Творческую деятельность начал в 1986 году в Новосибирске с создания команды «Спинки мента». Группа вошла в состав новосибирского рок-клуба. В 1987 году приняла участие в первом новосибирском рок-фестивале. Вадим в те времена активно общался с сибирской рок-тусовкой: Егором Летовым , Янкой Дягилевой , Манагером , Кузей Уо, братьями Лищенко и прочими известными в сиб-рок кругах личностями того времени. Первые альбомы записал в 1988 году в Омске на студии Гроб-Рекордз. Альбом старых песен «Эрекция лейтенанта Киреева» вышел под маркой «Спинок мента», а «Кучи в ночи» и «Кончились патроны » - уже под названием «Чёрный Лукич ».
После этого группа распадается, а сам Вадим переезжает в Юргу . Туда к нему приезжает Дмитрий Селиванов , вместе они решают вопрос о создании новой группы. Однако вскоре умирает Селиванов и группа «Промышленная архитектура» начинает делать свои вещи и меняет название на «Мужской танец» . Записывается три альбома: «Осеннее Платье» (1989), «Карманный Лебедь» (1991) и «Последняя пощечина» (1991). Концертов группа не даёт, будучи чисто студийным коллективом. Однако это не мешает ей стать по итогам опроса новосибирского радио в 1990 году лучшей рок-командой Новосибирска . Андрей Бурлака предлагает группе записать пластинку на фирме «Мелодия», однако этому не суждено сбыться. Вскоре группа распалась.
Осенью 1994 года возник проект альбома, посвященного героическим защитникам Белого Дома «Они сражались за Родину», куда по плану должны были войти песни Летова, Чёрного Лукича, Манагера и Романа Неумоева . Но и этот проект не был реализован. По инициативе Летова песня «Мы идём в тишине» вошла в альбом ГО «Солнцеворот», а «В Ленинских Горах» - в альбом «Невыносимая легкость бытия». Позже эти альбомы были перезаписаны и выпущены издательством «Выргород » под названиями «Лунный переворот» и «Сносная тяжесть небытия».
В феврале 1995 года Вадим с Олегом Манагером в Тюмени на мифическом лэйбле «Изба-records» записывают альбом «Ледяные каблуки», в который вошли совсем новые песни («Продана девушка», «Суровая нить») и уже общепризнанные хиты («Вечная страна», «Кончились патроны»). По возвращении в Новосибирск записываются сразу два альбома: «Будет весело и страшно» (работать над альбомами помогал Евгений Каргополов) и «Девочка и рысь». «Будет весело и страшно» почти полностью дублирует «Ледяные каблуки», но песни исполнены в акустическом варианте.
В 1996 году воссоздает в акустическом варианте группу «Чёрный Лукич» и начинает активную концертную деятельность. В 1999 записывает альбом «Навсегда». Параллельно собирает электрический состав. Записывает в 2000 году альбом «Вересковый мёд», выпущенный в 2004 году издательством «Выргород». Летом 2003 года в Тюмени «Чёрным Лукичом» записывается альбом «Мария», вышедший на том же лейбле. В 2010 году работает над альбомом «Полярная звезда» в новосибирской домашней студии Александра Владыкина. Ещё один альбом Димы «Кривое Колено» был издан в период 2007-2009 года. В 2011 году Дима «Лукич» предполагал возникновение трибьют альбома.
С Димой, помимо вышеперечисленных музыкантов, сотрудничали также: Олег Чеховский (Путти), Анна Волкова (Гражданская оборона, Янка), Александр Андрюшкин (Гражданская оборона), Анрей «Худой» Васильев (ДДТ, Разные люди), Умка.
Янка – это был человек, достаточно мало приспособленный к нашей жизни, ужасно неуклюжий: она очень любила вомбатов, всяких каких-то медвежат, они как-то присутствуют в ее творчестве, – и сама она была как медвежонок: такой очень милый, неуклюжий и по-своему достаточно вредный и ленивый ужасно. Причем, поскольку в нашем кругу, среди друзей, как к женщине, в общем-то, к ней никто не относился, и она, в общем-то, и рада была этому, – то она всячески подчеркивала свою равность с нами в положении. И нам это, в общем-то, оборачивалось боком, потому что, если мы были в мужской компании, где кроме нас была еще Янка, – то она не считала должным даже чайку поставить. Мы ей: «Иди, чайку поставь, по-женски» – «Иди сам поставь!» – и иногда это все смешно было, но иногда очень сильно доставало. Был такой случай, сразу после Нового года... Новый год с 87-го на 88-й мы праздновали у Игоря Федорыча: Янка, Игорь Федорыч, я и моя первая жена Оксанка. Я приехал записывать свои первые альбомы, мы стали праздновать Новый год, и праздновали его с такой силой, что просто – ой! Была очень большая проблема купить водку в то время. И уж 31-е число, часа четыре после обеда, а у нас еще ничего нету, – бутылки пива купить не можем! Все, народ обезумевший носится… А у Егора был такой одноклассник, Сережа Домой,* и он работал очень блатным человеком: он принимал посуду пустую, рядом с пивной точкой. И мы поехали к нему, – может, чем-то поможет. Приехали туда, в этот частный сектор, и он нам действительно помог, мы купили пару литровых бутылок водки и чуть ли не ящик «Адмиралтейского» пива питерского, каким образом его в то время занесло в Омск – непонятно. И так мы навстречали Новый год, что – я помню, Игорь Федорыч очень дорожил пластинкой « Never Mind The Bollocks » и мы все под нее плясали-танцевали, но в конце вечера ею уже просто кидались, как таким диском летающим. Потом ночью Янка решила проколоть нам уши, и у меня до сих пор эта дырка, – причем, очень криво так проколота, – не снизу, а чуть в бок, потому что Янка тоже была немножко в подпитии, и толстой сережкой, с толстым цевьем, без наркоза, с хрустом проделала дырки. И мы потом с Егором ходили, – у нас было по серьге с таким дешевым блестящим камнем, с алмазом таким.
А новогодний подарок Янки представлял собой… Там был такой магазин в Омске, «Юный Техник», где кроме всяких юных технических причиндалов продавались разные отходы производств, не кондиция всякая. И какая-то фабрика, которая выпускала искусственные шубы, стала из отходов от этих шуб делать маленьких Чебурашек – совершенно жутких, они были всяких разных цветов, какие обрезки меха были, – из таких и шили. И вот Янка подарила мне такого Чебурашку, ядовито-синего цвета и с красными глазами. Его, монстра такого, дарить надо было неожиданно, подсовывая жертве под нос – можно было фильм ужасов снимать с этими Чебурашками. Она долго выбирала подарок, коварно улыбаясь.
