Лист третий
ВЫИГРЫШ И ПРОИГРЫШ
Когда наступило долгожданное воскресенье, Тим знал уже с самого утра, что после обеда пойдёт на скачки. Не успели старинные часы в гостиной пробить три раза, как он потихоньку выскользнул за дверь, выковырял из щели в стене соседнего дома свою монету и со всех ног помчался на ипподром.
У входа он с разбегу налетел на какого-то человека, и человек этот оказался не кем иным, как господином в клетчатом.
Оп-ля! - воскликнул господин в клетчатом. - Ты, я вижу, еле дождался!
Ой, извините, пожалуйста! - запыхавшись, пробормотал Тим.
Ничего, малыш! А я тебя тут как раз дожидаюсь. Вот получи-ка квитанцию. Пять марок не потерял?
Тим отрицательно покачал головой и достал из кармана монету.
Молодец! Тогда иди к окошку. Если выиграешь, подожди меня потом здесь у входа. Я хочу с тобой кое о чём побеседовать.
Тим снова поставил на ту лошадь, имя которой написал в квитанции незнакомец, и, когда скачки кончились, оказалось, что он, как и в прошлое воскресенье, выиграл целую кучу денег.
На этот раз он быстро отошёл от кассы, никому не показав своего выигрыша. Ассигнации он засунул во внутренний карман куртки и, стараясь придать своему лицу выражение полного равнодушия, поспешно покинул ипподром через дырку в заборе. Ему не хотелось встречаться с господином в клетчатом: при виде этого человека ему всякий раз становилось как-то не по себе. И потом, ведь незнакомец сам подарил ему квитанцию и деньги. Значит, Тим ничего ему не должен.
Позади ипподрома за забором расстилался луг, и на нём росло несколько высоких дубов. Тим лёг на траву под самым большим дубом и стал думать о том, что ему делать со своим богатством. Хорошо бы оно помогло ему подружиться со всеми - с мачехой, и с братом, и с учителем, и с товарищами по школе. А отцу он поставит мраморную плиту на могилу, и на ней будет надпись золотыми буквами: «От твоего сына Тима, который никогда тебя не забудет».
Если останутся деньги, Тим купит себе самокат, как у сына булочника, - с гудком и надувными шинами.
Он всё грезил и грезил наяву, пока наконец не уснул.
О господине в клетчатом Тим так больше ни разу и не вспомнил. Если бы он увидел его сейчас, то наверняка бы очень удивился: странный незнакомец беседовал с тремя жуликами, которые в прошлое воскресенье угощали Тима лимонадом.
Но, к счастью или, вернее, к несчастью, Тим этого не видел. Он спал.
Ну что, выспался?
Тим кивнул, ещё не совсем проснувшись, приподнялся и на всякий случай ощупал снаружи внутренний карман своей куртки. Карман показался ему странно пустым. Тим быстро сунул в него руку и вдруг окончательно проснулся: карман и в самом деле был пуст - деньги исчезли.
Господин в клетчатом насмешливо прищурился.
А де-де-деньги у вас? - запинаясь, пробормотал Тим.
Ну нет, соня! Деньги у одного из троих мошенников, с которыми ты кутил в прошлое воскресенье. Он тебя выследил. Видно, такая уж у меня судьба: всегда я прихожу слишком поздно! Только он меня завидел, сразу пустился наутёк. Так-то мне и удалось тебя обнаружить.
В какую сторону он побежал? Надо позвать полицию!
Не очень-то я уважаю этих голубчиков… - Незнакомец поморщился. - На мой вкус, они слишком плохо воспитаны. А жулик всё равно уже за тридевять земель. Ну, а теперь вставай-ка, братец, да отправляйся домой. В следующее воскресенье придёшь опять!
Я, наверное, больше не приду, - сказал Тим. - Так не бывает, чтобы всё везло да везло. Это мне отец говорил.
Счастье и беда всегда приходят трижды. Слыхал такую пословицу? А ты ведь наверняка хотел себе что-нибудь купить, правда? Тим кивнул.
Ну вот. И всё это у тебя будет, если ты опять придёшь сюда в воскресенье и заключишь со мной одну сделку.
Незнакомец взглянул на часы и вдруг заторопился.
До следующего воскресенья! - поспешно сказал он. И быстро пошёл прочь.
Тим медленно побрёл в сторону своего переулка; в голове у него был полный сумбур.
Мачеха, как всегда, задала ему трёпку; сводный брат, как всегда, злорадствовал.
И опять потянулась длинная неделя.
