Начинается сказка не про нас и не про вас, а про рыбу - ерша-забияку, что лезет в каждую драку. А попробуй возьмись за него - уколет да выскочит.
Жил-был ерш-ершишка, ершишка-плутишка - худая головишка, вертлявый хвост, колючий нос.
Стало ему в своем пруду жить плохо, и поплыл он в озеро Ростовское. Закричал ершишка своим громким голосишком:
- Рыба севрюга, калуга, язи, головли, последняя рыбка плотичка-сестричка! Пустите меня, ерша, в озеро погулять. Мне у вас не год годовать, а хоть один час попировать, червяков покушать, умных речей послушать!
Согласилась рыба пустить ерша в озеро на один час погулять.
А ерш где ночь ночевал - тут и год годовал, а где две ночевал - тут и совсем жить остался.
Да и стал он по всему озеру похаживать, крупную рыбу под жабры покалывать, а мелкую и совсем обижать, к тине-плотине прижимать.
Тогда мелкая и крупная рыба собралась вместе, и выбрали они себе судью праведного - рыбу-сом с большим усом:
- Защити ты нас, рыба-сом, от ерша-обидчика.
Послала рыба-сом за ершом плотичку-сестричку. Плотичка ерша нашла, да привести не смогла: ерш ее поколол, побил, еле живую отпустил.
Послал сом с большим усом рыбу-щуку искать ерша.
Щука в озеро нырнула, хвостом плеснула, ерша в тине нашла:
- Здорово, ершишка!
- Здорово, щучишка! Зачем пришла?
- Идем к рыбе-сом с большим усом на строгий суд.
- А кто на меня жалуется?
- Вся рыба: севрюга, калуга, все язи, головли, плотичка-сестричка и мелкая корюшка. Даже налим - уж на что ленив, губы толстые и говорить не умеет, - и тот на -тебя жалуется. Идем, ерш.
А ерш хвостом вильнул, колючки повыставил:
- Ну нет, щука, ты хоть носом остра, а не возьмешь ерша с хвоста. Не пойду в суд. Как хочу - так и живу. Кого хочу - того и обижаю.
Долго ждали на суд ерша - не дождались. Тогда рыба-сом с большим усом послала за ершом осетра. Ерш-то осетру зять. Осетр сумел его взять и на суд представить.
- Рыба-сом с большим усом, ты зачем меня на суд требовал?
- Ах ты, ершишка-плутишка - худая головишка, ты в Ростовское озеро выпросился на один час погулять, а потом всех стал выживать. Стал по озеру похаживать, крупную рыбу покалывать, а мелкую обижать - к тине-плотине прижимать.
А ерш никого не боится, от всех колючками боронится, громким голосом кричит:
- Ах ты, рыба-сом с большим усом! Язи, головли, семужина, вы мне не чета. Вас едят господа да бояре, а меня - добрые люди крестьяне. Бабы щей наварят, блинов напекут. Щи едят, похваливают: рыба костлява, да уха хороша. Вот я какой!
Да как ощерится и пошел гулять, пошел гулять, рыбам угрожать:
- Достанется вам всем: рыбе севрюге, калуге, язям, головлям. Да и маленькой рыбке плотичке-сестричке. Достанется и налиму толстобрюхому; ишь, говорить не умеет, губы толстые, а пошел жаловаться. Всем отплачу! Всех поколю!
Гулял, кричал, на утренней заре задремал и рыбаку в сети попал.
Пришел Иван - ерша поймал.
Пришел Павел - котел поставил.
Пришел Пров - принес дров.
Пришел Обросим - ерша в котел бросил.
Пусть попреет - к ужину поспеет.
Пришел Глеб - принес хлеб.
Пришел Демид - стал ерша делить.
Стала ершу честь - стали ерша есть.
Дедушка Елизар - пальчики облизал.
Бабушка Ненила - котел помыла.
И все тут.
