, Цихелашвили Д. П. (Дато Ташкентский)
Во II квартале 1986 года убыл из СТ-2 тюрьмы; Тобольск .
С Винницы Донец пришел в Харпы, там просидел в одиночке и его опять отправили в крытую в Тобольске. Когда он пришел, там были Воры Вахтанг, Дато, Якутенок, Джем, Мирон. Вахтанг ему сразу написал за положение в тюрьме и написали, чтобы он не поддерживал связь с Вагифом. Но он им ответил, что Вагиф – Вор и его собрат, а они все - мусора. Они с Вагифом писали общаковые малявы, обращались к фраерам и мужикам и просили всех жить своей жизнью и в их дела Воровские не лезть, они сами разберутся кто есть кто. Они это писали потому, что грузины учили всех с ними не поддерживать связь, а те лаять начинали на Донца и Вагифа. Вот поэтому они писали, чтобы никто не лез. Сам Донец спокойный, уравновешенный, в разговоре никогда не нагрубит, любитель тоже и посмеяться и пошутить. В отношении лагерной и тюремной жизни очень строг, может простить раз, два, но а потом спросит по всей строгости арестантской жизни, конечно не превышая арестантских рамок. Всегда был против, чтобы убивали и ломали, они с Вагифом говорили, что из человека, который сделал проступок легко можно сделать гада, сломать, но потом уже из гада человека никогда не сделаешь. Так лучше сто раз подумать, чем принять какое-то решение.
В конце 84-го года меня вновь привезли в Тобольскую спецтюрьму, где я с первых же дней попал в самую гущу событий, связанных с дальневосточным авторитетом по кличке Джем, с которым мы были знакомы заочно давно, но встречаться до этого не приходилось. К моменту моего прихода в крытую у Джема были серьезные проблемы из-за того, что он самовольно объявился вором в законе. И семь воров: Дато Ташкентский, Вахтанг Кокиня, Коля Якутенок, Мирон, Тимур, Роин и Донец, находившиеся в то время в Тобольской тюрьме, предъявили ему претензии. От их лица по всей тюрьме был сделан прогон, что Джем не вор, а самозванец со всеми вытекающими из этого последствиями. Положение Джема было критическим, он совершил то, что по воровским законом не прощалось. После распределения этапа Джема по его просьбе посадили в камеру на спецкорпусе, где сидел его земляк из Комсомольска Юра Клим и мой близкий друг по предыдущей крытой Сергей Бойцов (по кличке Боец) из Иркутской области. До этого мы с Бойцом и дземговским авторитетом Борей Галимом (близким другом Джема) сидели в одной камере, и Галим много хорошего рассказывал нам о Джеме. В первые же дни по моему приходу в крытую они написали мне, что Джем самозванец, слесарь, химик, хулиган и призывали к тому, чтобы я от него отвернулся. Воры тоже написали мне о Джеме много плохого с той целью, чтобы я его не поддержал. И те, и другие были в отношении Джема правы. Помимо того, что он освободился досрочно по заявлению и самовольно объявился вором в законе (что само по себе уже непростительно), имелись и другие более чем веские причины, по которым он не мог претендовать на титул вора. Во-первых, будучи прирожденным хулиганом, он не жил на свободе за счет воровства, что являлось главным условием для вступления в воровское сообщество. Во-вторых, будучи перед этим в Тобольской спецтюрьме в 76 - 79 гг., он работал на производстве, где делалась путанка для запретных зон, что считалось среди порядочных арестантов, не говоря уже в ворах, западло. В-третьих, на этом же производстве он какое-то время работал слесарем-бесконвойником, то есть в то время как другие заключенные находились под замком, он гулял свободно по рабочему корпусу. Подобное могли себе позволить только те, кто пользовался доверием у начальства. Как правило, бесконвойники в порядочных камерах не сидели. Помимо прочего Джем в предыдущую крытую вел на рабочих корпусах тайную, но очень активную пропаганду против воров в законе, в пику которым выставлял созданный им “союз истинных арестантов”, за что по указанию воров был избит в одной из порядочных камер на спецкорпусе, куда попал в 79-м году незадолго до выезда из тюрьмы. (С Нукзаром, по кличке Хося, одним из тех, кто бил тогда Джема, я знаком лично). И вдруг через несколько лет после всех