Но в эту неделю Тим не унывал. Хотя господин в клетчатом и не вызывал у него особого доверия, он твёрдо решил заключить с ним сделку. Потому что сделка, думал Тим, это что-то вполне солидное и законное, не то что состояние, выигранное на подобранную монетку. Тут каждый что-то даёт и получает что-то взамен. И каждый оказывается в выигрыше. Может, конечно, показаться странным, что мальчик из пятого класса размышлял о подобных вещах, но в узких переулках, где взрослым волей-неволей приходится считать каждую копейку, дети рано начинают серьёзно относиться к деньгам.
Мысль о воскресенье помогла Тиму справиться со всеми неприятностями и огорчениями недели. Иногда ему думалось, что, может быть, это отец попросил господина в клетчатом последить за сыном и помочь ему, если с ним что-нибудь случится. Но потом ему приходило в голову, что отец, наверное, выбрал бы для такого поручения кого-нибудь посимпатичнее.
Так или иначе, Тим был вполне готов заключить сделку с незнакомцем; мало того, эта сделка его очень радовала. Он снова стал часто смеяться своим прежним детским смехом, и смех его всем нравился. У него вдруг появилось множество друзей - гораздо больше, чем когда-либо раньше.
Странно: чего только он прежде не делал, чтобы добиться дружбы, каких только не прилагал усилий! Добровольно брался за любые поручения, помогал всем и во всём… А теперь каждый сам хотел стать его другом. И право же, он ничего для этого не предпринимал, только смеялся. Теперь ему охотно прощали всё то, за что раньше бранили. Один раз, например, на уроке арифметики Тиму вспомнилось, как он налетел второпях на господина в клетчатом, и он вдруг рассмеялся своим звонким, заливистым, захлёбывающимся смехом. И тут же испуганно зажал рот рукой. Но учителю и в голову не пришло рассердиться. Смех прозвучал так весело и забавно, что расхохотался весь класс, а вместе с ним и учитель. Потом учитель поднял палец вверх и сказал: «Из всех взрывов я признаю только взрывы смеха, Тим. И то не на уроке!..»
С тех пор Тима прозвали «взрывным», и многие ребята не хотели ни с кем, кроме него, играть на переменке. Даже на мачеху и Эрвина действовал заразительный смех Тима - теперь и они иногда смеялись.
В общем, с Тимом творилось что-то непонятное, и виною тому был господин в клетчатом. Но Тим не отдавал себе в этом отчёта. Как ни велик был его горький опыт, вынесенный из жизни в узком переулке, он всё равно оставался простодушным и доверчивым мальчиком. Он и не замечал, как нравится всем его смех; он забыл, что со дня смерти отца прятал от всех свой смех, как скряга - сокровища. Он просто думал, что после всех злоключений на ипподроме стал намного умнее и научился отлично ладить с людьми. А ведь если бы он уже тогда знал, как дорог его смех, ему бы не пришлось, быть может, вытерпеть столько бед.
Однажды, возвращаясь из школы, Тим повстречался на улице с господином в клетчатом. Как раз за минуту до этого Тим следил за шмелём, кружившим над ухом спящей кошки; шмель, словно маленький самолёт, выбирал место, чтобы приземлиться. Это выглядело так забавно, что Тим громко рассмеялся. Но как только он узнал незнакомца с ипподрома, всю его весёлость словно рукой сняло. Вежливо поклонившись, он сказал:
Добрый день!
Однако незнакомец сделал вид, будто не заметил Тима. Он только буркнул, проходя мимо:
На улице мы не знакомы!
«Наверно, так надо для заключения сделки», - подумал Тим. И тут же снова рассмеялся, потому что кошка, проснувшись, испуганно дёрнула ухом, на котором сидел шмель. Рассерженно жужжа, маленький самолёт полетел прочь, а Тим, насвистывая, свернул в свой переулок.
Новая литература для детей появляется регулярно - переводная классика XX века или сочинения нынешних авторов в ярких обложках со множеством иллюстраций. Чтобы понять, как, о чем и для кого сейчас пишутся детские книги, T&P вместе с координатором международной издательской программы «Гаража» Екатериной Сувериной выбрали и прочитали девять современных изданий. Об ответственности, историческом прошлом нашей страны, обществе потребления, привязанности, любви и других сложных темах, к которым обращается детская литература сегодня, - в материале T&P.
«Тим Талер, или Проданный смех»
Джеймс Крюс
История о сделке немецкого мальчика с чертом была написана в 1962 году и переведена на русский в 1966-м, а недавно издательство «КомпасГид» решило познакомить с книгой новые поколения читателей. На страницах - Германия, 1930-е и история Тима Талера, у которого умерла мама, а отец находит новую жену с ребенком. Тим становится пасынком, любимый отец - подкаблучником, жизнь окрашивается в цвета серого неба над ипподромом, укромного места, куда отец и сын ходили попытать счастье. Если выигрывали, ели пирожные и ездили на трамвае. Через несколько страниц отец падает со строительных лесов, и Тим Талер остается без защиты перед чужими ему по крови мачехой и ее сыном.