Ершишко-кропачишко, ершишко-пагубнишко склался на дровнишки со своими маленькими ребятишками: пошел он в Кам-реку, из Кам-реки в Трос-реку, из Трос-реки в Кубенское озеро, из Кубенского озера в Ростовское озеро и в этом озере выпросился остаться одну ночку; от одной ночки две ночки, от двух ночек две недели, от двух недель два месяца, от двух месяцев два года, а от двух годов жил тридцать лет.
Стал он по всему озеру похаживать, мелкую и крупную рыбу под бока подкалывать. Тогда мелкая и крупная рыба собрались во един круг и стали выбирать себе судью праведную, рыбу-сом с большим усом.
Будь ты, - говорят, - нашим судьей.
Сом послал за ершом, добрым человеком, и говорит:
- Ерш, добрый человек! Почему ты нашим озером завладел?
- Потому, - говорит, - я вашим озером завладел, что ваше озеро Ростовское горело снизу и доверху, с Петрова дня и до Ильина дня, выгорело оно снизу доверху и запустело.
- Ни вовек, - говорит рыба-сом, - наше озеро не гарывало! Есть ли у тебя в том свидетели, московские крепости, письменные грамоты?
- Есть у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: сорога-рыба на пожаре была, глаза запалила, и понынче у нее красны.
И послал сом-рыба за сорогой-рыбой. Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туда же понятых, зовут сорогу-рыбу:
- Сорога-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество.
Сорога-рыба, не дошедши рыбы-сом, кланялась. И говорит ей сом:
- Здравствуй, сорога-рыба, вдова честная! Гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?
- Ни вовек-то, - говорит сорога-рыба, - не гарывало наше озеро!
Говорит сом-рыба:
- Слышишь, ерш, добрый человек! Сорога-рыба в глаза обвинила.
А сорога тут же примолвила:
- Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает!
- Есть же у меня, - говорит, - в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: окунь-рыба на пожаре был, головешки носил, и понынче у него крылья красны.
- Окунь-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество.
И приходит окунь-рыба. Говорит ему сом-рыба:
- Скажи, окунь-рыба, гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня по Ильин день?
- Ни вовек-то, - говорит, - наше озеро не гарывало! Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает!
Ерш не унывает, на бога уповает, говорит сом-рыбе:
- Есть же у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: рыба-щука, вдова честная, притом не мотыга, скажет истинную правду. Она на пожаре была, головешки носила, и поныне черна.
Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туда же понятых (это государские посылыцики), приходят и говорят:
- Щука-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество.
Щука-рыба, не дошедши рыбы-сом, кланялась:
- Здравствуй, ваше величество!
- Здравствуй, рыба-щука, вдова честная, притом же ты и не мотыга! - говорит сом. - Гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?
Щука-рыба отвечает:
- Ни вовек-то не гарывало наше озеро Ростовское! Кто ерша знает да ведает, тот всегда без хлеба обедает!
Ерш не унывает, на бога уповает.
- Есть же, - говорит, - у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: налим-рыба на пожаре был, головешки носил, и понынче он черен.
Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туда же понятых (это государские посылыцики), приходят к налим-рыбе и говорят:
- Налим-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество.
- Ах, братцы! Нате вам гривну за труды и на волокиту; у меня губы толстые, брюхо большое, в городе не бывал, пред судьями не стаивал, говорить не умею, кланяться, право, не могу.
Эти государские посыльщики пошли домой; тут поймали ерша и посадили его в петлю.
По ершовым-то молитвам бог дал дождь и слякоть. Ерш из петли-то да и выскочил: пошел он в Кубенское озеро, из Кубенского озера в Трос-реку, из Трос-реки в Кам-реку. В Кам-реке идут щука да осетр.
Куда вас черт понес? - говорит им ерш.
Пришел Бродька - бросил ерша в лодку, пришел Петрушка - бросил ерша в плетушку.
Наварю, - говорит, - ухи да и скушаю. Тут и смерть ершова!
Сказка о Ерше Ершовиче сыне Щетинникове. Ёрш Ершович, сын Щетинников как-то склался на дровнишки. Сказка!!
....
Ё рш Ершович, сын Щетинников как-то склался на дровнишки со своими маленькими ребятишками.