Ну, и вскоре после этого Нового года мы приступили к записи альбома. Распорядок был такой: с утра просыпаемся, завтракаем рано утром достаточно и начинаем работать. Потом только ужинали, часов в десять-одиннадцать, когда соседи уже начинали колотиться. К этому времени жутко голодные уже, дело к концу идет, мы, значит: «Янка, давай на кухню, чего-нибудь там сотвори…» – «А я есть не хочу!» – «Ну ладно, ты не хочешь, – мы хотим есть!» – «Ну, хотите – идите, готовьте» Ну, думаем, собака! Заканчиваем записывать через часок: «Значит, ты есть не хочешь?» Она: «Нет-нет, не хочу...» А ясно, что тоже голодная, только ленивая. Мы идем на кухню, берем, режем колбасу, жарим целую сковородку этой колбасы с яичницей, такой роскошной, душистой: «Ну, Янка, то есть ты точно есть не будешь?» – а та уже сглатывает слюну, но – «Нет, не буду». Мы садимся, громко похваливаем нашу еду, типа: «Зря ты, Янка, отказалась! Еле влезает, – а что делать? Не выкидывать же!» Кое-как умяли эту сковородку: «Ну а чаек-то будешь?» «Чаек буду» – мрачно так. Приходит на кухню, мы так, сыто отрыгивая, сидим, чайник поставили… А там такая картина: сбоку окно, стол стоит, здесь сидит Егор, здесь я, а тут, с торца, Янка села и наливает себе такого крутого кипятку. Сидит, глаз не поднимает, видно, что все у нее клокочет, и она так, ложечкой чай мешая, и говорит: «В Америке есть такие люди, – ковбои называются...» Мы с Егором переглянулись, думаем: ну, с голодухи-то у бабы крыша поехала! А она сидит: «Есть такие люди, ковбои называются. Так вот, они делают так !» – хватает кружку и плещет нам кипяток в лицо! Но в лицо не попадает, а выплескивает это все на шторы, – а на нас не попало ни капли! И мы просто с диким хохотом падаем под стол. Потому что она долго думала, как отомстить этим двум наглым харям, и, увидев кружку кипятка, поняла, какова будет месть, и смаковала ее, не торопясь, и просто так плескать она не хотела, она хотела еще и со вступлением с красивым, – все должно было быть классно, но она просто в нас не попала! И это был такой удар, что она даже чай пить не стала, а ушла просто спать. И вот в этом – вся Янка, в таком вот умении.
Янка вообще всегда ходила в феньках до локтя, и это тоже, по-своему, забавно был, потому что феньки, как правило, дареные: очень часто во время концерта человеку хочется сделать певцу приятное, – и он что-нибудь дарит. Раньше, как правило, дарили чего-то такое – кто феньку, кто кассету, кто еще чего-нибудь. Так всегда было и есть, мне, правда, последнее время стали дарить цветы почему-то, меня это настораживает, наверное, дело уже к возрасту идет, как Кобзон какой-то получаюсь. А раньше, помимо того, что просто приятно, когда тебе феньку дарят, но еще и такое значение они имели, что когда встречаешься с незнакомым человеком, смотришь на руки: «О! Да ты Юльку Шерстобитову знаешь!» – виден же ее стиль, можно просто так опознавать. А Янка отличалась тем, что, благодаря лени, в блюдце с бисером ей всегда было лень искать бусинки даже не то, что одного цвета – одного размера. И она плела феньки, как Бог на руку положит – какие бусины попадались, те и брала. И поэтому они получались у нее ужасно кривые: там и здоровые бисеринки, и мелкие, и все вместе. А человек не носит же свои феньки, он их дарит. И я вот плел, как мне кажется, очень красиво, Юлька вообще классно плела. И получалось, что Янка ходит сама в классных, красивых феньках, которые мы ей подарили, а нам она от всей души, очень долго и кропотливо плетет такого уродца, совершенно кривого, немыслимых цветов, и мы, из уважения к ней, из любви должны были это все носить. Сейчас это трудно представить, конечно, я думаю, таких «мастеров» как она, уже не осталось, поэтому кажется, что – ну вот насколько может быть ужасной фенька? А там прям страшно было! Вот такой был даже в этом у нее подход…
Она, насколько я помню, не красилась никогда вообще. Как-то раз попыталась подкраситься к празднику какому-то, но все посмотрели и сказали типа «смой». Как-то не владела она этим, парняга такой был по жизни. Я видел ее одноклассниц – она жила в частном секторе, но в центре, и в школу ходила поэтому в 42-ю, одну из самых престижных до сих пор, – так у нее, понятно, все одноклассницы такие были мадонны-примадонны, а она с ними и не общалась совсем. С Ольгой Глушковой дружила и с Нюрычем. А я на Ольгу вышел вообще по другому: у меня была любовь большая, но женщина была замужем, а они с Ольгой жили на одной площадке, и я, чтобы иметь доступ к этому дому, вычислил Ольгу, познакомился с ней, а потом оказалось, что она тоже Янку знает – одноклассница.
А как мы с ней познакомились, – я уже даже и не помню, это было где-то в 86-м году, когда мы все стали общаться – Женька Епископ, Ирка Летяева, Янка, Анька Волкова. У Ирки Летяевой квартира была улетная – в самом центре, на первом этаже, окнами во двор-колодец, такой, как в Питере, там солнца вообще никогда не бывало, мрачная такая. «Забудь надежду всяк, сюда входящий» было написано над дверью. Там всякие Юры Наумовы бывали, Майки – Ирка тогда была такая центровая рок-мама… Янка у нее, собственно, с Башлачевым познакомились. Был такой момент, когда Саша Башлачев был здесь, в Новосибирске, они и познакомились, и он произвел на нее очень большое впечатление. Она прямо была счастлива, и мы все, как мне кажется, немножко с ревностью к этому относилась: «А чё Башлачев? Вон, сколько тут нас, всяких Башлачевых! Мы сами как Башлачев!» – а она очень сильно его ценила, это было очень большое для нее событие. А потом, как-то во время одного из первых визитов в Питер она с ним пересеклась – и очень сильно обломалась. Я подробностей не помню, да и не знаю особо-то, поскольку не был свидетелем, но то ли он ее не узнал, то ли еще что-то… Насколько я знаю, там был квартирник его, и она шла на эту встречу как к старому другу, соскучившись по нему и радуясь, а он, как я понимаю, достаточно холодно – без всяких обид – то ли не признал, то л настроение у него было неподходящее. И, я помню, ее это задело очень сильно, потому что она-то к нему была всей душой, а тут такой поворот. И, по-моему, довольно скоро после этого он и погиб – может, просто у него была депрессия уже.