Весь капитал Тима Талера - его заразительный смех, с помощью которого мальчик переживает все невзгоды от мачехи и сводного братца. Наш герой иногда приходит на ипподром, где бывал с отцом, и делает ставки. Как-то раз Тим встречает «незнакомца в клетчатом», барона Треча с рыбьими глазами. Барон - «человек» деловой, и сразу предлагает Тиму продать умение смеяться за возможность выигрывать любые пари. Вскоре Тим становится богатым юношей, путешествует, барон рядом с ним следит за исполнением условий договора. У мальчика есть все, но он все меньше радуется жизни, ведь одно из условий сделки - молчание сторон, поэтому он не может попросить помощи у верных друзей.
Джеймс Крюс написал «Фауста» для немецкого подростка XX века: барон Треч - черт, в немецком фольклоре клетка - стиль нечистой силы, принявшей человеческий облик. В немецкой литературе обмен с чертом встречается как минимум у Адельберта фон Шамиссо - в «Удивительной истории Петера Шлемиля» герой обменивает свою тень; у Вильгельма Гауфа - обмен сердца в «Холодном сердце», у Томаса Манна - обмен жизни. В повести Джеймса Крюса есть и демонологический пласт: периодически Треч произносит заклинания, являясь членом «Клуба Ваала», где носит имя Астарот (согласно западной демонологии, один из самых высокопоставленных демонов в иерархии ада).
Вернемся к самому обмену: черт в XX веке предлагает подростку не бессмертие, а исполнение желаний - то, что ценится больше в настоящий момент: возможность разбогатеть, занять любую позицию в обществе и не зависеть от законов рынка. Тим Талер выигрывает в этой сфере в обмен на физическое ограничение: Тим не может улыбнуться, а это уже напоминает микрофизику власти, когда система контролирует твое тело в каждый момент. В данном случае контроль происходит на уровне договора и мальчик пытается всеми силами проиграть обществу потребления, чтобы договор был нарушен, а он снова стал живым и настоящим. История Тима Талера - прежде всего об ответственности за свой выбор, о чем всегда в «Гарри Поттере» говорил носитель «этической истины» профессор Дамблдор.
«История о поющих зонтиках»
Аличе Умана, Агостино Лакурчи
Всех, особенно в детстве, интересует вопрос, откуда взялись в этом мире всякие вещи, как работает машина, как появляются дети и что будет, если разобрать мамин телефон. В «Истории о поющих зонтиках» объясняют происхождение «зонтов» для самых маленьких. Вместе с ними мы узнаем о том, как вольные зонтики были колонизированы людьми. Раньше они пели, когда им вздумается, но, как часто бывает, пришли мы и попросили зонтики петь в городах и парках - для нас же. Все красивое в мире должно быть захвачено и присвоено человеком, иначе это красивое ждет судьба «поющих зонтиков»: для них придумали ручки, ограничивающие свободу. Раньше вместо ручек у зонтиков были лапки, и с тех самых пор поющие создания потеряли независимость.
«Мой дедушка был вишней»
Анджела Нанетти
Эту книгу стоит читать всей семьей. Анджела Нанетти написала повесть об итальянской семье, в которой маленький ребенок становится свидетелем ссор папы и мамы между собой и с бабушками и дедушками. Одна пара (дедушка и бабушка по материнской линии) - деревенские, привыкли вставать рано: держат домашнюю птицу и сад с вишнями; другая - городские, привыкли есть в кафе, выгуливать таксу и наслаждаться благами цивилизации. Ребенку четыре года, его бабушка из деревни постепенно угасает и вскоре умирает, оставляя вместо себя любимую курицу; дедушка, крепкий как ствол дуба, все чаще грустит, и мама решает отвезти его в город пожить с ними. Мальчик воспринимает все события буквально, перед нами разные пазлы жизни: взгляд городских людей, жизнь человека села, ругающиеся папа и мама и ребенок, который встает то на ту, то на другую сторону. Городские в этой книге - рациональны и практичны: все должно приносить пользу, а из крана должна идти горячая вода. Деревенские же - напротив: дедушка в этой книге «не такой, как все», чудак и не живет по законам мира разума. Когда родилась мама мальчика, дедушка посадил вишню и назвал ее почти так же, как маму (Феличе - счастливый). Дерево и человек были неразлучны, пока мама не выросла и не стала все реже вспоминать о своей вишне: «Мама и вишня росли вместе и были членами одной семьи. Об этом свидетельствует наш альбом с фотографиями».