П ошёл он в Кам-реку, из Кам-реки − в Трос-реку, из Трос-реки − в Кубенское озеро, а из Кубенского озера − в Ростовское озеро и в этом озере выпросился остаться на одну ночь.
О т одной ночки он жил две ночи, от двух ночей − две недели, от двух недель − два месяца, от двух месяцев − два года, а от двух лет − тридцать лет. Стал он по всему озеру похаживать, мелкую и крупную рыбу подкалывать.
Т огда мелкая и крупная рыба собралась в кружок и стала выбирать себе судью праведного − рыбу-сом с большим усом.
- Б удь ты, − говорят, − нашим судьёй.
С ом послал за Ершом Ершовичем и говорит:
- Ё рш, добрый человек! Почему ты нашим озером завладел?
- П отому, − говорит ёрш, − что ваше озеро Ростовское горело снизу и доверху, с Петрова дня и до Ильина дня. Выгорело оно снизу и доверху и запустело.
- Н и вовек, − говорит рыба-сом, − наше озеро не гарывало, да не горело! Есть ли у тебя в том свидетели, московские крепости, письменные грамоты?
Г оворит на то Ёрш:
- Е сть у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты, плотва-рыба на пожаре была, глаза запалила, и понынче у неё красны.
П осылает сом за плотвой-рыбой. Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких рыб, туда же понятых, государские посыльщики, зовут плотву-рыбу:
- П лотва-рыба! Зовёт тебя рыба-сом с большим усом пред своё величество.
П лотва-рыба, не дошедчи рыбы-сом, кланялась ему. Говорит ей сом:
- З дравствуй, плотва-рыба, вдова честная! Гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?
- Н и вовек-то, − говорит плотва, − не гарывало наше озеро!
Г оворит сом-рыба:
- С лышишь, ёрш, добрый человек! Плотва-рыба в глаза обвинила.
А плотва тут же сказала:
- К то ерша знает да ведает, тот всегда без хлеба обедает!
Ё рш Ершович не унывает и на Бога уповает, и дальше увещевает:
- Е сть же у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты, окунь-рыба на пожаре был, головёшки носил, и понынче у него крылья красны.
С
- О кунь-рыба, зовёт тебя рыба-сом с большим усом пред своё величество.
П риходит окунь-рыба. Говорит ему сом-рыба:
- С кажи, окунь-рыба, гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?
- Н и вовек-то, − говорит окунь, − наше озеро не гарывало! Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает!
Ё рш не унывает, на Бога уповает и говорит сом-рыбе:
- Е сть же у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты, щука-рыба, вдова честная, притом не мотыга, скажет истинную правду. Она на пожаре была, головёшки носила и понынче черна.
С трелец-боец, карась-палач, две горсти мелких рыб, туда же понятых, приходят и говорят:
- Щ ука-рыба, зовёт тебя рыба-сом с большим усом пред своё величество.
Щ ука-рыба, не дошедчи рыбы-сом, ему кланялась и говаривала:
- З дравствуйте, ваше величество!
- З дравствуй, щука-рыба, вдова честная, притом же ты и не мотыга! − Говорит сом. − Гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?
Щ ука отвечает:
- Н и вовек-то не гарывало наше озеро Ростовское! Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает!
Ё рш Ершович не унывает, а на Бога уповает.
- Е сть же, − говорит Ёрш, − у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты, налим-рыба на пожаре был, головёшки носил, и понынче он чёрен.
С трелец-боец, карась-палач, две горсти мелких рыб, туда же понятых, приходят к налиму и говорят:
- Н алим-рыба! Зовёт тебя рыба-сом с большим усом пред своё величество.
- А х, братцы, берите гривну на труды и на волокиту. У меня губы толстые, брюхо большое, в городе не был, перед судьями не стоял, говорить не умею, кланяться, право, не могу.
Э ти государские посыльщики пошли домой.
Т ут поймали Ерша Ершовича и посадили в петлю. По ершовым-то молитвам Бог дал дождь да слякоть. Ёрш из петли-то да и выскочил.