Но это потом было, а в 86-м году мы как-то вот все так дружненько жили вместе. А потом уже прослышали про ГРАЖДАНСКУЮ ОБОРОНУ от БОМЖЕЙ, и на какой-то фестиваль, в 87-м году, по-моему, они приехали в гости. И тогда мы с ними перезнакомились и уж потом поехали большой тусовкой к ним, туда, в Омск.
Когда говорят, что у Янки в конце самом тяжелейшая депрессия случилась – и что Егор этому немало поспособствовал, – я всегда вспоминаю… Вообще был период, еще до того, как мы с Егором познакомились, когда у нее были не то что депрессии, а я бы даже каким-нибудь более страшным словом назвал. Я тогда впервые увидел, что означает слово «ангедония», настолько у человека было отсутствие радости – и это было днями, неделями – без минутного просвета. Человек ходит, – а поскольку она все-таки девчонка, причем, может быть, не самая крепкая, то она еще и, грубо говоря, ноет, и это было очень тяжело выносить многим людям. И были моменты, когда даже у меня терпения не хватало, доставало, – потому что вообще видимых причин просто нет! Настоящее отсутствие радости. Я не знаю, сейчас трудно понять причины этого, потому что, как мы сейчас понимаем, в то время жизнь была достаточно веселая, по сравнению с тем, что сейчас. И растормошить удавалось очень редко и с большим трудом. Как-то Ирка Летяева это лучше понимала, она в такие моменты, чисто по-бабски больше ее принимала. А она сама по себе такой человек-моторчик, я ее сколько лет знаю, – она вообще не меняется, всегда энергичная, веселая, с ней Янке было лучше всего, в эти вот периоды, не знаю, как назвать – «черной меланхолии», что ли. Но это все было тогда, когда она еще песен не писала – в осознанном смысле этого слова. Как только у нее пошел этот вот выход творческий, – по-моему, ей стало легче.
Мне трудно проследить все это, всю ее судьбу, потому что у нас в 89-м году отношения, практически, закончились. Там была одна достаточно некрасивая история, я о ней рассказывать не буду, и поэтому сказать, почему это все пришло к смерти, – не смогу.
Но это ладно, а тогда мы вот так классно познакомились с омичами, и как-то резко подорвались и поехали стопом на юга. Мы не очень много болтались по стране, так получилось, что тогда поехали с Оксанкой, Эжен Лищенко с Лекой Сергеевой, своей будущей женой – с будущей вдовой, – а позже уже выехали Егор с Янкой. То есть нас было шестеро. Причем мы поехали автостопом через Питер и Эстонию на Гаую,** в Ригу, и там жили, а Егор с Янкой добрались до Москвы, там тормознулись и оттуда сразу поехали на юг, в Крым, в Коктебель. А мы из Риги поехали, и никак не могли их застать: мы приезжаем в Киев, – они за несколько дней до нас там были, мы приехали в Коктебель, – они только оттуда уехали… Мы несколько дней пожили в Коктебеле, и уже в Симферополе только все пересеклись. Там Ник Рок-Н-Ролл оказался и вся тусовка, был фестиваль, где выступали всякие и Цои, и Шевчуки, и Мамоновы, был ТЕЛЕВИЗОР – большой такой фестиваль. Первое время нас Ник Рок-Н-Ролл устраивал жить, а потом оказалось так, что местные власти начали проводить всякие репрессии, – и стало просто негде жить. И я тогда вычислил, опытным путем, логически, что можно жить на междугородном переговорном пункте, на почтамте – он же круглосуточно открыт. И мы пришли так робко, в первый вечер, сели, посидели, – никто не гонит. Прилегли, – никто не гонит. На второй день мы уже составили кушеточки такие из банкеточек – такой большой квадрат и там вчетвером – я, Оксанка, Егор и Янка – прямо укладывались спать, с одеялами, со своими делами… Напротив этого Главпочтамта был общественный туалет, мы туда ходили умываться, зубы чистить, очень культурный у нас был досуг: ложимся – Егор на подоконничек, как на полочку очки кладет, фляжечку с водой ставит – вот так вот очень цивильно все. Часов в шесть приходили какие-то негритосы звонить на родину к себе, они нас будили, мы вставали достаточно рано, шли завтракать – так и жили. Дня три-четыре мы так проночевали, а однажды приходим, – а у нас девчонки заболели, все-таки постоянно на улице, дело к осени, прохладно – и температура и у Оксанки, и у Янки. Ни лекарств, ничего нету. Пришли, стали укладываться – подходит женщина: «Ребята, я за вами давно наблюдаю,– давайте-ка вымётывайтесь. Уматывайте отсюда» – а на улице прохладно, и ночь, уже часов одиннадцать, и, главное, дождь льет, – и идти некуда. Мы и так, и сяк, и по-плохому и по-хорошему – она вызывает милицию. Те приходят, проверяют документы, у них претензий нет, они уходят. Ушел патруль – она снова: «Все равно я вам житья не дам – в райотдел позвоню, и вас заберут». Мы начинаем ей объяснять, что так и так, девчонки болеют, с температурой. Я говорю: «Я могу сейчас заказать переговоры с Новосибирском и до утра сидеть ждать?» «Можете» «Ну зачем, – спрашиваю, – ведь мы можем здесь находиться? Ну, давайте мы не будем лежать, посидим просто» – Нет, вот на принцип пошла, «вон отсюда» и все. Я тогда говорю: «Все, ребята, собираемся» Подошел к ней, говорю: «Вот у вас, женщина, есть дочь?» Она: «Ну, есть» Я говорю: «Вот, я желаю вам, чтобы, когда ваша дочь подрастет, с ней кто-нибудь обошелся так же, как вы с нашими девчонками обращаетесь» И пошли. И через минуту она нас догоняет на улице: «Что-то я погорячилась», – говорит… В общем, нас вернули, и мы как-то так и прожили на этом Главпочтамте дальше, нормально уже. Это в августе 87-го было.