Мальчик постоянно вспоминает своих деревенских бабушку и дедушку: «Бабушка была необыкновенной женщиной. Мне кажется, с ней могло произойти все что угодно». И для этого есть повод. Книга построена как рассказ о смерти деревенского мира: после ухода бабушки дедушка грустит, его участок в деревне собираются отобрать власти, и мама отчаянно борется с бюрократической машиной. Дедушка боится за свою вишню, которая стала ему в какой-то момент ближе повзрослевшей дочери. Дедушку перевозят в город, там он чахнет, попадает в заведение на стыке больницы и дома престарелых и угасает окончательно. Мальчик залезает на вишню, которую посадил дед, чтобы ее не срубили.
На передний план в таких историях выходит влияние смерти одного члена семьи на отношения между всеми близкими людьми: папа мирится с мамой, ребенок вспоминает деревенских бабушку и дедушку, и все идет хорошо, пока работает память.
«Однажды мама ругалась»
Ютта Бауэр
Разговор о детских неврозах часто начинается, когда ребенок уже вырос. После чтения книги Ютты Бауэр вспоминаются статьи ревностных защитников детского сознания от «умных книг». Приведем текст книги полностью: «Сегодня утром мама так на меня кричала, что меня разорвало на части: швырнуло голову в небо, живот забросило в море, крылья пропали в джунглях. Клюв потерялся в горах. А хвостик упал где-то в городе. У меня остались лишь ноги, но потом и они сбежали. Я не мог ничего возразить: ведь мой клюв потерялся в горах! Я хотел бы его отыскать, но глаза мои были в небе! Я хотел полететь за глазами, но крылья пропали в джунглях. А ноги совсем устали, когда забрели в пустыню. Однако вечером мама собрала все части - и сшила. „Прости меня, дорогой“, - сказала мама устало».
Герой книги, маленький пингвиненок, распался после крика мамы, самого близкого существа на земле - что еще ему оставалось? Чем он мог ответить на раздражение родителя, как не телесной растерянностью, очередным разбитым зеркалом Лакана? В мире пингвиненка и любого другого маленького существа сначала есть только он и все отражается в нем, даже мама, потом постепенно он начинает видеть себя и других, понимая, что мир существует для многих. В данном случае разрыв пингвиненка на части - логичное следствие нарушения его внутренней целостности, внутреннего спокойствия, уверенности в том, что мир - безопасное место и сам он, пингвиненок, - безопасное место. Крик вырывает его из самого себя и разбрасывает по миру, демонстрируя внимательным читателям, что связь с пространством не теряется, потеряна целостность внутри самого существа и собраться самому не получается. Мама активирует точку сборки - тот момент, когда маленькому существу объяснили, что все в порядке, его вины ни в чем нет, - и тогда можно продолжить эту жизнь целым.
Приведем теперь то, что пишут защитники детства: «Как бы точно автор ни описывала переживания малыша, книгу ни в коем случае нельзя ему давать. Она опасна не только тем, что она в самом раннем возрасте (маркировка - «0+») подрывает доверие к матери, но также и тем, что она предлагает маленькому читателю вновь и вновь ощутить состояние беспомощности, травматичное даже для взрослой психики. В тексте несколько раз повторяется, что пингвиненок ничего не может сделать, так как у него нет глаз, ног и других частей тела. Кроме того, автор рассказывает, что у главного героя части тела разлетелись в разные стороны, что является, по сути, нарушением ощущения целостности собственного тела. Как отмечает клинический психолог Ж. Тачмамедова, такое ощущение «свойственно людям с тяжелыми психическими заболеваниями, находящимся в состоянии психоза». Чтение таких книг вместе с ребенком может вызвать у него сильные негативные переживания. Зачем это надо?» - авторы этих строк словно забывают об абстрактном мышлении и значении художественных приемов.
Такие книги нужны именно для совместного чтения, когда все можно обсудить, когда книга не нравоучает, а показывает сложную ситуацию и вариант решения - пусть не всегда рабочий, но сам факт его наличия, возможности преодолеть распад делает наши неврозы в подростковом возрасте и старше менее безнадежными.
«Каталог родителей для детей, желающих их обменять»
Клод Понти
«Каталог родителей» создан для детей, «желающих их обменять», и маркирован «для среднего школьного возраста». Эта книга - еще один вариант борьбы с неврозом, с ее помощью «дети могут обменять своих непослушных и не оставляющих никак в покое родителей на новых». Нам предлагают более 30 видов родителей: тихонь, искателей приключений, любителей комфорта, тяжелика, спокойничка, ходилу-давилу и так далее. Предлагаемые в «Каталоге» варианты напоминают взрослым соционику, а детям - карточки в настольных играх.
