумным любопытством в огромных круглых глазах.
Биты "того самого" ди-джея все ещё бьют под ноги, и, когда Райкер наощупь скользит рукой по стене, натыкась на дверь, то тишина мужского туалета непривычна от слова «совсем». Стены практически звуконепроницаемы, потому что музыка доносится отдаленно, как будто играет на соседней улице.
Ладошки Райдел забираются под капюшон, оглаживая щеки, подбородок, и цепляя настырную челку, которую Райкер не стрижет ради нее. Она касается его лица везде, где только можно, теребит мочки ушей и наконец целует, сладко лизнув нижнюю губу.
Райкеру не хочется ничего делать; хочется вечность стоять неподвижно, чувствовать, как ее язык щекочет нёбо и плевать на всю рефлексию, что раскручивается в нем с каждым днем все сильнее.
Он отрывается от нее и смотрит жалобно, почти умоляюще. Большие пальцы его рук обводят аппетитные ямочки на спине, надавливая там, где нужно. Райдел выгибается под немудреными ласками и тянет его обратно, успокаивающе проговаривая:
Закрой глаза и думай об Англии.
В штанах становится тесно, а член болезненно упирается в застегнутую ширинку, и Райкер готов думать хоть о книгах Харпер Ли или распаде группы Битлз, лишь бы больше не чувствовать умопомрачающего раскаянья, что так быстро сменяется похотью.
И когда Райкер открывает глаза, то у Райдел масляный взгляд, как у кошки, которой отдали банку сметаны. Не тронутую и полную до краев.
Закрой глаза и думай об Англии, - повторяет она ему на ухо, мазнув накрашенными губами по шершавой щеке, и легко опускается на колени, нетерпеливо расстегивая кожаный ремень.
Райкер пытается нагнуться, пытается поднять ее с ужасного грязного пола, но Делл по-прежнему в очках, которые так мешали целоваться, и без взгляда светлых невинных глаз, идея о минете в туалете клуба кажется вполне себе ничего. Райкер упирается рукой в дверь кабинки, в которую его затолкала сестра, и позволяет себе запустить руку в светлые пряди ее волос.
Райдел таки сбрасывает опостылевшие очки, но те уже отыграли свою роль. Она берет в рот может и не особо умело, но у Райкера, готового кончить от одной только мысли о Делл на коленях, подкашиваются ноги и сердце начинает стучать слишком быстро.
Он не может сдержать глухого, позорно-девчачьего стона, когда усилия Делл завершаются успехом. Его передергивает, как от электрического разряда, и через мгновение он сумбурно шепчет:
Прости, прости, прости...
Они редко практикуют оральный секс - Райкеру стыдно об этом просить, а на Делл нечасто находят подобные затмения.
Но сейчас Райдел улыбается, не открывая рта, а после ребячески высовывает язык, перекатывая белесую жидкость на нем. И сглатывает, облизывая испорченную линию губной помады.
Райкер нелепо подает ей руку, стоя со спущенными штанами, и она поднимается, дергая его белье вверх. От нее исходит пряный аромат недавнего секса, а на донышке тех самых светлых глаз таится какое-то странное самоудовлетворение.
Райкер понимает, что ни разу не услышал имени того ди-джея, ради которого они пришли.
Мы можем снять номер в следующий раз, - снисходительно говорит он, и Райдел, причмокнув губами, вновь цепляет очки на свой нос.
«Если думать об Англии чаще, то может имеет смысл снять недорогую квартиру на постоянный срок», размышляет Райкер и позволяет сестре слизать соль со своей шеи, чтобы после опрокинуть шот текилы.
Ипполит Матвеевич постепенно становился подхалимом. Когда он смотрел на Остапа, глаза его приобретали голубой жандармский оттенок.
В комнате Иванопуло было так жарко, что высохшие воробьяниновские стулья потрескивали, как дрова в камине. Великий комбинатор отдыхал, подложив под голову голубой жилет.
Ипполит Матвеевич смотрел в окно. Там, за окном, по кривым переулкам, мимо крошечных московских садов, проносилась гербовая карета. В черном ее лаке попеременно отражались кланяющиеся прохожие, кавалергард с медной головой, городские дамы и пухлые белые облачка. Громя мостовую подковами, лошади пронесли карету мимо Ипполита Матвеевича. Он отвернулся с разочарованием.
Карета несла на себе герб МКХ, предназначалась для перевозки мусора, и ее дощатые стенки ничего не отражали. На козлах сидел бравый старик с пушистой седой бородой. Если бы Ипполит Матвеевич знал, что кучер не кто иной, как граф Алексей Буланов, знаменитый гусар-схимник, он, вероятно, окликнул бы старика, чтобы поговорить о прелестных прошедших временах. Но он не знал, кто проезжает перед ним в образе кучера, да и кучер вряд ли захотел бы говорить с ним о прелестных временах. Граф Алексей Буланов был сильно озабочен. Нахлестывая лошадей, он грустно размышлял о бюрократизме, разъедающем ассенизационный подотдел, из-за которого графу вот уже полгода как не выдавали положенный по гендоговору спецфартук.