Там еще такой случай смешной был, когда мы из Симферополя в Киев ехали автостопом. Мы тогда разделились, Егор поехал с Янкой, а я один. Договорились встретиться в Харькове, на вокзале, у мужского туалета в 12 ночи. Я приехал, пошел, как дурак, к туалету, стою, жду, – и нету никого. Постоял, подождал – и тут до меня доходит, что они, скорее всего, поймали машину прямую до Киева – грех же такой шанс упускать, и поехали. А я тут, в Харькове, у меня в Харькове нету никого, ночь, куда деваться – не знаю, денег, естественно, нету тоже. И подходит ко мне како-то паренек и спрашивает: «А вы хиппи, да?» Мы-то себя вообще панками считали, но у нас в Сибири панки с волосами, как у хиппи ходили – «Да, говорю, хиппи я». Он обрадовался: «Вам, говорит, ночевать негде?» «Не-а, негде» – говорю. «А пойдемте ко мне». И вот три дня мы с ним квасили, потом у него деньги кончились, а он так подрубился на идею панковскую, которую я ему все это время втулял, что решил со мной поехать. Поехали на электричке «зайцами» до Полтавы, в сортире, старые такие электрички, с туалетом еще – вот в нем и заперлись. В Полтаве сошли и дальше – стопом. А голодные, денег нет, купили какой-то одинокий пирожок на двоих, парень уже притух немного, поостыл. И тут я вижу кафе какое-то, захожу, – а там борщами всякими пахнет, курицами, – и старушка-повариха. Я к ней подошел, говорю: «Бабушка, накорми, денег у нас нету» – она смотрит, а у нас вид такой – чистые путники. «Ой, – говорит, – да вы голодные?» Хохлушка такая. Налила нам по тарелке борща, а пока ели – собрала нам котомку такую, дорожную, с едой. В Киев приехали, там уже Егор с Янкой живут, отъелись, Древаль-то по-украински принимал – ходят, пузо чешут. И вот там парнишку этого мы так загрузили, что он всерьез всеми этими вещами проникся, идеями анархическими. Глаза горят, будит ночью как-то: «Я прокламацию написал!». В голове – одни листовки да акции. Нам-то сначала интересно было, а потом как-то утомлять он начал своей активностью. Наконец как-то Янка меня в уголок отвела, говорит: «Достал он уже! Ты его приволок, – ты и сделай так, чтобы его не было». А как от него избавиться – непонятно, потому как прикипел парень крепко. И вот однажды мы ему таки говорим: «Все, Игорек, пора ехать». Он: «Ну как же? Я же только-только… Вот, акции, листовки...». Мы так серьезно: «А все, теперь надо действовать уже каждому у себя. Ты идею уже понял, все нужное узнал – езжай в Харьков, а мы к себе в Сибирь поедем». И чуть ли не на билет ему денег насобирали, – спровадили, короче, вздохнули спокойно. Вот как человек проникся.
Был еще такой интересный случай, когда мы жили на квартире у Древаля в Киеве, летом 87-го, после Симферополя. И, когда мы там отогрелись, отъелись, был нам такой хохлячий прием классный, – в один из вечеров мы решили устроить конкурс на лучшего автора. Потому что сидим, песни сочиняем, у одного краше, чем у другого. Вроде и не спорили, но все равно, висит же вопрос – кто же круче всех? И решили: а давайте вот сегодня вечером каждый сочинит песню. И у кого лучше окажется, по общему признанию, тот и будет самым-самым. Я, к сожалению, подробностей этого «конкурса» не помню: если не ошибаюсь, Егор написал в тот вечер «Я сяду на колеса, – ты сядешь на иглу...» в качестве «конкурсной программы». Что написала Янка, я не помню. Помню, какую я написал, – но я ее упоминать не буду, хотя тогда посчиталось, что мы все выступили более-менее ровно. Сейчас мне так уже не кажется, я считаю, что у меня слабая песенка получилась… Но настолько вот это творчество перло, что мне казалось: любую свободную минуту, если человек замирал с гитарой руках, – он мог сочинить очень хорошую песню. Мне кажется, сейчас у многих из нас проблемы. Я не думаю, что это из-за того, что мы исписались – скорее, это что-то возрастное, эмоциональные какие-то проблемы, внешние факторы. А тогда писалось очень легко и не натужно: буквально садимся, и каждый начинает записывать…
У нас была, кстати, с Янкой даже песня, которую мы вдвоем, можно сказать написали… Потом, когда уже записали СПИНКИ МЕНТА… Янке нравились некоторые мои песни очень сильно, и вот Егора не было что-то, и она говорит: «Давай сочиним вместе песню». Мне очень нравились ее стихи, а ей – мои мелодии, и она говорит: «Давай вот я тебе свое стихотворение отдам, самое любимое, а ты сочини вот прямо мелодию красивую»… И самое печальное, что мы вот все это сделали, записать по каким-то причинам не записали – так это все и кануло. Так эти стихи песней, по-моему, и не стали, а стихи были эти: «Нарисовал икону, и под дождем забыли…» Главное, я уже и сам мелодию не помню, но факт тот, что был у нас небольшой такой опыт совместного творчества, только результат не сохранился.