П ошёл он в Кубенское озеро, из Кубенского озера − в Трос-реку, а из Трос-реки − в Кам-реку. Там идут щука да осётр.
- К уда вас чёрт понёс? − Говорит им Ёрш Ершович.
У слыхали рыбаки ершов голос тонкий и начали ерша ловить. Изловили Ерша Ершовича, сына Щетинникова.
П ришёл Бродька − бросил ерша в лодку.
П ришёл Петрушка − бросил ерша в плетушку.
- Н аварю, − говорит, − ухи, да и скушаю.
Т ут и смерть пришла ершова!
+++++++++++++++++++++++++++++
ачинается сказка не про нас и не про вас, а про рыбу - ерша-забияку, что лезет в каждую драку. А попробуй, возьмись за него - уколет да выскочит.
Жил-был ерш-ершишка, ершишка-плутишка - худая головишка, вертлявый хвост, колючий нос.
Стало ему в своем пруду жить плохо, и поплыл он в озеро Ростовское. Закричал ершишка своим громким голосишком:
- Рыба севрюга, калуга, язи, головли, последняя рыбка плотичка-сестричка! Пустите меня, ерша, в озеро погулять. Мне у вас не год годовать, а хоть один час попировать, червяков покушать, умных речей послушать!
Согласилась рыба пустить ерша в озеро на один час погулять. А ерш где ночь ночевал - тут и год годовал, а где две ночевал - тут и совсем жить остался.
Да и стал он по всему озеру похаживать, крупную рыбу под жабры покалывать, а мелкую и совсем обижать, к тине-плотине прижимать.
Тогда мелкая и крупная рыба собралась вместе, и выбрали они себе судью праведного - рыбу-сом с большим усом.
- Защити ты нас, рыба-сом, от ерша-обидчика.
Послала рыба-сом за ершом плотичку-сестричку. Плотичка ерша нашла, да привести не смогла: ерш ее поколол, побил, еле живую отпустил.
Послал сом с большим усом рыбу-щуку искать ерша.
Щука в озеро нырнула, хвостом плеснула, ерша в тине нашла:
- Здорово, ершишка!
- Здорово, щучишка! Зачем пришла?
- Идем к рыбе-сом с большим усом на строгий суд.
- А кто на меня жалуется?
- Вся рыба: севрюга, калуга, все язи, головли, плотичка-сестричка и мелкая корюшка. Даже налим - уж на что ленив, губы толстые и говорить не умеет, - и тот на тебя жалуется. Идем, ерш.
А ерш хвостом вильнул, колючки по-выставил:
- Ну, нет, щука, ты хоть носом остра, а не возьмешь ерша с хвоста. Не пойду в суд. Как хочу - так и живу. Кого хочу - того и обижаю.
Долго ждали на суд ерша - не дождались.
Тогда рыба-сом с большим усом послала за ершом осетра.
Ерш-то осетру зять. Осетр сумел его взять и на суд представить.
- Рыба-сом с большим усом, ты зачем меня на суд требовала?
- Ах, ты, ершишка-плутишка - худая головишка, ты в Ростовское озеро выпросился на один час погулять, а потом всех стал выживать. Стал по озеру похаживать, крупную рыбу покалывать, а мелкую обижать - к тине-плотине прижимать.
А ерш никого не боится, от всех колючками боронится, громким голосом кричит:
- Ах ты, рыба-сом с большим усом! Язи, головли, семужина, вы мне не чета. Вас едят господа да бояре, а меня - добрые люди крестьяне. Бабы щей наварят, блинов напекут. Щи едят, похваливают: рыба костлява, да уха хороша. Вот я какой!
Да как ощерится и пошел гулять, пошел гулять, рыбам угрожать:
- Достанется вам всем, рыбе севрюге, калуге, язям, головлям. Да и маленькой рыбке плотичке-сестричке. Достанется и налиму толстобрюхому; ишь, говорить не умеет, губы толстые, а пошел жаловаться. Всем отплачу! Всех поколю!
Гулял, кричал, на утренней заре задремал и рыбаку в сети попал.
Пришел Иван - ерша поймал.