В «Каталоге» происходит занимательный переворот: обыгрывается фраза «найти ребенка в капусте», только теперь мы не находим, а выбираем из каталога (атрибута потребления), и мы - дети, которым предоставили право выбирать родителей, а не наоборот. Если читатель соглашается играть в такую игру, он узнает, что «Человечки на железных нитках - родители, плохо приспособленные для хватания. Оба происходят из семей музыкальных инструментов и вибрируют от малейших эмоций (гэльская бас-гитара и деревенская скрипка)», или сможет выбрать «одиноких нежных ворчунов: одинокие родители улыбаются несколько раз в день, они живут в отдалении от всех, в орлиных гнездах». Когда выбор нового родителя сделан, пора оформлять заказ (бланк в конце каталога) и вдобавок прикупить аксессуары, например «маячки для определения местонахождения родителей».
«Каталог родителей» - пример искрометного переворачивания позиций: родители - беспомощные куклы с разными функциями и особенностями, а дети - настоящие покупатели. Не совсем понятно, для кого написана эта книга, но в ней показано, как можно превратить невротический опыт в экономическую игру. «Каталог» напоминает нам о тех ситуациях, когда мы хотели, чтобы нашими родителями были герои кино, книг, игр - те, с кем нам интересно. И вот теперь у каждого есть возможность заказать себе родителя-исполина или «грустинок». Главное - не перепутать свои желания и мир за окном.
«Диктатор»
Ульф Старк
Каждый из нас хоть раз в жизни был напуган буквами. Книга Ульфа Старка «Диктатор» - день из жизни маленького тирана: мальчик еще только ходит в детский сад, но уже «приказывает звездам светить», а когда просыпается - «манной каше сию секунду остыть». Перед нами - одна из первых антиутопий для самых маленьких. В атмосфере «юмора, нежности и анархии» Ульф Старк рассказывает нам о власти, которой наделили ребенка. Он диктатор, тот, кто приказывает «солнцу вставать». Власть оказывается больше диктатора, мальчик приказывает самому себе на ночь: «Спи!» Диктатору снятся солдаты и бомбы, почти все живое подчиняется власти маленького тирана, «еще ему снятся шпионы, хотя он не знает, что это такое». В такие моменты, когда маркеры взрослой власти покрывают лицо спящего ребенка, читателю открывается трагикомизм всей антиутопии Старка. Власть не просто больше этого ребенка, она - главный герой книги, само желание повелевать другим заложено автором в образ деспота из детского сада: «Он сидит в кресле, ест печенье „Мария“ и потягивает какао через трубочку», «Когда идет дождь, диктатор надевает сапоги, непромокаемые штаны и куртку, иногда диктатор выпрыгивает из коляски на ходу и скачет по рекам, озерам и морям, так что брызги летят во все стороны империи. Диктатор любит брызги. „Браво!“ - кричит народ (дяденьки, тетеньки и собаки)».
Перед нами сочетание «ходячей власти» и беспомощности носителя: «Привет, привет, привет! - кричит он. - Сегодня я добрый, но завтра вы у меня попляшете!» - грустно и смешно читать эти строки, и читать их стоит вместе с ребенком, потому что опыт взрослого может помочь маленькому человеку понять не только игровую природу слов, но и то, что существуют реальные диктаторы и войны, «тысячи бомбардировщиков и миллион полицейских», которыми юный тиран угрожает сопернику в великом подушечном сражении. Страшный опыт войны, угроз, приказов на страницах Ульфа Старка превращается в комический безопасный опыт, разрушающий страх слов. Вспомним, как в «Гарри Поттере» на уроках борьбы с темной магией, прогоняли боггарта - существо, принимающее форму страха человека, который перед ним. Чтобы прогнать боггарта, надо было представить страшное как смешное - например, профессора Снегга в женском платье.
Единственные приказы, которые не работают в книге «Диктатор», - приказы человеческим чувствам. Диктатор не может заставить любить себя или дружить с собой: «Он все время смотрит на Сиркку, у нее черные косички и красные носочки. А глаза - синие, как черника. „А что, красиво“, - думает диктатор».
«Я должна рассказать»
Маша Рольникайте
Дневники Маши Рольникайте о вильнюсском гетто сначала вышли на литовском, затем на русском - воспоминания опубликовал журнал «Звезда» в 1965 году. Большую часть написанного Маша запомнила, первые записи о появлении гетто сохранил ее школьный учитель Йонайтис, затем (уже в концентрационных лагерях) ей иногда удавалось найти клочок бумаги, чтобы что-то записать. Эти клочки прятали женщины-заключенные в надежде, что кто-нибудь обязательно прочтет о том ужасе, через который им пришлось пройти.