Послушайте, - сказал вдруг великий комбинатор, - как вас звали в детстве?
А зачем вам?
Да так! Не знаю, как вас называть. Воробьяниновым звать вас надоело, а Ипполитом Матвеевичем слишком кисло. Как же вас звали? Ипа?
Киса, - ответил Ипполит Матвеевич, усмехаясь.
Конгениально! Так вот что, Киса, посмотрите, пожалуйста, что у меня на спине. Болит между лопатками.
Остап стянул через голову рубашку «ковбой». Перед Кисой Воробьяниновым открылась обширная спина захолустного Антиноя - спина очаровательной формы, но несколько грязноватая.
Ого, - сказал Ипполит Матвеевич, - краснота какая-то.
Между лопатками великого комбинатора лиловели и переливались нефтяной радугой синяки странных очертаний.
Честное слово, цифра восемь! - воскликнул Воробьянинов. - Первый раз вижу такой синяк.
А другой цифры нет? - спокойно спросил Остап.
Как будто бы буква Р.
Вопросов больше не имею. Все понятно. Проклятая ручка! Видите, Киса, как я страдаю, каким опасностям я подвергаюсь из-за ваших стульев. Эти арифметические знаки нанесены мне большой самопадающей ручкой с пером № 86. Нужно вам заметить, что проклятая ручка упала на мою спину в ту самую минуту, когда я погрузил руки во внутренность редакторского стула.
- А я тоже... Я тоже пострадал! - поспешно вставил Киса.
- Это когда же? Когда вы кобелировали за чужой женой? Насколько мне помнится, этот запоздалый кобеляж закончился для вас не совсем удачно! Или, может быть, во время дуэли с оскорбленным Колей?
- Нет-с, простите, повреждения я получил на работе-с!
- Ах! Это когда мы по стратегическим соображениям отступали из театра Колумба?
- Да, да... Когда за нами гнался сторож...
- Значит, вы считаете героизмом свое падение с забора?
- Я ударился коленной чашечкой о мостовую.
- Не беспокойтесь! При теперешнем строительном размахе ее скоро отремонтируют. Ипполит Матвеевич проворно завернул левую штанину и в недоумении остановился. На желтом колене не было никаких повреждений.
- Как нехорошо лгать в таком юном возрасте, - с грустью сказал Остап, - придется, Киса, поставить вам четверку за поведение и вызвать родителей!.. И ничего-то вы толком не умеете. Почему нам пришлось бежать из театра? Из-за вас! Черт вас дернул стоять на цинке, как часовой, не двигаясь с места. Это, конечно, вы делали для того, чтобы привлечь всеобщее внимание. А изнуренковский стул кто изгадил так, что мне пришлось потом за вас отдуваться? Об аукционе я уж и не говорю. Нашли время для кобеляжа! В вашем возрасте кобелировать просто вредно! Берегите свое здоровье!.. То ли дело я! За мною - стул вдовицы! За мною - два щукинских! Изнуренковский стул в конечном итоге сделал я! В редакцию и к Ляпису я ходил! И только один-единственный стул вы довели до победного конца, да и то при помощи нашего священного врага - архиепископа!..
Ипполит Матвеевич виновато спустил штанину на место. Великий комбинатор принялся развивать дальнейшие планы.
Неслышно ступая по комнате босыми ногами, технический директор вразумлял покорного Кису.
Стул, исчезнувший в товарном дворе Октябрьского вокзала, по-прежнему оставался темным пятном на сверкающем плане концессионных работ. Четыре стула в театре Колумба представляли верную добычу. Но театр уезжал в поездку по Волге с тиражным пароходом «Скрябин» и сегодня показывал премьеру «Женитьбы» последним спектаклем сезона. Нужно было решить - оставаться ли в Москве для розысков пропавшего в просторах Каланчевской площади стула или выехать вместе с труппой в гастрольное турне. Остап склонялся к последнему.
А то, может быть, разделимся? - спросил Остап. - Я поеду с театром, а вы оставайтесь и проследите за стулом в товарном дворе.
Но Киса так трусливо моргал седыми ресницами, что Остап не стал продолжать.