этих событий, когда стало очевидно, что современная воровская идеология не только прижилась в России, но и набрала вес, Джем публично объявил о своей сопричастности к воровскому сообществу, которое усиленно перед этим критиковал. Причем он сделал это самовольно, не считаясь с воровскими традициями. В то время на всем Дальнем Востоке не было ни одного своего вора в законе, тогда как в любом захудалом грузинском городке имелись воры чуть ли не на каждой улице. И это многим арестантам не нравилось. В российском преступном мире о людях судили не по национальным признакам, а по их делам и поступкам, но в то же время у многих возникал вопрос: почему в огромной многонациональной стране, где большая часть населения – русские, почти все воры оказались грузинами? В момент прихода Джема в крытую тюрьму из семи находившихся там воров, за исключением Донца и Якутенка, которые не имели решающего голоса, пятеро были грузины. Исходя из этого, ситуация с Джемом приняла национальную окраску и, выплеснувшись за пределы Тобольской тюрьмы, оказалась в центре внимания российского криминального мира в свете геноцида кавказцев по отношению к русским. Сложившаяся ситуация “ни войны, ни мира” помогла Джему и его сторонникам выиграть время, в течение которого Бойцу удалось связаться с авторитетным грузинским вором Тото, находившимся в тот момент на свободе, с которым у него, Галима и меня сложились близкие отношения по предыдущей крытой. Несмотря на грузинское происхождение, Тото был интернационалистом. Пользуясь большим авторитетом среди грузин, он, в то же время имел немало друзей и среди русских. О Джеме он был наслышан и хорошо знал обстановку на Дальнем Востоке. Узнав от Бойца о сложившейся ситуации в Тобольской тюрьме, где был до этого дважды, он не только не отмахнулся от столь скользкого вопроса, но и подключил к нему ряд воров на свободе. В своем письме к ворам, находившимся в Тобольской тюрьме, он просил их подойти к вопросу с Джемом более дипломатично, учитывая сложившуюся обстановку. Поддержали Джема в этом вопросе и такие авторитетные грузинские воры, как Кока и Паата Большой, которые сидели на Дальнем Востоке и имели там много друзей. (из книги В.П.Податева "Путь к Свету или Книга Жизни")
В результате, находившиеся в Тобольской тюрьме воры, оказались в очень сложном положении. Во-первых, им не удалось организовать против Джема серьезную оппозицию из числа дальневосточных авторитетов, на что они рассчитывали, и чему в немалой степени помешал я. Во-вторых, было упущено время, которое Джем и его сторонники использовали с пользой для себя. В-третьих, к конфликту подключились воры со свободы, что в изменило расклад сил. После этого Дато Ташкентский переехал ко мне в камеру, где мы с ним, просидев вместе около полумесяца, много говорили о сложившейся ситуации, о Джеме как о личности и о том, что на Дальнем Востоке во избежание конфронтации и для более серьезного поднятия воровской идеологии нужен свой вор. Однажды во время одного из подобных разговоров он спросил у меня напрямую, но так, чтобы никто больше не слышал: “Уверен ли я в том, что Джем достоин быть вором?”. Посмотрев на него внимательно и убедившись в том, что вопрос задан не с провокационной целью, а по существу, я ответил ему так же тихо: “А почему бы и нет? Ведь все равно с кого-то надо начинать. Джем, несмотря на ряд серьезных упущений, обладает многими необходимыми для этого качествами”. Помолчав какое то время, Дато сказал: “Ладно, Пудель, не переживай, говорю тебе об этом первому, думаю, что вопрос с Джемом будет решен положительно, только не говори об этом никому”. Исходя из сложившихся между нами отношений, я понял, что он говорит искренне. Через несколько дней после этого разговора Дато, списавшись с Джемом, переехал к нему в камеру. Со своей стороны я написал Джему, что Дато едет к нему не с камнем за пазухой, а с чистыми помыслами. Почти сразу же после Дато ко мне в камеру заехал Коля Якутенок, который также через несколько дней, после того как мы поговорили с ним на интересующие нас обоих темы, переехал к Джему. В результате у