Пришел Павел - котел поставил.
Пришел Пров - принес дров.
Пришел Обросим - ерша в котел бросил.
Пусть попреет - к ужину поспеет.
Пришел Глеб - принес хлеб.
Пришел Демид - стал ерша делить.
Стала ершу честь - стали ерша есть.
Дедушка Елизар - пальчики облизал.
Бабушка Ненила - котел помыла.
И все тут.
Воробей Воробеич и Ерш Ершович жили в большой дружбе. Каждый день летом Воробей Воробеич прилетал к речке и кричал:
– Эй, брат, здравствуй!.. Как поживаешь?
– Ничего, живем помаленьку, – отвечал Ерш Ершович. – Иди ко мне в гости. У меня, брат, хорошо в глубоких местах… Вода стоит тихо, всякой водяной травки сколько хочешь. Угощу тебя лягушачьей икрой, червячками, водяными козявками…
– Спасибо, брат! С удовольствием пошел бы я к тебе в гости, да воды боюсь. Лучше уж ты прилетай ко мне в гости на крышу… Я тебя, брат, ягодами буду угощать, – у меня целый сад, а потом раздобудем и корочку хлебца, и овса, и сахару, и живого комарика. Ты ведь любишь сахар?
– Какой он?
– Белый такой…
– Как у нас гальки в реке?
– Ну вот. А возьмешь в рот – сладко. Твою гальку не съешь. Полетим сейчас на крышу?
– Нет, я не умею летать, да и задыхаюсь на воздухе. Вот лучше на воде поплаваем вместе. Я тебе всё покажу…
Воробей Воробеич пробовал заходить в воду, – по колена зайдет, а дальше страшно делается. Так-то и утонуть можно! Напьется Воробей Воробеич светлой речной водицы, а в жаркие дни покупается где-нибудь на мелком месте, почистит перышки и опять к себе на крышу. Вообще жили они дружно и любили поговорить о разных делах.
– Как это тебе не надоест в воде сидеть? – часто удивлялся Воробей Воробеич. – Мокро в воде, – еще простудишься…
Ерш Ершович удивлялся в свою очередь:
– Как тебе, брат, не надоест летать? Вон как жарко бывает на солнышке: как раз задохнешься. А у меня всегда прохладно. Плавай себе, сколько хочешь. Небойсь летом все ко мне в воду лезут купаться… А на крышу кто к тебе пойдет?
– И еще как ходят, брат!.. У меня есть большой приятель – трубочист Яша. Он постоянно в гости ко мне приходит… И веселый такой трубочист, – всё песни поет. Чистит трубы, а сам напевает. Да еще присядет на самый конек отдохнуть, достанет хлебца и закусывает, а я крошки подбираю. Душа в душу живем. Я ведь тоже люблю повеселиться.
У друзей и неприятности были почти одинаковые. Например, зима: как зяб бедный Воробей Воробеич! Ух, какие холодные дни бывали! Кажется, вся душа готова вымерзнуть. Нахохлится Воробей Воробеич, подберет под себя ноги да и сидит. Одно только спасение – забраться куда-нибудь в трубу и немного погреться. Но и тут беда.
Раз Воробей Воробеич чуть-чуть не погиб благодаря своему лучшему другу – трубочисту. Пришел трубочист да как спустит в трубу свою чугунную гирю с помелом, – чуть-чуть голову не проломил Воробью Воробеичу. Выскочил он из трубы весь в саже, хуже трубочиста, и сейчас браниться:
– Ты это что же, Яша, делаешь-то? Ведь этак можно и до смерти убить…
– А я почем же знал, что ты в трубе сидишь!
– А будь вперед осторожнее… Если бы я тебя чугунной гирей по голове стукнул, – разве это хорошо?
Ершу Ершовичу тоже по зимам приходилось несладко. Он забирался куда-нибудь поглубже в омут и там дремал по целым дням. И темно, и холодно, и не хочется шевелиться. Изредка он подплывал к проруби, когда звал Воробей Воробеич. Подлетит к проруби воды напиться и крикнет:
– Эй, Ерш Ершович, жив ли ты?