Из двух зайцев, - сказал он, - выбирают того, который пожирнее. Поедем вместе. Но расходы будут велики. Нужны будут деньги. У меня осталось шестьдесят рублей. У вас сколько? Ах, я и забыл! В ваши годы девичья любовь так дорого стоит!.. Постановляю: сегодня мы идем в театр на премьеру «Женитьбы». Не забудьте надеть фрак. Если стулья еще на месте и их не продали за долги соцстраху, завтра же мы выезжаем. Помните, Воробьянинов, наступает последний акт комедии «Сокровище моей тещи». Приближается финита-ла- комедия, Воробьянинов! Не дышите, мой старый друг! Равнение на рампу! О, моя молодость! О, запах кулис! Сколько воспоминаний! Сколько интриг! Сколько таланту я показал в свое время в роли Гамлета!.. Одним словом - заседание продолжается.
Из экономии шли в театр пешком. Еще было совсем светло, но фонари уже сияли лимонным светом. На глазах у всех погибала весна. Пыль гнала ее с площадей, жаркий ветерок оттеснял ее в переулки. Там старушки приголубливали красавицу и пили с ней чай во двориках, за круглыми столами. Но жизнь весны кончилась - в люди ее не пускали. А ей так хотелось к памятнику Пушкина, где уже шел вечерний кобеляж, где уже котовали молодые люди в пестреньких кепках, брюках-дудочках, галстуках «собачья радость» и ботиночках «Джимми» .
Девушки, осыпанные лиловой пудрой, циркулировали между храмом МСПО и кооперативом «Коммунар» (между б. Филипповым и б. Елисеевым). Девушки внятно ругались. В этот час прохожие замедляли шаги, потому что Тверская становилась тесна. Московские лошади были не лучше старгородских - они так же нарочно постукивали копытами по торцам мостовой. Велосипедисты бесшумно летели со стадиона Томского , с первого большого междугороднего матча. Мороженщик катил свой зеленый сундук, боязливо косясь на милиционера, но милиционер, скованный светящимся семафором, которым регулировал уличное движение, был не опасен.
Во всей этой сутолоке двигались два друга. Соблазны возникали на каждом шагу. В крохотных обжорочках дикие горцы на виду у всей улицы жарили шашлыки карские, кавказские и филейные. Горячий и пронзительный дым восходил к светленькому небу. Из пивных, ресторанчиков и кино «Великий Немой» неслась струнная музыка. У трамвайной остановки горячился громкоговоритель:
- ... Молодой помещик и поэт Ленский влюблен в дочь помещика Ольгу Ларину. Евгений Онегин, чтобы досадить другу, притворно ухаживает за молодой Ольгой. Прослушайте увертюру. Даю зрительный зал...
Громкоговоритель быстро закончил настройку инструментов, звонко постучал палочкой дирижера о пюпитр и высыпал в толпу, ожидающую трамвая, первые такты увертюры. С мучительным стоном подошел трамвай номер 6. Уже взвился занавес, и старуха Ларина, покорно глядя на палочку дирижера и напевая: «Привычка свыше нам дана», колдовала над вареньем, а трамвай еще никак не мог оторваться от штурмующей толпы. Ушел он с ревом и плачем только под звуки дуэта «Слыхали ль вы».
Было уже поздно. Нужно было торопиться. Друзья вступили в гулкий вестибюль театра Колумба. Воробьянинов бросился к кассе и прочел расценку на места.
Все-таки, - сказал он, - очень дорого. Шестнадцатый ряд - три рубля.
Как я не люблю, - заметил Остап, - этих мещан, провинциальных простофиль! Куда вы полезли? Разве вы не видите, что это касса?
Ну а куда же, ведь без билета не пустят!
Киса, вы пошляк. В каждом благоустроенном театре есть два окошечка. В окошечко кассы обращаются только влюбленные и богатые наследники. Остальные граждане (их, как можете заметить, подавляющее большинство) обращаются непосредственно в окошечко администратора.
И действительно, перед окошечком кассы стояло человек пять скромно одетых людей. Возможно, это были богатые наследники или влюбленные. Зато у окошечка администратора господствовало оживление. Там стояла цветная очередь. Молодые люди в фасонных пиджаках и брюках того покроя, который провинциалу может только присниться, уверенно размахивали записочками от знакомых им режиссеров, артистов, редакций, театрального костюмера, начальника района милиции и прочих, тесно связанных с театром лиц, как-то: членов ассоциации теа- и кинокритиков, общества «Слезы бедных матерей», школьного совета «Мастерской циркового эксперимента» и какого-то «ФОРТИНБРАСА при УМСЛОПОГАСЕ». Человек восемь стояли с записками от Эспера Эклеровича.
Остап врезался в очередь, растолкал фортинбрасовцев и, крича - «мне только справку, вы же видите, что я даже калош не снял», - пробился к окошечку и заглянул внутрь.
Администратор трудился, как грузчик. Светлый бриллиантовый пот орошал его жирное лицо. Телефон тревожил его поминутно и звонил с упорством трамвайного вагона, пробирающегося через Смоленский рынок.