Джема в камере собрались три вора: Дато, Якутенок и Вахтанг. Боец к тому времени из крытой выехал, Клим переехал ко мне. Из предыдущих сокамерников с Джемом остался только Толик Ростовский. После этого воры Тимур и Роин, у которых был особый режим, переехали в соседнюю камеру. В стене имелось отверстие, которое позволяло Джему и всем пятерым ворам общаться между собой не через переписку, а напрямую. Мирон переехал в камеру, которая находилась над ними. Донец к тому времени из крытой выехал. Прошло несколько недель с того момента, как воры стали съезжаться к Джему для решения его судьбы. Вся тюрьма, затаив дыхание, следила за ходом событий. Почти никто не верил в то, что Джем станет вором, так как это противоречило бы воровским законам. У меня же, исходя из разговоров с Дато и Якутенком, а также дальнейшей переписки с ворами и Джемом, какая-то надежда теплилась, но все же, не будучи уверенным до конца в благополучном исходе и опасаясь за судьбу Джема, я просил Бога, чтобы он не оставил его без своей помощи и сотворил чудо. И чудо произошло. Случилось то, чего по воровским законам быть не могло. Джема не только не объявили негодяем, чего многие ожидали, но более того, 2 октября 1985 года находившимися в Тобольской тюрьме ворами к нему был сделан официальный воровской подход. Джем стал первым вором-дальневосточником. И мы, все его близкие друзья, были рады за него и тому, что у нас наконец-то появился свой вор в законе. Через некоторое время Джем, Дато, Якутенок и я съехались в одной камере и несколько месяцев сидели вместе. Но после того, как тюремное начальство узнало о том, что к нам попали со свободы в большом количестве наркотики и деньги, нас после ряда обысков растащили сначала по карцерам, а затем по разным камерам. (из книги В.П.Податева "Путь к Свету или Книга Жизни")
К лету 1986 года перед моим выходом на свободу мы опять собрались вместе, но уже по соседству. Со мной в камере сидели воры Якутенок и Коко (не Коберидзе Кока, а другой), справа через стенку сидел вор Каро, а Джем, Дато, Вахтанг и дед Хасан находились от нас через стенку слева. Других воров в Тобольской тюрьме тогда не было. Между нашими камерами были пробиты в стенах отверстия, которые позволяли нам не только разговаривать, но и вместе чифирить. (из книги В.П.Податева "Путь к Свету или Книга Жизни")
Присутствовал на похоронах Асланова А. В. (Леха Руставский) в Рустави . Также присутствовали Хмелидзе Г. Г. (Хмело) , Бериашвили Г. С. (Гия Беремена) , Кирия Р. Э. (Рауль Руставский) , Луарсабишвили Т. Г. (Тенго Руставский) , Амоян Ю. К. (Юра Пластмас) .
25 октября 1996 года прибыл в СИЗО-2 "Бутырка" . В это время там находились:
История о том, как знаменитый вор в законе Паша-Цируль в середине 90-х убил в Ялте другого «коронованного» — Васю-Очко, стала чуть ли не легендой. Крайним в этой истории остался «башмаковский» авторитет Юра-Молдаван. Он присутствовал при разборках Цируля с Васей и потом заявил, что последнего убил другой вор в законе — Володя Севастопольский. В общем, Юра «напорол бока».
Что интересно, после этого ближайший товарищ по оружию этого самого Молдавана должен был исполнить кровавый заказ Цируля в Москве. Странные совпадения, не правда ли?
Из звереныша в зверя
Коренной москвич Павел Васильевич Захаров, клички Цируль и Зверь, 1939 г. р., за шесть десятков лет ни дня не работал и как минимум половину сознательной жизни провел за решеткой. Впервые Паша угодил в тюрьму, когда ему едва исполнилось 19 лет. Взяли за кражу кошелька, который он вытащил в трамвае у дамочки. Через год он попал под амнистию. Еще через год Пашу снова взяли за кражу. Второй срок был солиднее — три года.
Именно во время второй отсидки в нижнетагильском лагере за ним закрепилась кличка Зверь. Он и впрямь отличался звериной жестокостью и неуступчивостью. Цируль всегда принципиально находился в «отрицаловке», отказывался выходить на работы и не шел на сотрудничество с тюремной администрацией. В общем, он добился того, что в тюрьме ему дали еще один срок. В итоге на волю вышел матерый уголовник, кстати, прочно сидящий «на игле».