Мы стопом ездили, наверное, по разным причинам, – конечно, какой-то маленький запас денег, на крайний, самый крайний случай был. Но он такой был, – иногда в карманчик джинсов десятку зашивали прямо уж совсем на черный день. Я, обычно, стопом до Москвы не ездил, доезжал на поезде, на это денег хватало. Мы когда вот в 87-м году ездили, Оксанка, как потом оказалось, была на третьем месяце беременности. Народ-то был бесшабашный, на такой нюанс не обратили внимания… И когда она стала себя уже плохо чувствовать, и надо было ее отправлять домой – денег не было, собирали с миру по нитке на поезд. Так что от безденежья, конечно, в основном. Ну а откуда деньги? Никто не работал же. Янка никогда нигде не работала. Я не знаю, как в те периоды, когда она стала какие-то концерты давать, а в то время – все жили общим котлом. Она же когда в Новосибирске жила, – мы здесь все вместе тусовались и, все-таки, здесь отец, дом. В Омске – у Игоря Федорыча. А он же у нас был главный портретист Лукичей, все стенгазеты рисовал, в ЖЭУ работал художником, рисовал наглядную агитацию, и с гордостью потом заявлял, что так, как он, Ленина никто не нарисует, «так – мало, кто может». Не знаю, как сейчас – школа потеряна или нет. А тогда он ведь этим какую-то копейку зарабатывал. Ну, тогда, в принципе, жизнь дешевая была, человек, работая сторожем, на 80 рублей мог нормально жить. А Янка и сторожем не работала. Иногда был период, когда мы все работали, – ее попрекали куском хлеба, был грех. Говорили: «Иди, трудись!» на что было сказано: «А я песни пишу!», на что в свою очередь, было отвечено: «Все песни пишут, а работать надо!». В отличие от столиц, у нас не было практики платных квартирников, больше того, сейчас эта ситуация может показаться дикой, но тогда получать деньги за рок-н-ролл – это просто являлось прям страшным преступлением. Я помню, мы ездили в Свердловск, на фестиваль 87-м году. Не уверен, что Янка тогда ездила, а мы с Егором там познакомились с ЧАЙФОМ, они тогда были андерграунды, и из всех свердловских команд, естественно, показались нам наиболее близкими, по крайней мере, достаточно теплые чувства вызывали. И потом, через год или два, в конце 80-х кто-то позвонил то ли из Магадана, то ли из Норильска, откуда-то с севера, и сказали, что, вроде, пригласили ЧАЙФ, а те запросили 400 рублей за концерт, – я помню, это вызвало у нас всех такой шок! Ну, как же так, братья – и такая лажа. Просто после этого отношение сразу изменились. Были какие-то люди, которые зарабатывали чуть больше, чем остальные – они, обычно, помогали с деньгами на билеты, когда надо было куда-то ехать. А тогда ведь ездили общим вагоном, и билет от Новосибирска до Омска стоил 6 рублей, – поэтому стопом даже добираться смысла не было, очень дешево. А там Игорь Федорович залезал в холодильник к родителям, благо, они люди очень хорошие, матушка замечательный человек была, Царствие небесное, – и вот так и выживали все вместе. У нас не было, практически, слушателей посторонних – обычно все свои: либо музыканты, либо совсем близкие друзья. В 85-м году первый раз первым поехал в Омск Димка Селиванов из ПРОМЫШЛЕННОЙ АРХИТЕКТУРЫ с Димой Радкевичем, который до сих пор никак не может нормально альбом записать – и вот тогда ребята омские организовали что-то типа концерта в каком-то подвале в детском клубе. А когда мы стали ездить, в 86-87-м, – тогда уже были практически только друзья, на своих квартирах. Я вот не знаю, много ли было у Янки концертов в Новосибирске; у нее был период, когда она достаточно долго и часто бывала в Академгородке, а я с академовскими тогда мало общался, но они, вроде, устраивали что-то в университетских общагах. Я не знаю, есть ли какие-то записи новосибирских концертов Янкиных, их вообще-то не слишком много, насколько я знаю, потому что, как правило, все это откладывалось до каких-то «серьезных» записей.
Сейчас как-то удивительно, весь народ какой-то стал кто пьющий, кто еще какой-то… А тогда вообще очень мало пили, настолько наслаждались творчеством, общением друг с другом, что просто – приезжаем в Омск, собираемся вечером толпой человек в пятнадцать – и Бэбик,*** и Женя, и все-все-все, садимся – и все поют песни, кто какие сочинил. Встречались часто, раз в два месяца пересекались точно. И, как, правило, кто-то все это записывал. Очень часто это Юлька Шерстобитова была, у нее был маленький магнитофон с микрофоном– она записывала, и кое-что благодаря ей сохранилось, записи этих вот междусобойчиков. А альбомы – тут у нас, конечно, Игорь Федорович был главный, он звукорежиссер: как соизволит, – так и будет. Есть такой факт комичный, что вот эти вот, допустим, мои альбомы – первые три ранних – они записаны с той же ритм-секцией, что и Все Идет По Плану , потому что Егор замучился стучать каждый раз под песню, и он записал, по-моему шесть наиболее характерных ритмов на катушку, и потом – я, может быть, тайну какую-то страшную открою – играл под эти записанные барабаны. И вот он только закончил эти три альбома свои, а через несколько дней приезжаем мы записывать СПИНКИ МЕНТА, а он говорит: «Что колошматить-то? Все равно я так же и буду колошматить, – давай просто под это» – и у нас абсолютно одинаковые барабаны, из этих вот шести вариантов. Причем есть песни, где Игорь Федорович через пару минут начинал замедлять темп – и эти места есть во всех альбомах того раза, что в ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЕ и у меня, если посмотреть внимательно, потому что использовалась одна и та же катушка с ритмами.
Под эти же дело, кстати, планировалась тогда запись первого Янкиного альбома Не Положено , который тоже должен был быть электрическим. Игорь Федорович болванки заготовил, все как надо, но только эта запись – она нами с Янкой была фактически сорвана, потому что мы уже больно много дурачились и веселились, так что Егор, в конце концов, вспылил и все потер на фиг, и, в результате, получилась только маленькая акустика. Вообще «музыкальные» отношения у Янки с Егором были довольно понятные: ну с кем же Игорь Федорович равноправно в музыке общается! Это, по-моему, заметно вообще во всех проектах, где он принимает участие: его только пусти в группу – хоть кем, хоть барабанщиком, хоть флейтистом – это в итоге получится ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА. Все проекты, кончая последними сольниками Женьки Махно – все. Насколько я знаю, Женька практически всю музыку сделал сам, все сочинил, наиграл, сам записал – и пустил Егора с Кузей по соляку сыграть в какой-то песне. Я послушал результат – это нормальный альбом, но все, все ясно: откуда, где это писалось, и кто принимал участие. И поэтому я не знаю, нужно ли было Янке