- Да! - кричал он. - Да! Да! В восемь тридцать! Он с лязгом вешал трубку, чтобы снова ее схватить.
- Да! Театр Колумба! Ах, это вы, Сегидилья Марковна? Есть, есть, конечно, есть. Бенуар!.. А Бука не придет? Почему? Грипп? Что вы говорите? Ну, хорошо!.. Да, да, до свиданья, Сегидилья Марковна...
- Театр Колумба! ! ! Нет! Сегодня никакие пропуска не действительны! Да, но что я могу сделать? Моссовет запретил!..
- Театр Колумба! ! ! Ка-ак? Михаил Григорьевич? Скажите Михаилу Григорьевичу, что днем и ночью в театре Колумба его ждет третий ряд, место у прохода...
Рядом с Остапом бурлил и содрогался мужчина с полным лицом, брови которого беспрерывно поднимались и опадали.
- Какое мне дело! - говорил ему администратор.
Хунтов (это был человек, созвучный эпохе) негордой скороговоркой просил контрамарку.
- Никак! - сказал администратор. - Сами понимаете. Моссовет!
- Да, - мямлил Хунтов, - но Московское отделение Ленинградского общества драматических писателей и оперных композиторов согласовало с Павлом Федоровичем...
- Не могу и не могу... Следующий!
- Позвольте, Яков Менелаевич, мне же в Московском отделении Ленинградского общества драматических писателей и оперных композиторов...
- Ну, что я с вами сделаю?.. Нет, не дам! Вам что, товарищ? Хунтов, почувствовав, что администратор дрогнул, снова залопотал:
- Поймите же, Яков Менелаевич, Московское отделение Ленинградского общества драматических писателей и оперных компози...
Этого администратор не перенес. Всему есть предел. Ломая карандаши и хватаясь за телефонную трубку, Менелаевич нашел для Хунтова место у самой люстры.
Скорее, - крикнул он Остапу, - вашу бумажку.
Два места, - сказал Остап очень тихо, - в партере.
А кто вы такой, чтоб я вам давал места?
А я все-таки думаю, что вы меня знаете.
Не узнаю.
Но взгляд незнакомца был так чист, так ясен, что рука администратора сама отвела Остапу два места в одиннадцатом ряду.
Ходят всякие, - сказал администратор, пожимая плечами, очередному умслопогасу , - кто их знает, кто они такие... Может быть, он из Наркомпроса?.. Кажется, я его видел в Наркомпросе... Где я его видел?
И, машинально выдавая пропуска счастливым теа и кинокритикам , притихший Яков Менелаевич продолжал вспоминать, где он видел эти чистые глаза.
Когда все пропуска были выданы и в фойе уменьшили свет, Яков Менелаевич вспомнил: эти чистые глаза, этот уверенный взгляд он видел в Таганской тюрьме в 1922 году, когда и сам сидел там по пустяковому делу.
Театр Колумба помещался в особняке. Поэтому зрительный зал его был невелик, фойе непропорционально огромны, курительная ютилась под лестницей. На потолке была изображена мифологическая охота. Театр был молод и занимался дерзаниями в такой мере, что был лишен субсидии. Существовал он второй год и жил, главным образом, летними гастролями.
Из одиннадцатого ряда, где сидели концессионеры, послышался смех. Остапу понравилось музыкальное вступление, исполненное оркестрантами на бутылках, кружках Эсмарха, саксофонах и больших полковых барабанах. Свистнула флейта, и занавес, навевая прохладу, расступился.
К удивлению Воробьянинова, привыкшего к классической интерпретации «Женитьбы», Подколесина на сцене не было. Порыскав глазами, Ипполит Матвеевич увидел свисающие с потолка фанерные прямоугольники, выкрашенные в основные цвета солнечного спектра. Ни дверей, ни синих кисейных окон не было. Под разноцветными прямоугольниками танцевали дамочки в больших, вырезанных из черного картона шляпах. Бутылочные стоны вызвали на сцену Подколесина, который врезался в толпу дамочек верхом на Степане. Подколесин был наряжен в камергерский мундир. Разогнав дамочек словами, которые в пьесе не значились, Подколесин возопил:
Степа-ан!
Одновременно с этим он прыгнул в сторону и замер в трудной позе. Кружки Эсмарха загремели.
Степа-а-ан! - повторил Подколесин, делая новый прыжок.
Но так как Степан, стоящий тут же и одетый в барсовую шкуру, не откликался, Подколесин трагически спросил:
Что же ты молчишь, как Лига Наций ?
- Оченно я Чемберлена испужался, - ответил Степан, почесывая барсовую шкуру.
Чувствовалось, что Степан оттеснит Подколесина и станет главным персонажем осовремененной пьесы.
Ну что, шьет портной сюртук?