Маше было всего 13 лет, когда немецкая армия пришла в Вильнюс и согнала всех евреев в гетто. «Раньше, - пишет Маша, - я никогда не представляла себе смысл этого слова („расстрел“). Да и „фашизм“, „война“, „оккупация“ казались только словами в учебнике истории». В ее дневниках они предстают перед читателем как действующие лица, воплощенные в жестоком начальнике гетто, постоянных погромах и новостях о том, что сегодня расстреляли еще сотни человек. Смерть людей от тифа, голода и тяжелой работы - нескончаемые события повседневного существования в концентрационных лагерях.
Несмотря на происходящий вокруг ужас, Маша пишет о том, как она ходит читать книги в библиотеку, мечтает и переживает, что больше не посещает школу. Даже после того, как она попадает в лагерь, где ее навсегда разлучают с мамой, сестрами и братьями, когда, казалось бы, уже нет никакой надежды, она продолжает вести дневник и верить, что когда-нибудь это закончится. «Где теперь фронт, трудно сказать. Но одно ясно: из России и с Украины фашисты убрались. Теперь бои, наверное, идут где-то в Белоруссии, уже совсем недалеко, может даже ближе, чем мы думаем… Мы нашли бутылку. Засунули в нее мои бумаги. Пришлось переписать все на более тонкую бумагу и совсем крохотными буквами, чтобы больше вместилось. Переписывая, нарочно старалась целые куски писать по памяти. А девушки потом проверяли. Хвалят. Говорят, хорошая память».
Дневник Маши Рольникайте - это воспоминания ребенка, неожиданно ставшего взрослым. Взгляд на бессмысленность насилия и жестокости со стороны человека, оказавшегося в эпицентре против своей воли, но тем не менее до конца верившего, что это кончится. «Детский взгляд», за который иногда книги-воспоминания критикуют историки, здесь кажется абсолютно уместным. Это взгляд, посредством которого можно увидеть абсурд насилия.
«Девочка перед дверью»
Марьяна Козырева
Вторая книга из серии «Как это было» - «Девочка перед дверью» Марьяны Козыревой тоже издается не в первый раз. Ее печатали в подпольном ленинградском журнале «37» в середине 70-х, затем в журнале «Часы», в 1990 году Детгиз издал книгу с тем же названием.
Это история, которая начинается в конце 30-х годов и продолжается в тылу: идет Вторая мировая война. У девочки Витьки (Виктории) мама и папа часто уезжают в «командировки», поэтому она живет то с няней, то со своими тетями. Потом папе дают «минус 100» (так называемый 101-й километр - запрет на поселение в пределах 100-километровой зоны вокруг больших городов, столиц союзных республик и закрытых зон). Семья переезжает под Ростов, в место со странным названием Верблюд, где жителей зовут «верблюжане», а дежурный на станции кричит в трубку: «Але, але! Говорит дежурный верблюд!» Витька рассказывает о чудесном шаманском садике, о зданиях, которые строили «ученики Корбюзье», о школьном спектакле. Потом все это в один момент начинает рушиться: в школу привозят новые красивые тетрадки, которые так нравятся Витьке, но учительница заставляет учеников сорвать замечательные обложки, которые, по ее словам, сделаны врагами народа - троцкистами. Затем арестовывают Шиманского (смотрителя шаманского садика), взрослые ничего не объясняют детям, а пионервожатая Ира Марголина «разоблачает» шпиона, который скрывается в ее отце. Затем забирают отца Вити, который не стал поднимать руку на общем собрании за расстрел Марголина. Они с мамой оказываются в Узбекистане, где мама умирает в больнице от сердечной недостаточности, и 14-летняя Витя остается одна. Несмотря на это, как и воспоминания Маши Рольникайте, повести Козыревой наполнены надеждой и детской любознательностью: в ссылке в далекой узбекской деревушке она описывает свою обычную повседневную жизнь, язык и новых для нее людей. «В этот вечер, лежа на своем клеенчатом катафалке, я обозревала произошедшее со мной за два дня… В комнатке было тепло. Впервые за этот год я не была голодна. У меня было все: дом, паек, библиотека, печка, две пиалы… И самое удивительное - люди, за какие-то считаные часы ставшие близкими и дорогими».
Это простая история, в которой репрессии являются неотъемлемой и ужасной частью действительности: девочка сдает собственного отца, в детских разговорах постоянно мелькают «враги народа», люди исчезают, их клеймят позором на общих собраниях. Тем не менее среди наполненной подозрениями и ненависти атмосферы люди в рассказе Вити находят силы поддерживать друг друга, смеяться и жить дальше. Две эти совершенно разные книги рассказывают одну историю - историю маленького человека, который пытается разобраться с непониманием, с ужасом происходящего. Это попытки диалога со сложным прошлым, о котором взрослые вспоминать не хотят - возможно потому, что не могут подобрать слов или не в состоянии преодолеть чувство стыда, которое воспитала в них советская система. Это попытки начать разговор об ужасном - и начать именно с вопросов, на которые сегодняшнее взрослое поколение однозначных ответов дать не может.