вообще электрические проекты делать, но, мне кажется, что если и нужно – то не такие. Мне ее акустика, просто под гитару ближе гораздо: это очень яркий, самобытный человек, к ней не надо было подходить с общими мерками. Дело в том, у меня сложилось такое впечатление, что ее музыкальные вкусы складывались во многом благодаря Егору, – как и у многих из нас в то время. Потому что это был просто архивариус, человек энциклопедических знаний в музыке, обладатель огромной коллекции, и, естественно, мы во многом слушали именно то, что он ставил. И его интерпретации, скажем, с точки зрения критики этой музыки, – невольно он влиял на наш музыкальный вкус, и, как следствие, на то, что выходило из-под нашего пера. Я не знаю, насколько это было жестким диктатом, но дело в том, что Егор – у него бывает ощущение типа «я знаю, как надо сделать». А у Янки и у меня, пожалуй, было так, что мне, скажем, кажется, что это не совсем то, но раз у меня уверенности никакой нету, а человек говорит: «Я просто знаю » – ну, доверимся тому, кто знает. Я бы не назвал это давлением, просто Егор лидер ярко выраженный…
И вот, кстати, касательно влияния кого-либо на что-либо: если посмотреть, то Егор и Янка – я уж не буду говорить про свою скромную персону – это такие отцы «сибирского панка». И когда смотришь на этих, извиняюсь за выражение, подонков на концертах, которые и на мои приходят, и на Егоровские особенно обильно, когда смотришь на этих уродов – трудно вообще себе представить, что… Мы что – отцы всего этого ужаса, что ли? Было ведь как: жили крайне скудно. У Егора было, конечно, много всяких пластинок, всякой музыки, – но жили очень бедно. Но сами отношения были очень чистыми: очень мало бухалось, достаточно мало курилось, отношения с девчонками – со всеми, которые были, и Янка, и Юлька, и Оксанка моя, и Ленка – там блядства вообще в помине не было, были очень чистые отношения. Это действительно было как коммуна, это было братство. Когда слушаешь Янкины песни – это и так понятно, но это на самом деле так было. И очень странно, что это вот чистое начало в такое уродство переросло. Это проблема. У меня это в меньшей степени, я сейчас начал выступать маленько – и ко мне приходят люди, которые, по большей части, знают, на что они идут. А вот приехал в Ижевск первый раз – то же самое: панки, которые орут: «Про жидов спой!» – интересно, что «про жидов?» «Мы Из Кронштадта» что ли? Сейчас, когда вспоминаешь – это было очень красивое время. Мы тогда этого не понимали, конечно, потому что это было буднично, и то, что песен получалось много, и хороших, и у всех – даже это воспринималось как должное. Дни-то были какие-то серые, постоянно какая-то гопота кругом, и на улицу выйти страшно, и менты – в общем, полный пресс. И при этом – а может, и из-за этого, – все друг за друга держались. Я помню, была чудесная традиция: когда мы приезжали из Новосибирска – Янка жила уже у Егора – нас встречали, несмотря на то, что самый дешевый поезд приходил рано, часов в семь утра. Зимой, мороз за 30 ° – все приезжают, с разных концов Омска человек восемь, мы все садимся в троллейбус промерзший, несемся к Егору, чаи пьем, песни поем...
Это сейчас народ стал менее консервативным, а тогда сам факт – рваные джинсы или серьги какие-то, феньки – он сразу агрессию вызывал, и все поэтому были ужасно дружные. И, я помню, уезжаем из Омска – и все едем на вокзал, и хотя знаем, что увидимся через месяц – вот мы живем , только пока вместе. И буквально перед поездом садимся: «Давай, Егор, нашу, «Мы Уйдем Из Зоопарка» – все хором поют, эта песня – она для нас была действительно, гимном, песня, которая полностью про нас, всегда все ее пели. Тогда это была просто главная песня.
Я понимаю, что-то, что я сейчас говорю, звучит несколько пафосно, а на самом деле – это удивительное время было, я очень счастлив, что мне посчастливилось быть участником этого всего, потому что никогда больше такого не было. У меня были потом работы с музыкантами, которые мне были и более интересны, и, скажем, что-то другое появлялось, но такого искреннего подхода и такого братского отношения уже не было. Я почему-то был уверен, что это никогда не пропадет, мы, наверное, все так думали. Это была настоящая «революция цветов» в 60-х – у нас в 80-х было то же самое, просто еще, может быть, концентрированнее, ярче. Тогда слухи бродили о том, что кто-то смог купить какой-то хутор в Эстонии и жить вдалеке ото всех, коммуной – и все загорелись этой идеей, стали думать, как заработать денег, чтобы всем сложиться и купить какую-нибудь заброшенную деревеньку, домишки, и всем вот этим колхозом там жить.
Такое вот время, удивительное – очень жалко, что у нас это все уже – в прошлом.
7.10.1999, Новосибирск.
*Сергей Шашков.
**Национальный парк в Латвии, на реке Гауя, где, неподалеку от местечка Лиласте, много лет был «всесоюзный летний лагерь» хиппи.
***Олег Лищенко, младший брат Евгения «Эжена» Лищенко.
Шаблон:Localurl: |}}{{#if:|, Шаблон:Localurl: |}}{{#if:|, Шаблон:Localurl: |}}{{#if:|, Шаблон:Localurl: |}}{{#if:|, Шаблон:Localurl: |}}{{#if:|, Шаблон:Localurl: |}}{{#if:|, Шаблон:Localurl: |}}{{#if:|, Шаблон:Localurl: |}}{{#if:|, Шаблон:Localurl: |}}{{#if:| и другими|}}. {{#if:Пояснение причин и обсуждение - на странице .другие шаблоны .
}}|
Пояснение причин и обсуждение - на странице [[Википедия:К объединению/{{#iferror:{{#time: j xg Y|2016-02-17}}|2016-02-17|{{#time: j xg Y|2016-02-17}}}}{{#if:|#{{{section}}}}}]]
.
Не удаляйте шаблон до подведения итога обсуждения.
{{#ifeq:2016-02-17|{{#time: Y-m-d}}|
Номинатору: [{{fullurl:Википедия:К объединению/{{#time: j xg Y|2016-02-17}}|action=edit§ion=new&preview=no&editintro=template:editintro/КОБ}} добавить секцию обсуждения]Если обсуждение не требуется (очевидный случай), используйте другие шаблоны .
}}
}} {{#if:|Шаблон:!class ="ambox-imageright"Шаблон:!
{{{imageright}}}
}}{{#if: ||{{#if:||{{#if:||}}}}{{#ifeq:{{#switch:{{#time: j xg Y|2016-02-17}}
|{{#time: j xg Y|}}=false |{{#time: j xg Y|-1 day}}=false |{{#time: j xg Y|-2 day}}=false |{{#time: j xg Y|-3 day}}=false |{{#time: j xg Y|-4 day}}=false |{{#time: j xg Y|-5 day}}=false |{{#time: j xg Y|-6 day}}=false |{{#time: j xg Y|-7 day}}=false |true
| Кузьмин | КузьминШаблон:If exists and not redirect }}]].
| {{#if: Вадим Кузьмин | Вадим Кузьмин | Шаблон:Сначала имя }}
{{#if: Шаблон:Wikidata | Шаблон:Wikidata }} |
|
| {{{вверху2}}} | |
| Шаблон:Wikidata {{#if:{{#if: | }}| {{#if: | }} }} |
|
| {{{изображение2}}} {{#if:| {{{подпись2}}} }} |
|
| {{#invoke:Navbar|navbar}} |
Вади́м Петро́вич Кузьми́н (также Дми́трий ; 19 марта , Новосибирск - 19 ноября , Воронеж) - российский рок-музыкант, лидер группы «Чёрный Лукич ».