Прыжок. Удар по кружкам Эсмарха. Степан с усильем сделал стойку на руках и в таком положении ответил:
Оркестр сыграл попурри из «Чио-чио-сан» . Все это время Степан стоял на руках. Лицо его залилось краской.
А что, - спросил Подколесин, - не спрашивал ли портной, на что, мол, барину такое хорошее сукно?
Степан, который к тому времени сидел уже в оркестре и обнимал дирижера, ответил:
Нет, не спрашивал. Разве он депутат английского парламента?
А не спрашивал ли портной, не хочет ли, мол, барин жениться?
Портной спрашивал, не хочет ли, мол, барин платить алименты!
После этого свет погас, и публика затопала ногами. Топала она до тех пор, покуда со сцены не послышался голос Подколесина:
Граждане! Не волнуйтесь! Свет потушили нарочно, по ходу действа . Этого требует вещественное оформление.
Публика покорилась. Свет так и не зажигался до конца акта. В полной темноте гремели барабаны. С фонарями прошел отряд военных в форме гостиничных швейцаров. Потом, как видно, на верблюде, приехал Кочкарев. Судить обо всем этом можно было из следующего диалога:
Фу, как ты меня испугал! А еще на верблюде приехал!
Ах, ты заметил, несмотря на темноту?! А я хотел преподнести тебе сладкое вер-блюдо! В антракте концессионеры прочли афишу:
ЖЕНИТЬБА текст - Н. В. Гоголя стихи - М. Шершеляфамова литмонтаж - И. Антиохийского музыкальное сопровождение - Х. Иванова Автор спектакля - Ник. Сестрин Вещественное оформление - Симбиевич-Синдиевич. Свет - Платон Плащук. Звуковое оформление - Галкина, Палкина, Малкина, Чалкина и Залкинда. Грим - мастерской КРУЛТ. Парики - Фома Кочура. Мебель - древесных мастерских ФОРТИНБРАСА при УМСЛОПОГАСЕ им. Валтасара . Инструктор акробатики - Жоржетта Тираспольских. Гидравлический пресс под управлением монтера Мечникова. Афиша набрана, сверстана и отпечатана в школе ФЗУ КРУЛТ.
Вам нравится? - робко спросил Ипполит Матвеевич.
Ипполит Матвеевич побоялся и сказал:
Очень интересно, только Степан какой-то странный.
А мне не понравилось, - сказал Остап, - в особенности то, что мебель у них каких-то мастерских ВОГОПАСА. Не приспособили ли они наши стулья на новый лад?
Эти опасения оказались напрасными. В начале же второго акта все четыре стула были вынесены на сцену неграми в цилиндрах.
Сцена сватовства вызвала наибольший интерес зрительного зала. В ту минуту, когда на протянутой через весь зал проволоке начала спускаться Агафья Тихоновна, страшный оркестр Х. Иванова произвел такой шум, что от него одного Агафья Тихоновна должна была бы упасть на публику. Но Агафья держалась на сцене прекрасно. Она была в трико телесного цвета и в мужском котелке. Балансируя зеленым зонтиком с надписью: «Я хочу Подколесина», она переступала по проволоке, и снизу всем были видны ее грязные пятки. С проволоки она спрыгнула прямо на стул. Одновременно с этим все негры, Подколесин, Кочкарев в балетных пачках и сваха в костюме вагоновожатого сделали обратное сальто. Затем все отдыхали пять минут, для сокрытия чего был снова погашен свет.
Женихи были очень смешны - в особенности Яичница. Вместо него выносили большую яичницу на сковороде. На моряке была мачта с парусом.
Напрасно купец Стариков кричал, что его душат патент и уравнительные. Он не понравился Агафье Тихоновне. Она вышла замуж за Степана. Оба принялись уписывать яичницу, которую подал им обратившийся в лакея Подколесин. Кочкарев с Феклой спели куплеты про Чемберлена и про алименты, которые британский министр взимает у Германии. На кружках Эсмарха сыграли отходную. И занавес, навевая прохладу, захлопнулся.
Я доволен спектаклем, - сказал Остап, - стулья в целости. Но нам медлить нечего. Если Агафья Тихоновна будет ежедневно на него гукаться, то он недолго проживет.
Молодые люди в фасонных пиджаках, толкаясь и смеясь, вникали в тонкости вещественного и звукового оформления. На лестнице раздавался снисходительный голос Хунтова.
- Да. Я пишу оперу. В Московском отделении Ленинградского общества драматических писателей и оперных композиторов мне говорили...
И долго еще расходившаяся публика слышала барабанную дробь человека, созвучного эпохе:
- Согласитесь с тем, что Московское отделение Ленинградского общества драматических писателей и оперных композиторов...