В 19-летнем возрасте Захаров прошел «коронацию» в воры в законе и получил кличку Цируль. Он еще в зоне отлично освоил парикмахерское искусство и, освободившись по амнистии в 1960 году, почти год проработал парикмахером. В конце 70-х, имея за плечами уже 16-летний тюремный опыт, наш герой сколотил небольшую группу мошенников, которые «подрабатывали» в Москве около магазинов и в банках Внешпосылторга. Не брезговали ребята и квартирными кражами. Очередной срок Цируль получил уже по трем серьезным статьям: кража, хранение оружия и хранение наркотиков. В 1982 году за весь этот букет давали пять лет. Так что перестройку Цируль-Зверь встретил за решеткой.
Освободившись, Паша «поднялся», и среди его компаньонов и друзей были такие маститые воры, как Глобус, Шакро, Япончик, Боря-Ястреб. Последний был лидером коптевской бригады, в становлении которой Цируль принял непосредственное участие. Кроме того, он помогал «подниматься» и другим московским группировкам — солнцевской, долгопрудненской, пушкинско-ивантеевской.
Убийство в Ялте
В конце 80-х годов Цируль опять чуть было не угодил в кутузку из-за собственной несдержанности. У него произошел серьезный конфликт с «законником» по кличке Вася-Очко, имевшим в то время большое влияние в московском уголовном сообществе. Поводом стало высказывание Очко о том, что коммерческие начинания Цируля плохо вяжутся с его блатной репутацией. Ссора вылилась в поножовщину. Очко тогда потерял столько крови, что чуть не отдал Богу душу. Но обошлось…
А через 7 лет враги снова встретились, уже в Ялте. И опять вступили в бой. Тогда при этих разборках присутствовали крымские бандиты — «башмаки». Они же и остались крайними во всей этой истории. Как уже писала «1К», началось все с Юрия Иванова, который был поставлен «смотрящим» в Крыму. Утвердил его на эту «должность» некто Владимир Юрченко, он же один из авторитетнейших харьковских воров в законе, известный как Володя Севастопольский, или Сева.
Хоть и проживал Сева в Москве, но о братьях своих украинских не забывал — частенько навещал харьковских воров, среди которых был его друг Вася-Очко. Иванов был поставлен «смотрящим» в Крыму с подачи Севы именно тем самым воровским кланом, который возглавлял знаменитый российский «законник» Шакро. Однако «башмаки» не приняли в Крыму нового вора, и очень скоро тот… пропал без вести.
Объяснили братки это просто: дескать, Иванов не соответствовал критериям вора, потому что был судим за изнасилование. Соответственно тут же «башмаки» обвинили Севу в неправильной «коронации». Это и стало первым шагом ОПГ к войне с ворами. «Башмаки» оклеветали самого Севастопольского, обвинив его в причастности к убийству Васи-Очко.
На самом деле все было совсем не так. Васю убил в Ялте Паша-Цируль. На этой встрече воров присутствовал один из «башмаков» — Юра-Молдаван. События в тот вечер 1994 г. развивались следующим образом. Молдаван сидел с Васей за столиком, потом к ним подошел Паша-Цируль и начал ссориться с Васей. Тогда Юра-Молдаван сказал, что, дескать, в Крыму мы хозяева, а Вася — наш гость. Но матерый Цируль даже внимания не обратил на братков из ОПГ и дал своим дружкам команду напасть на Молдавана. С Васей же люди Зверя расправились жестоко — его выкинули в окно.
После этого происшествия Молдаван не придумал ничего лучше, как обвинить в убийстве Васи-Очко… Севу, на которого давно точил зуб. Это обвинение поставило «башмаков» в глупейшее положение перед всем воровским сообществом. Дело в том, что объяснение произошло не где-нибудь, а на поминках Васи. Именно здесь Молдаван демонстративно высказал Севе все, что о нем думал, после чего схватил бутылку со стола и ударил противника по голове.
Такого беспредела воры еще не видели! Когда об этом узнал ближайший друг Севы — Шакро, он решил организовать сходку, все разъяснить и наказать виновных «по понятиям». Но сходка тогда не состоялась, потому что у вора начались серьезные проблемы — ему пришлось некоторое время скрываться в Америке. Шакро вернулся на родину только в 1998 году. Сразу по возвращении вор в законе назначил сходку на двадцатые числа февраля 1998 года.
Когда «башмаки» получили приглашение, им стало не по себе. Единственное, что пришло им в голову, — ликвидировать Севу. Перед сходкой последний попал в харьковскую больницу. Именно туда 7 февраля ворвались люди Молдавана и нанесли Володе Севастопольскому более 20 смертельных ударов топором.