Биография
Творческую деятельность начал в 1986 году в Новосибирске с создания команды «Спинки мента». Группа вошла в состав новосибирского рок-клуба. В 1987 году приняла участие в первом новосибирском рок-фестивале. Дмитрий в те времена активно общался с сибирской рок-тусовкой: Егором Летовым , Янкой Дягилевой , Манагером , Кузей Уо, братьями Лищенко и прочими известными в рок кругах личностями того времени. Первые альбомы записал в 1988 году в Омске на студии Гроб-Рекордз. Альбом старых песен «Эрекция лейтенанта Киреева» вышел под маркой «Спинок мента», а «Кучи в ночи» и «Кончились патроны» - уже под названием «Чёрный Лукич ».Чёрный Лукич - официальный сайт
После этого группа распадается, а сам Вадим переезжает в Юргу . Туда к нему приезжает Дмитрий Селиванов , вместе они решают вопрос о создании новой группы. Однако вскоре Селиванов умер и группа «Промышленная архитектура» начинает делать свои вещи и меняет название на «Мужской танец» . Записывается три альбома: «Осеннее Платье» (1989), «Карманный Лебедь» (1991) и «Последняя пощечина» (1991). Концертов группа не даёт, будучи чисто студийным коллективом. Однако это не мешает ей стать по итогам опроса новосибирского радио в 1990 году лучшей рок-командой НовосибирскаЭлла Кацмельбоген: «Чёрный Лукич (краткая история)» . Андрей Бурлака предлагает группе записать пластинку на фирме «Мелодия», однако этому не суждено сбыться. Вскоре группа распалась.
Осенью 1994 года возник проект альбома, посвященного героическим защитникам Белого Дома «Они сражались за Родину», куда по плану должны были войти песни Летова, Чёрного Лукича, Манагера и Романа Неумоева . Но и этот проект не был реализован. По инициативе Летова песня «Мы идём в тишине» вошла в альбом ГО «Солнцеворот», а «В Ленинских Горах» - в альбом «Невыносимая легкость бытия». Позже эти альбомы были перезаписаны и выпущены издательством «Выргород » под названиями «Лунный переворот» и «Сносная тяжесть небытия».
В феврале 1995 года Вадим с Олегом Манагером в Тюмени записывают альбом «Ледяные каблуки», в который вошли совсем новые песни («Продана девушка», «Суровая нить») и уже общепризнанные хиты («Вечная страна», «Кончились патроны»). По возвращении в Новосибирск записываются сразу два альбома: «Будет весело и страшно» (работать над альбомами помогал Евгений Каргополов) и «Девочка и рысь». «Будет весело и страшно» почти полностью дублирует «Ледяные каблуки», но песни исполнены в акустическом варианте.
В 1996 году воссоздает в акустическом варианте группу «Чёрный Лукич» и начинает активную концертную деятельность. В 1999 записывает альбом «Навсегда». Параллельно собирает электрический состав. Записывает в 2000 году альбом «Вересковый мёд», выпущенный в 2004 году издательством «Выргород». Летом 2003 года в Тюмени «Чёрным Лукичом» записывает альбом «Мария», вышедший на том же лейбле. В 2010 году работает над альбомом «Полярная звезда» в новосибирской домашней студии Александра Владыкина.
Рок-музыкант Вадим Кузьмин, более известный как Черный Лукич, скончался 19 ноября в Воронеже на 49-м году жизни.
Формально он принадлежал к плеяде сибирских панков, группировавшихся в конце 80-х - начале 90-х вокруг «Гражданской обороны». Заниматься творчеством всерьез Кузьмин действительно начал под влиянием Летова, записавшего ему в 1987-м знаменитый «Квартирник у Егора».
Чуть позже был затеян их совместный студийный проект «Спинки мента», под эгидой которого вышел альбом легкомысленных соц-артовых песенок «Эрекция лейтенанта Киреева». Более серьезные песни того периода Кузьмин тоже записал с лидером «ГО», но уже под своим псевдонимом, объединив их в пластинку «Кончились патроны». Своим сценическим именем Черный Лукич обязан песне «Мы из Кронштадта», которая, в свою очередь, написалась под влиянием сна, где фигурировал грозный Ленин - в сапогах и кожанке.
Черный Лукич
Общения с Егором Летовым Кузьмин не прекращал (так, в 2004-м они вместе исполнили «Мы идем в тишине» на концерте в честь 20-летия «Гражданской обороны» в Горбушке), однако в 90-е решительно избавился от обличительного пафоса сибирского панка . «Есть глобальная цель. Я вижу и чувствую много лет, насколько тяжело в нашем обществе жить хорошему человеку, - размышлял Лукич. - Часто он бывает одинок.
Любому человеку нужно чувствовать плечо рядом, и, наверное, все мои песни для того, чтобы поддержать хороших людей. Для этого я пел, правда, в другом обществе, хотя эта фраза и сейчас подходит: «Здесь стыдно быть хорошим». Мне хотелось бы, чтобы людям не стыдно было быть хорошими, и пытаюсь их в этом поддержать ». Его незлобивость и человеколюбие имели магнетические свойства. В общении он был невероятно прост и мог подарить любимый диск, который слушал в дороге, случайному человеку, с которым разговорился на концерте.
Черный Лукич
В середине 90-х Черный Лукич выпустил два акустических альбома, принесших автору наибольшую известность - «Будет весело и страшно» и «Девочка и рысь». Если первый содержал в себе ранние песни лирического содержания, то второй состоял из новых композиций, написанных под заметным влиянием Льюиса Кэрролла, Роберта Льюиса Стивенсона и Габриеля Гарсиа Маркеса . Обе пластинки записаны с замечательным сибирским гитаристом Евгением Каргополовым.
Черный Лукич
Постоянного концертного состава у Вадима Кузьмина никогда не было. В 2000-м увидела свет пластинка «Навсегда», модное звучание которой могло бы принести Лукичу всероссийскую популярность. В этот период Кузьмин выступал с группой «Тайга», чье звучание балансировало между пост-панком и брит-роком . Однако и этот состав отказался недолговечным, что не дало музыканту заявить о себе во всеуслышание.