«Дети ворона»
Юлия Яковлева
«Дети ворона» Юлии Яковлевой - это первая книга из серии «Ленинградские сказки». От двух предыдущих она отличается жанром: перед нами роман, написанный для среднего и старшего школьного возраста. То есть это сознательно выбранная автором форма работы с общим прошлым страны.
Ленинград, 1938 год. Шурка с Таней живут с мамой и папой и маленьким Бобкой. У них две комнаты в коммуналке, и, чтобы попасть во вторую, нужно пройти прямо через шкаф. Этот шкаф спасает Таню с Шуркой, когда ночью к ним приходит НКВД. Казалось бы, только вчера Шурка с другом Валькой готовились пойти встречать прославленного полярника Папанина, а сегодня им с сестрой негде жить, их комнату заняли соседи. Теперь брат с сестрой пытаются найти дорогу к главному Ворону, который знает, куда увезли маму и папу.
Это действительно «страшная сказка», как многие ее называют, где птицы и звери разговаривают с детьми. Шурка в надежде найти родителей идет в «серый дом», то есть буквально переступает границу видимого мира. Здесь все дети коротко подстрижены, у них странные имена и за всем следит огромная женщина-тумба. Когда мальчик сбегает оттуда, то сразу понимает, что таких, как он, на улицах просто не замечают (они, бывшие по ту сторону, возвращаются призраками, невидимыми), что таких, как он, много. Не все готовы осознать и принять то, что вдруг для всего города ты стал невидим. Он знакомится с девушкой, которая отчаянно каждый день ждет своего мужа с горячим супом. Шурка видит огромную очередь около стены (Петропавловской крепости) и мешки писем с просьбами, которые просто сжигают. Город для Шурки превратился в лабиринт из серых зданий и серых лиц: «А школьники шли и шли. Барабаны били. Горны трубили. Воздух раскалывался от их рева. „Ура! Ура! Ура!“ Над их головами качался усатый-носатый портрет. „Друг детей“ - было написано под ним огромными буквами. Шурка схватился за фонарный столб. Друг детей. Ворон - друг детей. Дети Ворона».
Это роман об ужасном, где дети и взрослые вдруг становятся невидимыми из-за бессилия и страха общества. Роман, который, как и две предыдущие книги-воспоминания, провоцирует неудобные вопросы. О ГУЛАГе и репрессиях 37-го почти ничего нет в современных школьных учебниках, за исключением попыток привязать сталинский террор к модернизации отсталой страны. Можно сказать, что «Дети ворона» - это прежде всего книга для взрослых, попытка начать диалог с растущим ребенком об истории с тех самых «неудобных» вопросов.
Тим Талер, или Проданный смех - сказочно-философская повесть Джеймса Крюса. Мораль книги непритязательна: искренний счастливый смех дороже всех денег.
«Тим Талер, или Проданный смех» краткое содержание
Гамбург. Начало 1930-х годов. Маленький мальчик Тим Талер живёт вместе со своим отцом и скучает по умершей матери, весёлой и доброй женщине. Но однажды его отец решает жениться, и для Тима наступают тяжёлые времена. Вскоре погибает отец на стройке.
Тиму становится ещё тяжелей: мачеха нещадно использует его, практически не заботясь о его состоянии. Сводный брат Эрвин постоянно придирается к бедняге Тиму, ябедничает на него, не даёт спокойно делать уроки, и в результате Тим с трудом доучивается до пятого класса. У него есть только один способ, помогающий ему пережить любые беды - это его заразительный смех.
Однажды в воскресенье одинокий Тим посещает ипподром, куда прежде ходил вместе с отцом смотреть скачки. Там ему встречается загадочный барон Треч (в обратном порядке, чёрт наоборот). Он носит клетчатый наряд; в соответствии с традицией немецких сказок черт, принимая человеческое обличье, нередко ходит в клетчатом. Вероятно, это невероятно сильный страж мрака, живущий в человеческом мире и специализирующийся на пари. Барон заключает с Тимом странную сделку: мальчик обретает способность выиграть любое, даже самое фантастическое пари. Но взамен Треч забрал у Тима его счастливый смех. Мачеха Тима, узнав о его даре, использует его в своих целях. В результате прежде бедная семья стала жить в роскоши, но Тим не стал счастливее.