Похороны Севы состоялись в Харькове. На них присутствовали более 100 человек, все были шокированы. В шоке пребывал и Шакро, но тогда он не смог отомстить за смерть друга — в 1999 году вора арестовывали, подкинув ему наркотики. Освободился он через год. После этого Шакро вынужден был опять надолго уехать из страны.
Когда Шакро вернулся, в бега подался Юра-Молдаван. Последний до сих пор остается безнаказанным и неуязвимым.
Киллера взяли из наших
Но вернемся к Цирулю. Бригада Захарова росла как на дрожжах. Помимо собственной мощной группировки, он вскоре стал контролировать целый ряд крупных региональных формирований. Под его влиянием оказались две ОПГ — казанская и долгопрудненская. Также Цируль контролировал несколько фирм-пирамид.
В воровскую кассу деньги текли рекой. Наладив бесперебойную поставку валюты в воровской «общак», наш герой приступил к обустройству собственного быта. В его автопарке насчитывалось до 19 автомашин. Под Москвой, в Мытищинском районе, в поселке Жостово, была построена личная резиденция лидера подмосковных блатарей. В особняк было вложено около 10 млн. долларов! По периметру участка были установлены сканирующие камеры слежения. Под фундаментом прорыт подземный ход — на случай форс-мажора. Вот в этом подземелье Пашу и взяли милиционеры. Эта операция главного управления по организованной преступности МВД России прошла 15 декабря 1994 года.
Повод нашелся, причем стандартный: незаконное хранение оружия. Под подкладкой модного пальто «маэстро» милиционеры нашли пистолет ТТ. Нашего героя поместили в хорошо знакомую ему Бутырскую тюрьму. Правда, поначалу это причинило Цирулю некоторые неудобства: к тому времени Захаров был практически законченным наркоманом и не мог долго обходиться без дозы. Вскоре был налажен канал бесперебойной поставки наркотиков в Бутырку. Ассортимент препаратов, поступавших в СИЗО, был богатейший: метадон, героин, кокаин, опий-сырец…
Братва не только поставляла наркотики в тюрьму, но и предпринимала попытки вытащить Цируля на свободу. Зафиксированы как минимум две такие попытки. После ареста Цируля из «общака» были выделены 150 тысяч долларов для подкупа правоохранителя, который мог бы повлиять на следствие и суд. Такой влиятельный человек в форме был обнаружен в генеральной
прокуратуре. Но руоповцы были начеку. Об этой взятке им стало известно раньше, чем бандиты нашли способ ее передачи. Операция сорвалась, а высокопоставленный прокурорский работник был… уволен.
Цируль так и остался за решеткой, но прописку все-таки поменял. На этот раз его заперли в более надежную «Матросскую тишину». Сюда наркотики Цирулю стал поставлять его собственный адвокат — в запечатанных сигаретных пачках. В итоге неудачливый адвокат оказался на нарах.
Видя, что в любой тюрьме Захаров чувствует себя как дома, следователи предприняли еще одну попытку изолировать вора в законе от внешнего мира. Цируля перевели в Лефортово. Понимая, что после всех этих наркотических «накруток» выйти из тюрьмы становится делом нереальным, Захаров активизировался. Оперативники перехватили его очередной приказ: организовать убийство одного из членов следственной группы.
И вот что интересно: исполнить это поручение должен был известный крымский киллер — лидер ОПГ «Башмаки», по сей день находящийся в федеральном розыске по подозрению в организации нескольких громких убийств. Почему именно он, до сих пор остается загадкой — киллер в бегах, Цируль на небесах. Милиционеры узнали об этом и приставили к «приговоренному» сотруднику следственного комитета надежную охрану из спецназовцев, установили наружное наблюдение. Цируль свой приказ вынужден был отменить.
Судя по всему, российская Фемида собиралась судить Цируля по всей строгости закона, однако все разрешилось самым неожиданным образом — Паша умер. Официальная причина смерти — острая сердечная недостаточность. Впрочем, у него было серьезное заболевание крови, а также туберкулез да плюс годы употребления наркотиков. За решеткой он родился как авторитетный член криминального сообщества, за решеткой и умер. И никто так никогда и не узнает, состоялся ли уже суд над Павлом Захаровым в другой, более высокой инстанции или еще нет.
Любопытно мне стало, что это за девчонка обо мне сохнет-страдает. Но Рая с Нелей, как ни просил, даже имени не назвали. Пришлось идти с ними в клуб.