Черный Лукич
Новым этапом для Черного Лукича стал альбом «Мария» (2004), записанный с арт-фолковым коллективом «Летучие рыбы» легендарного барабанщика «ГО» Александра Андрюшкина. На этом этапе Чёрного Лукича более всего занимает суггестивная лирика - стихи, навевающие определённое настроение, но напрочь лишённые строгого сюжета и осязаемых реалий. Этот альбом, пожалуй, не имеет аналогов в русском роке. Аскетичая акустической гитара и убаюкивающий голос Димы Кузьмина здесь звучат в окружении мандолин, вибрафонов, маримб, домр и прочих экзотических инструментов . Причудливый саунд обусловлен необычной концепцией альбома. Само название пластинки навеяно еще одним «историческим сном» автора - об испанской девушке Марии, тщетно ждущей своего любимого с войны. Записав альбом о смерти, Дима Кузьмин полностью сумел избежать, крови, мяса - и всего того, что рок-музыканты так любят называть «трагическим мироощущением».
Черный Лукич и группа Чевенгур «Суровая нить»
В 2004-м появился и «электрический» диск «Вересковый Мёд», который Лукич четыре года не мог издать свой электрический альбом. За это время распался тот состав, с которым Кузьмин записывал эту пластинку, не устоялся питерский концертный вариант группы и произошло окончательное закрепление Чёрного Лукича в акустическом статусе. Несмотря на это, диск вышел очень своевременно, в самый разгар моды на фанк, в стилистике которого выдержаны многие треки . Песню «Смешное Сердце» должны были издать на диске «Навсегда» ещё в 2000-м а «Почти новая жизнь» была замечена ещё в 1996-м на записи квартирника «Дорога Жизни».
Последним номерным альбомом Лукича стал диск «Полярная звезда» (2011). Одновременно вышел 75-минутный сборник раритетов «Кривое Колено», где собраны как концертные версии известных песен, так и новые композиции в непривычных аранжировках - и даже в виде ремиксов. Кузьмин регулярно концертировал в небольших залах, спокойно относясь к полному отсутствию всякого ажиотажа вокруг своей персоны. «Зачем собирать двухтысячные залы? Тешить свое самолюбие? Зарабатывать деньги? Можно идти другим путем и быть малым среди малых . Я считаю, что это великая удача. Это великое счастье, которое дал мне Господь - быть услышанным кем-то. Слава Богу!», - говорил он.
Черный Лукич
В последний раз Черный Лукич вышел на сцене в Воронеже 14 ноября вместе с группой «Солнце Лауры». Музыканты не только сыграли свои самостоятельные сеты, но и совместно исполнили песню «Смешное сердце», широко известную по саундтреку к фильму Алексея Балабанова «Кочегар» (2010) . Вадим Кузьмин скончался утром 19 ноября. Причиной смерти называют оторвавшийся тромб. Похороны прошли сегодня на Буденовском кладбище Воронежа.
Группы «Беловодье», «Теплая Трасса» и другие дадут 23 ноября благотворительный концерт памяти Черного Лукича в московском клубе «Шоколадная фабрика». Днем позже соратника помянет небезызвестный Роман Неумоев со своей «Инструкцией по выживанию» в клубе «Археология».
Фото с сайта lukich.info и vk.com
.
Не удаляйте шаблон до подведения итога обсуждения.
Дата начала обсуждения - 17 февраля 2016.
| Вадим Кузьмин | |
| Основная информация | |
|---|---|
| Полное имя |
Вадим Петрович Кузьмин |
| Дата рождения | |
| Дата смерти | |
| Годы активности | |
| Страна |
СССР СССР → Россия Россия |
| Профессии | |
| Жанры | |
| Коллективы | |
| Сотрудничество | |
| Лейблы |
БиографияТворческую деятельность начал в 1986 году в Новосибирске с создания команды «Спинки мента». Группа вошла в состав новосибирского рок-клуба. В 1987 году приняла участие в первом новосибирском рок-фестивале. Дмитрий в те времена активно общался с сибирской рок-тусовкой: Егором Летовым , Янкой Дягилевой , Манагером , Кузей Уо, братьями Лищенко и прочими известными в рок кругах личностями того времени. Первые альбомы записал в 1988 году в Омске на студии Гроб-Рекордз. Альбом старых песен «Эрекция лейтенанта Киреева» вышел под маркой «Спинок мента», а «Кучи в ночи» и «Кончились патроны» - уже под названием «Чёрный Лукич ». После этого группа распадается, а сам Вадим переезжает в Юргу . Туда к нему приезжает Дмитрий Селиванов , вместе они решают вопрос о создании новой группы. Однако вскоре Селиванов умер и группа «Промышленная архитектура» начинает делать свои вещи и меняет название на «Мужской танец» . Записывается три альбома: «Осеннее Платье» (1989), «Карманный Лебедь» (1991) и «Последняя пощечина» (1991). Концертов группа не даёт, будучи чисто студийным коллективом. Однако это не мешает ей стать по итогам опроса новосибирского радио в 1990 году лучшей рок-командой Новосибирска. Андрей Бурлака предлагает группе записать пластинку на фирме «Мелодия», однако этому не суждено сбыться. Вскоре группа распалась. Осенью 1994 года возник проект альбома, посвященного героическим защитникам Белого Дома «Они сражались за Родину», куда по плану должны были войти песни Летова, Чёрного Лукича, Манагера и Романа Неумоева . Но и этот проект не был реализован. По инициативе Летова песня «Мы идём в тишине» вошла в альбом ГО «Солнцеворот», а «В Ленинских Горах» - в альбом «Невыносимая легкость бытия». Позже эти альбомы были перезаписаны и выпущены издательством «Выргород » под названиями «Лунный переворот» и «Сносная тяжесть небытия». В феврале 1995 года Вадим с Олегом Манагером в Тюмени записывают альбом «Ледяные каблуки», в который вошли совсем новые песни («Продана девушка», «Суровая нить») и уже общепризнанные хиты («Вечная страна», «Кончились патроны»). По возвращении в Новосибирск записываются сразу два альбома: «Будет весело и страшно» (работать над альбомами помогал Евгений Каргополов) и «Девочка и рысь». «Будет весело и страшно» почти полностью дублирует «Ледяные каблуки», но песни исполнены в акустическом варианте. |