Ну, - сказал Остап, - вам, Кисочка, надо бай-бай. Завтра с утра нужно за билетами становиться. Театр в семь вечера выезжает ускоренным в Нижний. Так что вы берите два жестких места для сидения до Нижнего, Курской дороги. Не беда - посидим. Всего одна ночь.
На другой день весь театр Колумба сидел в буфете Курского вокзала. Симбиевич-Синдиевич, приняв меры к тому, чтобы вещественное оформление пошло этим же поездом, закусывал за столиком. Вымочив в пиве усы, он тревожно спрашивал монтера:
Что, гидравлический пресс не сломают в дороге?
Беда с этим прессом, - отвечал Мечников, - работает он у нас пять минут, а возить его целое лето придется.
А с «прожектором времен» тебе легче было, из пьесы «Порошок идеологии»?
Конечно, легче. Прожектор хоть и больше был, но зато не такой ломкий.
За соседним столиком сидела Агафья Тихоновна - молоденькая девушка с ногами твердыми и блестящими, как кегли. Вокруг нее хлопотало звуковое оформление - Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд.
Вы вчера мне не в ногу подавали, - жаловалась Агафья Тихоновна, - я так свалиться могу. Звуковое оформление загалдело:
Что ж делать! Две кружки лопнули!
Разве теперь достанешь заграничную кружку Эсмарха? - кричал Галкин.
Зайдите в Госмедторг. Не то что кружки Эсмарха - термометра купить нельзя! - поддержал Палкин.
А вы разве и на термометрах играете? - ужаснулась девушка.
На термометрах мы не играем, - заметил Залкинд, - но из-за этих проклятых кружек прямо-таки заболеваешь - приходится мерить температуру.
Концессионеры, пришедшие за два часа до отхода поезда, совершали уже пятый рейс вокруг сквера, разбитого перед вокзалом.
Голова у Ипполита Матвеевича кружилась. Погоня за стульями входила в решающую стадию. Удлиненные тени лежали на раскаленной мостовой. Пыль садилась на мокрые потные лица. Подкатывали пролетки, пахло бензином, наемные машины высаживали пассажиров. Навстречу им выбегали Ермаки Тимофеевичи, уносили чемоданы, и овальные их бляхи сияли на солнце. Муза дальних странствий хватала за горло.
Ну, пойдем и мы, - сказал Остап.
Ипполит Матвеевич покорно повернулся. Тут он столкнулся лицом к лицу с гробовых дел мастером Безенчуком.
Безенчук! - сказал он в крайнем удивлении. - Ты как сюда попал? Безенчук снял шапку и радостно остолбенел.
Господин Воробьянинов! - закричал он. - Почет дорогому гостю!
Ну, как дела?
Плохи дела, - ответил гробовых дел мастер.
Что же так?
Клиента ищу. Не идет клиент.
- «Нимфа» перебивает?
Куды ей! Она меня разве перебьет? Случаев нет. После вашей тещеньки один только Пьер и Константин перекинулся.
Да что ты говоришь? Неужели умер?
Умер, Ипполит Матвеевич. На посту своем умер. Брил аптекаря нашего Леопольда и умер . Люди говорили, разрыв внутренности произошел, а я так думаю, что покойник от этого аптекаря лекарством надышался и не выдержал.
Ай-яй-яй, - бормотал Ипполит Матвеевич, - ай-яй-яй. Ну что ж, значит, ты его и похоронил?
Я и похоронил. Кому ж другому? Разве «Нимфа», туды ее в качель, кисть дает?
Одолел, значит?
Одолел. Только били меня потом. Чуть сердце у меня не выбили. Милиция отняла. Два дня лежал. Спиртом лечился.
Растирался?
Нам растираться не к чему.
А сюда тебя зачем принесло?
Товар привез.
Какой же товар?
Свой товар. Проводник знакомый помог провезти задаром в почтовом вагоне. По знакомству. Ипполит Матвеевич только сейчас заметил, что поодаль от Безенчука на земле стоял штабель гробов.
Один из них Ипполит Матвеевич быстро опознал. Это был большой дубовый и пыльный гроб с безенчуковской витрины.
Восемь штук, - сказал Безенчук самодовольно, - один к одному. Как огурчики.
А кому тут твой товар нужен? Тут своих мастеров довольно.
Какой гриб?
Эпидемия. Мне Прусис сказал, что в Москве гриб свирепствует, что хоронить людей не в чем. Весь материал перевели. Вот я и решил дела поправить.
Остап, прослушавший весь этот разговор с любопытством, вмешался.
Слушай, ты, папаша. Это в Париже грипп свирепствует.
В Париже?
Ну да. Поезжай в Париж. Там подмолотишь! Правда, будут некоторые затруднения с визой, но ты, папаша, не грусти. Если Бриан тебя полюбит, ты заживешь недурно - устроишься лейб-гробовщиком при парижском муниципалитете. А здесь и своих гробовщиков хватит.