– И у нас тоже не лучше, брат! Что делать, приходится терпеть… Ух, какой злой ветер бывает!.. Тут, брат, не заснешь… Я всё на одной ножке прыгаю, чтобы согреться. А люди смотрят и говорят: «Посмотрите, какой веселенький воробушек!» Ах, только бы дождаться тепла… Да ты уж опять, брат, спишь?..
А летом опять свои неприятности. Раз ястреб версты две гнался за Воробьем Воробеичем, и тот едва успел спрятаться в речной осоке.
– Ох, едва жив ушел! – жаловался он Ершу Ершовичу, едва переводя дух. – Вот разбойник-то!.. Чуть-чуть не сцапал, а там бы – поминай как звали.
– Это вроде нашей щуки, – утешал Ерш Ершович. – Я тоже недавно чуть-чуть не попал ей в пасть. Как бросится за мной, точно молния! А я выплыл с другими рыбками и думал, что в воде лежит полено, а как это полено бросится за мной… Для чего только эти щуки водятся? Удивляюсь и не могу понять…
– И я тоже… Знаешь, мне кажется, что ястреб когда-нибудь был щукой, а щука была ястребом. Одним словом, разбойники…
Да, так жили да поживали Воробей Воробеич и Ерш Ершович, зябли по зимам, радовались летом; а веселый трубочист Яша чистил свои трубы и попевал песенки. У каждого свое дело, свои радости и свои огорчения.
Однажды летом трубочист кончил свою работу и пошел к речке смыть с себя сажу. Идет да посвистывает, а тут слышит – страшный шум. Что такое случилось? А над рекой птицы так и вьются: и утки, и гуси, и ласточки, и бекасы, и вороны, и голуби. Все шумят, орут, хохочут – ничего не разберешь.
– Эй, вы, что случилось? – крикнул трубочист.
– А вот и случилось… – чиликнула бойкая синичка. – Так смешно, так смешно!.. Посмотри, что наш Воробей Воробеич делает… Совсем взбесился.
Когда трубочист подошел к реке, Воробей Воробеич так и налетел на него. А сам страшный такой: клюв раскрыт, глаза горят, все перышки стоят дыбом.
– Эй, Воробей Воробеич, ты это что, брат, щумишь тут? – спросил трубочист.
– Нет, я ему покажу!.. – орал Воробей Воробеич, задыхаясь от ярости. – Он еще не знает, каков я… Я ему покажу, проклятому Ершу Ершовичу! Он будет меня поминать, разбойник…
– Не слушай его! – крикнул трубочисту из воды Ерш Ершович. – Все-то он врет…
– Я вру? – орал Воробей Воробеич. – А кто червяка нашел? Я вру!.. Жирный такой червяк! Я его на берегу выкопал… Сколько трудился… Ну, схватил его и тащу домой, в свое гнездо. У меня семейство, – должен я корм носить… Только вспорхнул с червяком над рекой, а проклятый Ерш Ершович, – чтоб его щука проглотила! – как крикнет: «Ястреб!» Я со страху крикнул, – червяк упал в воду, а Ерш Ершович его и проглотил… Это называется врать?! И Ястреба никакого не было.
– Что же, я пошутил, – оправдывался Ерш Ершович. – А червяк действительно был вкусный…
Около Ерша Ершовича собралась всякая рыба: плотва, караси, окуни, малявки – слушают и смеются. Да, ловко пошутил Ерш Ершович над старым приятелем! А еще смешнее, как Воробей Воробеич вступил в драку с ним. Так и налетает, так и налетает, а взять ничего не может.
– Подавись ты моим червяком! – бранился Воробей Воробеич. – Я другого себе выкопаю… А обидно то, что Ерш Ершович обманул меня и надо мной же еще смеется. А я его еще к себе на крышу звал… Хорош приятель, нечего сказать. Вот и трубочист Яша то же скажет… Мы с ним тоже дружно живем и даже вместе закусываем иногда: он ест – я крошки подбираю.