Он сбегает от жестокой и жадной мачехи и отправляется странствовать по свету, чтобы обрести счастье и вернуть свой смех. Тим принимает такое решение под влиянием кукольного спектакля «Гусь, гусь, приклеюсь, как возьмусь» (по сказке братьев Гримм «Золотой гусь»).
Чтобы выследить барона, мальчик убегает из дома и отправляется в Гамбург, ведь он всегда хотел увидеть море. Он нанимается на пассажирское судно «Дельфин» стюардом.
В поисках своего смеха Тим участвует во всех пари, надеясь их проиграть и снова обрести возможность смеяться. Вскоре Тим узнаёт, что барон прознал о его планах. Треч запрещает Тиму говорить кому-нибудь о проданном смехе или о своём «даре». К счастью, наш герой находит новых друзей, среди которых загадочный Крешмир, который к тому же имеет некую связь с бароном, знает о его «дьявольских» методах и догадывается о договоре Тима.
Его весёлая круглолицая мама тогда уже умерла, а отцу пришлось наняться подсобным рабочим на стройку, потому что в те времена не так-то легко было найти хоть какую-нибудь работу. И вот отец с сыном переехали из светлой комнаты с окнами на городской сад в узкий переулок, вымощенный булыжником, где всегда пахло перцем, тмином и анисом: в переулке этом стояла единственная во всём городе мельница, на которой мололи пряности. Вскоре у Тима появилась худощавая мачеха, похожая на мышь, да ещё сводный брат, наглый, избалованный и такой бледный, словно лицо ему вымазали мелом.
Хотя Тиму только исполнилось три года, он был крепким и вполне самостоятельным пареньком, мог без всякой посторонней помощи управлять океанским пароходом из табуреток и автомашиной из диванных подушек и на редкость заразительно смеялся. Когда его мама была ещё жива, она хохотала до слёз, слушая, как Тим, пустившись в далёкое путешествие по воде и по суше на своих подушках и табуретках, весело выкрикивает: «Ту-ту-ту! Стоп! Аме-е-рика!» А от мачехи он за то же самое получал шлепки и колотушки. И понять этого Тим не мог.
Да и сводного брата Эрвина он понимал с трудом. Свою братскую любовь тот проявлял весьма странным способом: то кидался щепками для растопки, то мазал Тима сажей, чернилами или сливовым джемом. И уж совсем непонятно было, почему доставалось за это не Эрвину, а Тиму. Из-за всех этих непонятных вещей, приключившихся с ним на новой квартире в переулке, Тим почти совсем разучился смеяться. Только когда отец бывал дома, звучал ещё иногда его тоненький, заливистый, захлёбывающийся смех.
Но чаще всего отца Тима не было дома. Стройка, на которую он нанялся, находилась на другом конце города, и почти всё свободное время уходило у него на дорогу. Он и женился-то во второй раз главным образом для того, чтобы Тим не сидел целый день дома один. Только по воскресеньям ему удавалось теперь побывать вдвоём со своим сыном. В этот день он брал Тима за руку и говорил мачехе:
– Мы пошли гулять.
Но на самом деле он шёл вместе с Тимом на ипподром и ставил на какую-нибудь лошадь, совсем немного, мелочишку, то, что удалось скопить за неделю потихоньку от жены. Он мечтал, что в один прекрасный день выиграет целую кучу денег и опять переберётся с семьёй из узкого переулка в светлую квартиру. Но, как и многие другие, он напрасно надеялся на выигрыш. Почти всякий раз он проигрывал, а если и выигрывал, то выигрыша едва хватало на кружку пива, на трамвай да на кулёк леденцов для Тима.
Тиму скачки не доставляли особого удовольствия. Лошади и наездники мелькали так далеко и так быстро проносились мимо, а впереди всегда стояло так много людей, что, даже сидя на плечах у отца, он почти ничего не успевал разглядеть.
Но хотя Тиму было мало дела и до лошадей и до наездников, он очень скоро разобрался в том, что такое скачки. Когда он ехал с отцом домой на трамвае, держа в руках кулёк с разноцветными леденцами, это значило, что они выиграли. Когда же отец сажал его на плечи и они отправлялись домой пешком, это значило, что они проиграли.
Тиму было всё равно, выиграли они или проиграли. Ему так же весело было сидеть на плечах у отца, как и ехать в трамвае, даже, по правде сказать, ещё веселее.
А самое весёлое было то, что сегодня воскресенье и они вдвоём, а Эрвин с мачехой далеко-далеко, так далеко, словно их и вовсе нет на свете.
Но, к сожалению, кроме воскресенья, в неделе ещё целых шесть дней. И все эти дни Тиму жилось так, как тем детям в сказках, у которых злая мачеха. Только немного похуже, потому что сказка – это сказка, начинается она на первой странице и кончается, ну, скажем, на двенадцатой.