Безенчук дико огляделся. Действительно. На площади, несмотря на уверения Прусиса, трупы не валялись, люди бодро держались на ногах, и некоторые из них даже смеялись.
Поезд давно уже унес и концессионеров, и театр Колумба, и прочую публику, а Безенчук все еще стоял ошалело над своими гробами.
В наступившей темноте его глаза горели желтым неугасимым огнем.
Козочки, коровки… Когда смотришь кадры сельской жизни по телевизору, то мирно пасущиеся на лугу взрослые животные и резвящийся молодняк, вызывают у меня невероятное умиление. Особенно телята и козлята, такие маленькие, хорошенькие, чистенькие, так бы и расцеловала. А еще мне почему-то кажется, что такие чудесные малыши обязательно очень вкусно пахнут — молоком с примесью полевых трав. Мои идеалистические размышления городского жителя о прекрасной сельской жизни привели меня к мысли поближе познакомиться с козлятами и телятами.
Для начала нужно было понять, какими знаниями и навыками в сфере животноводства я обладаю на данный момент времени. В детстве в возрасте 6-7 лет мы с семьей недолго жили в частном доме с огородом. Из животных точно помню был крупный пес неопознанной породы, похожий на овчарку и коза Зоя со своим детенышем, козочкой Майей. Имя Мая милому белоснежному существу дала я после фанатичного просмотра одноименного мультфильма про любознательную пчелу. Моей обязанностью был ежедневный присмотр за козами, когда они паслись на поле по соседству с нашим домом. Вот, пожалуй, и все, больше дел с домашними животными я не имела. Сейчас в моем доме проживает только огромный, любимый всей семьей кот.
Еще я вспомнила, что боюсь кур, хотя вроде бы с виду совершенно безобидные существа. Но это бессознательный страх, который я объяснить не могу. Мои друзья над этим сильно потешаются. Когда я приезжаю в гости к своей подруге, живущей в частном доме с хозяйством, то не выхожу из дома, пока во дворе не отгонят куриц на безопасное расстояние. Только после этого стремительно пробегаю через двор к выходу на улицу. При этом моя подруга заливается задорным смехом.
Особенности мясных пород
Решение посетить местную животноводческую ферму было не очень осознанным и казалось на первый взгляд веселым путешествием. В гости нас любезно пригласил Александр Тюриков. Перед этим предварительно снабдил ценными указаниями по форме одежды и предупредил, что будет лучше, если руки и ноги будут закрыты, так как огромное количество оводов может стать не самым приятным сюрпризом. На ферму, которая находится на Ледянке, было принято решение ехать утром, пока еще не так жарко и пока коров не выгнали пастись в прохладный лесок.
Вступив на землю хозяйства Александра Александровича и увидев вдалеке мирно пасущееся стадо, я поняла, что мне придется собрать всё своё мужество, чтобы подойти к коровам поближе. Стадо в 76 голов, состоящее из взрослых особей и телят, представляет внушительное зрелище. И самое интересное, что я просто не представляю, о чем они думают и как поведут себя в следующий момент. Территория фермы огорожена забором, и животные в тот момент, когда мы приехали, ждали, когда же их выпустят пастись в лесок. Находиться на открытой площадке им было тяжело, так как сильно припекало солнце, да насекомые начинали одолевать. Большая часть стада держалась в центре, тесно прижавшись друг к другу. Но были и отдельные особи, в основном телята. Они лежали на земле, которая еще отдавала ночную прохладу. Телятам по 1,5-2 месяца, но они уже достаточно крупные.
.jpg)
Александр Тюриков рассказал, что сейчас на ферме разводят быков пород «казахская белоголовая» и «герефордская». Это мясные породы, они отличаются скороспелостью, широким туловищем, развитыми мышцами спины и поясницы. Молодняк к 15-20-месячному возрасту достигает массы 450 кг, а при интенсивном откорме — до 600 кг. В отличие от пород других направлений, у крупного рогатого скота мясных пород жир откладывается не только под кожей, в сальнике и около почек, но и в межмышечном пространстве. В результате мясо таких животных при хорошей упитанности приобретает мраморность — вид на срезе, напоминающий фактуру благородного камня.
Главное, чтобы теленок не болел
Самое важное, по словам Александра Александровича, при уходе за молодняком, уследить, чтобы они ничем серьезным не заболели. Получение и выращивание здоровых телят — важнейшая задача современного животноводства, так как от состояния их здоровья зависит рост, развитие, адаптация к неблагоприятным факторам окружающей среды и максимальная реализация генетического потенциала продуктивности. По общероссийским данным статистики, примерно 80% телят погибает в первые две недели жизни, при этом общие потери по причине желудочно-кишечных болезней в течение многих лет составляют около 50% от общего падежа молодняка. Существенным фактом является снижение на 30-50% темпов роста и развития переболевших животных.