И что же? В фойе Рая знакомит меня с этой самой девчонкой, а я, увидев ее, еле сдерживаю разочарование. Неказистая, из тех, что зовут коротышками, косички тоненькие. На личико, правда, ничего, но с Розой - никакого сравнения. Зовут ее Люся, живет с матерью в таком же, как наш, бараке. В общем, она мне не понравилась. Но танцевать пошел - неудобно отказывать «даме». Во время танцев разговорились. Оказалось, Люся знает, что я вор-карманник. И все равно хочет со мной дружить. Ну что же, думаю, одному скучно, и если я ей нравлюсь, почему бы не погулять.
Сама, в общем, напросилась. А после - неприятностей от нашей дружбы имел я кучу. Откуда мне было знать, что у нее очень строгая мама. Дочке она разрешала гулять только до девяти, а потом дочке дозволялось еще часок посидеть в общем коридоре. Но это бы еще полбеды. Как только мать узнала, что Люся встречается со мной, она пришла к Гусихе и устроила там скандал. В это время в квартире было много воров, которые собрались по какому-то поводу выпить. Приехал и Шанхай. С шумом ворвавшись в комнату, она сразу направилась ко мне:
Если ты, ворюга несчастный, не оставишь в покое мою дочь, я на всех вас НКВД натравлю.
Шанхай поднялся, чтобы ее успокоить:
Мамаша, ни к чему шум устраивать. Уладим все по-хорошему. И парня оскорблять не стоит. Он у нас добрый, зазря никого не обидит.
Вот и скажи ему, чтобы к дочке моей больше не подходил. Не то плохо вам будет.
И ушла, хлопнув дверью.
Я стоял как оплеванный. Шанхай подошел, похлопал меня по плечу.
Слушай, Валентин, оставь ты эту чувырлу. Лучше, что ли, себе не найдешь.
Остальные его поддержали:
Кончай ты с ней…
Я налил себе стакан водки, выпил залпом и вышел в коридор. Что делать? Смотрю, с лестничной площадки вбегает Райка:
Валентин, а я как раз до тебя. Ой, знаешь, что сейчас было. Фрося, Люсина мать, так дубасила твою кралю, что перья летели. А она: «Хоть убей, а встречаться с ним буду. Люблю я его».
Что же все-таки делать?..
Вечером Люся опять прибежала ко мне. Весь корпус об этом знал и смеялся: вот так любовь.
Воры, встревоженные поведением Фроси, стали меня уговаривать, чтобы порвал с этой «ненормальной». Многие не на шутку испугались, что Фрося «сдаст» нас всех милиции и мы потеряем «хаты». А тут еще приехала Розина сестра - кто-то передал ей, что я потихоньку дружу с другой девушкой, стала при всех меня стыдить: и, мол, как же тебе, Валентин, не совестно, у вас с Розой такая любовь. Измену она не простит. И пошла, и пошла. Мало того, сама разыскала Люсю и устроила ей скандал. «Не бросишь его, в следующий раз приеду - косички твои паршивые с кожей выдеру».
Вот в такую попал я прожарку.
А Люся, как назло, начинала мне нравиться. Почему - сам не понимал. Может, ее верность и преданность сделали свое дело. Она ведь и маму свою уломать сумела. Видя, что после ее запрета Люся аж похудела, она все-таки разрешила нам встречаться. Но опять только в коридоре и до девяти.
Постепенно к новой своей симпатии я привыкал все больше. И вспыхнувшее вдруг чувство переросло в любовь, заставившую на какое-то время забыть о Розе.
Любовным утехам мы, воры, как всегда, отводили часы досуга. А днем, даже по воскресеньям, главным по-прежнему была «работа». И если с Люсей все постепенно наладилось, то «блатные» наши будни неожиданно омрачились большой неприятностью.
В один из зимних вечеров возвращаемся мы с подельником из Москвы в Раменское к Гусихе. И застаем здесь младшего Пушкина, который плачет навзрыд.
Что случилось?
Растирая кулаком слезы и всхлипывая, пацан сбивчиво начинает рассказывать.
Да вот, этот самый… Ну, Шурка Питерский, который с неделю назад приехал… В общем, избил он меня, когда никого не было, потом все забрал - часы, деньги и еще пальто.
Как так забрал? - не укладывается у меня в голове. - Ограбил, значит?