В стаде есть такая коровка под №103, переболев в детстве, она перестала расти. Ей год, а нынешний 2-месячный молодняк уже обгоняет её в росте. За телятами пристально наблюдают, регулярно берут анализы крови. «Малышей» не забирают от коров, они растут в естественных условиях, питаются до определенного возраста молоком матери, пасутся в одном стаде. Поэтому животные не очень активно идут на контакт с человеком.
Набравшись смелости, я решила подойти к стаду поближе, но не тут-то было, при моем приближении животные тут же разворачивались и пытались уйти в противоположную сторону. А, чтобы погладить милого теленка с белой мордочкой, пришлось гоняться за ним по всему фермерскому полю. В результате малыш был пойман. Сдерживаемый двумя мужчинами, он все равно пытался вырваться на свободу. И желания пить молоко из бутылочки в таких стесненных условиях у него тоже не возникло. Чтобы не травмировать психику животных, привыкших к спокойной мирной жизни, было решено их отпустить на пастбище в лес. Тем более, они давно нетерпеливо толкались у закрытых ворот, нервно подергивая хвостами. В итоге коровы так и остались для меня загадочными существами. Глядя в их огромные влажные глаза, полные своих коровьих дум, понимаешь, что может и правы индийцы, признавшие корову священным животным.
.jpg)
Козлята в мазуте и серьезные индюшки
Особое умиление у меня вызвали козлята: трое веселых малышей, которые резвились среди важно прогуливающихся индюшек. Выращивание и разведение индюшек — новое экспериментальное направление, которое осваивает Александр Тюриков. Несмотря на то, что индюки требуют достаточного внимания и сил со стороны человека, польза их очень велика. Во-первых, одна тушка индейки содержит до 60% белого диетического мяса. Во-вторых, помимо хороших вкусовых качеств, оно обладает огромной пользой, ведь в нем содержится в несколько раз больше полноценных белков, нежели в курятине, утятине или гусятине. К тому же мясо богатое железом и необходимыми для здоровья человека минералами. К индюшкам я отнеслась настороженно, как и к курам, которых боюсь, поэтому старалась не мешаться у них под ногами.
.jpg)
Козлят на ферме трое, они не для массового разведения. Малыши с удовольствием общаются с животными и людьми. Их маленький рост позволяет им свободно перемещаться под большим трактором, стоящим возле жилых построек. Находчивые животные нашли свой способ избавления от назойливых насекомых — под трактором козы обтирают свои спины об мазут. Запах маслянистой жидкости спасает малышей от оводов, комаров и других насекомых. Козы готовы есть всё: траву, гладящие их руки, одежду. Пока я общалась с милым козленком, маленькие рожки которого не видны из-под шерсти, два других норовили съесть белоснежный халат, который мне любезно выдал хозяин фермы. А нашего фотографа Машу прыткий козленок укусил за палец, но Мария не обиделась, так как была в диком восторге от фермы и животных.
Многочисленные кролики в вольерах тряслись от страха при моем появлении. На мой взгляд, очень эмоциональные и нервные животные, их хочется взять на руки, обнять и защищать от всех. Кролики на ферме крупных пород, на вес очень тяжелые, в уходе имеют свои особенности. Опять же важно, как и у других животных, чтобы кролики выжили в первые недели жизни, а дальше при хорошем уходе и питании растут быстро.
Практически все животные на ферме содержатся в естественных условиях, питаются необходимыми кормами, находятся на воздухе нужное количество времени.
.jpg)
Сложности работы на ферме
Конечно, когда понимаешь, что они выращиваются для мяса, которое потом мы с удовольствием жарим, варим и едим, немного начинаешь пересматривать свои взгляды на жизнь. Когда ты покупаешь кусок мяса в магазине — одно, а когда видишь животных в естественных условиях, то принимаешь это немного по-другому.
Я понимаю, что мне было бы сложно работать на ферме по выращиванию мясных пород животных, потому что такая работа требует физической силы, выносливости, терпения. Она практически круглосуточная, присмотр за животными нужен постоянный: они могут заболеть, пораниться. Поэтому сотрудник, который присматривает за стадом и всем хозяйством, живет на ферме постоянно. Также этот труд требует и моральных сил, ведь теленка, которого ты кормил с рождения, когда приходит время нужно вести на бойню. Но это уже минусы, которые есть в любой профессии.
А вообще замечательно, что в городе есть такая ферма и такое производство и столь замечательные люди, как Александр Тюриков, которые любят свою малую Родину и ратуют за развитие животноводства в Ревде.
Свои тайные страхи преодолевала Линара ИХСАНОВА