Ну да, ограбил. А сам смылся. - Пушкин опять залился слезами.
Да ты успокойся. Далеко не уйдет. Лучше скажи, давно он слинял-то?
Час, наверно, прошел, а то и больше.
Питерский, хотя и был в Москве «на гастроле», хорошо знал, что Пушкин такой же карманник, как и он сам. А раз так, его проступок простить не могут. Избить и ограбить вора - такое и представить трудно. Не иначе, как спятил. Знал же, что шел на верную смерть.
На другой день об этом ЧП знали уже все московские воры. Их решение было единогласным: где поймаете Питерского, там и решите. Пушкина все уважали, он, как и я, воровать начал с раннего детства.
Объявился Питерский дней через двадцать. Вечером сидим мы в буфете клуба Воровского. Пушкин тоже с нами. Вдруг прибегает Нина Гусиха: «Идите быстрее, Шурка Питерский завалился ко мне в квартиру, пьяный вдрызг». Все быстро поднялись и за ней. Видим, за столом, обхватив руками стакан с недопитой водкой, сидит обалдевший Питерский. Володька Огород, который прибежал с нами, трясет его за плечи:
Отвечай, ты взял у Пушкина часы и все остальное?
Ну, я… - От встряски Питерский постепенно начинает приходить в себя. - Только не ищите вы их - пропил.
На кой же хрен ты, Шура, все это затеял? - в сердцах вопрошает Хитрый Попик. - Ведь знаешь, что Пушкин свой человек, вор.
Какой он вор! Комсомолец е…й.
Ты что несешь, сволочь! - не выдерживаю я. - Видать, за Хмурого отомстить решил. Колись, ну?..
Питерский в ответ ни слова. Выходит, попал я в точку. О том, что с Хмурым были они корешами, слух до нас еще раньше дошел.
Да чего с ним церемониться, - решительно обрывает Володя Огород. - Вставай, пошли.
Вы что, резать меня задумали? - зло, без тени испуга спрашивает совсем уже отрезвевший Питерский.
Неужто подумал, что награждать поведем, - отвечает кто-то.
Нечтяк. Режьте, но воры с вас спросят.
Спросят, спросят, - повторяет Хитрый. - Ежели не зарежем. Пошли, подлюга!..
Питерский поднимается со стула, надевает пальто, шапку и, не сказав больше ни слова, послушно идет за нами в парк. Сопровождают его человек десять или двенадцать.
Зима. Снег глубокий. С аллеи сворачиваем туда, где потемней. Белесые стволы сосен похожи на гигантские распушенные книзу стрелы.
Останавливаемся.
Ну, расскажи ворам, зачем ты все это сделал? - обращается к Питерскому Володька Огород.
Сам не знаю… Больше ни о чем не спрашивайте.
Питерский расстегивает пальто и пиджак…
Режьте быстрей. Надоело мне все.
Огород приставляет нож к его груди. Руки у него в перчатках. Питерский стоит спокойно, не двигаясь, не прося пощады.
Резкий удар по ручке ножа, прямо в сердце. Шурик неестественно медленно наклоняется вперед и падает. Движения такие, как при замедленной киносъемке.
Вытащив из груди у Питерского нож, Огород, для подстраховки, наносит еще несколько ударов.
Ногами отрываем в сугробе яму, сталкиваем туда труп и зарываем, стараясь поплотней притоптать снег.
Мне, первый раз в жизни, почему-то не жалко убиенного. Да и остальные особой жалости не почувствовали.
Негодяй он, - философски заметил Попик, - ближнего своего оклеветать пытался. А умирал, черт его подери, красиво.
Это, пожалуй, было общее мнение.
Мы отряхнулись от снега, покурили и опять направились в клуб. Все ж-таки полагается помянуть покойника. О том, что зарезали Шурку Питерского, дошел слух и до ленинградских воров. Дней через десять к нам в Раменское приехала их «делегация». Обо всем подробно расспрашивали. И сказали: никаких претензий к нам нет, решено все по справедливости.
Между тем мой роман с Люсей продолжался. Ее мать постепенно сменила гнев на милость и даже стала пускать меня в квартиру. Я купил им приемник, патефон, Люсе - лакированные туфельки. Мы с ней заказали в ателье костюмы из одного материала, светло-коричневые. Я провожал ее на фабрику, а вечером, если она возвращалась со второй смены, шел к проходной встречать.