– Постойте, братцы, это самое дело нужно рассудить, – заявил трубочист. – Дайте только мне сначала умыться… Я разберу ваше дело по совести. А ты, Воробей Воробеич, пока немного успокойся…
– Мое дело правое, – что же мне беспокоиться! – орал Воробей Воробеич. – А только я покажу Ершу Ершовичу, как со мной шутки шутить…
Трубочист присел на бережок, положил рядом на камешек узелок со своим обедом, вымыл руки и лицо и проговорил:
– Ну, братцы, теперь будем суд судить… Ты, Ерш Ершович, – рыба, а ты, Воробей Воробеич, – птица. Так я говорю?
– Так! так!.. – закричали все: и птицы и рыбы.
Трубочист развернул свой узелок, положил на камень кусок ржаного хлеба, из которого состоял весь его обед, и проговорил:
– Вот, смотрите: что это такое? Это – хлеб. Я его заработал, и я его съем; съем и водицей запью. Так? Значит, пообедаю и никого не обижу. Рыба и птица тоже хочет пообедать… У вас, значит, своя пища. Зачем же ссориться? Воробей Воробеич откопал червячка, значит, он его заработал, и, значит, червяк – его…
– Позвольте, дяденька… – послышался в толпе птиц тоненький голосок.
Птицы раздвинулись и пустили вперед Бекасика-песочника, который подошел к самому трубочисту на своих тоненьких ножках.
– Дяденька, это неправда.
– Что неправда?
– Да червячка-то ведь я нашел… Вон спросите уток, – они видели. Я его нашел, а Воробей налетел и украл.
Трубочист смутился. Выходило совсем не то.
– Как же это так?.. – бормотал он, собираясь с мыслями. – Эй, Воробей Воробеич, ты это что же, в самом деле, обманываешь?
– Это не я вру, а Бекас врет. Он сговорился вместе с утками…
– Что-то не тово, брат… гм… да! Конечно, червячок – пустяки; а только вот нехорошо красть. А кто украл, тот должен врать… Так я говорю? Да…
– Верно! Верно!.. – хором крикнули опять все. – А ты все-таки рассуди Ерша Ершовича с Воробьем Воробеичем. Кто у них прав?.. Оба шумели, оба дрались и подняли всех на ноги.
– Кто прав? Ах вы, озорники, Ерш Ершович и Воробей Воробеич!.. Право, озорники. Я обоих вас и накажу для примера… Ну, живо миритесь, сейчас же!
– Верно! – крикнули все хором. – Пусть помирятся…
– А Бекасика-песочника, который трудился, добывая червячка, я накормлю крошками, – решил трубочист. – Все и будут довольны…
– Отлично! – опять крикнули все.
Трубочист уже протянул руку за хлебом, а его и нет. Пока трубочист рассуждал, Воробей Воробеич успел его стащить.
– Ах, разбойник! Ах, плут! – возмутились все рыбы и все птицы.
И все бросились в погоню за вором. Краюшка была тяжела, и Воробей Воробеич не мог далеко улететь с ней. Его догнали как раз над рекой. Бросились на вора большие и малые птицы. Произошла настоящая свалка. Все так и рвут, только крошки летят в реку; а потом и краюшка полетела тоже в реку. Тут уж схватились за нее рыбы. Началась настоящая драка между рыбами и птицами. В крошки растерзали всю краюшку, и все крошки съели. Как есть ничего не осталось от краюшки. Когда краюшка была съедена, все опомнились и всем сделалось совестно. Гнались за вором Воробьем да по пути краденую краюшку и съели.
А веселый трубочист Яша сидит на бережку, смотрит и смеется. Уж очень смешно всё вышло… Все убежали от него, остался один только Бекасик-песочник.
– А ты что же не летишь за всеми? – спрашивает трубочист.
– И я полетел бы, да ростом мал, дяденька. Как раз большие птицы заклюют…
– Ну, вот так-то лучше будет, Бекасик. Оба остались мы с тобой без обеда. Видно, мало еще поработали…
Пришла Аленушка на бережок, стала спрашивать веселого трубочиста Яшу, что случилось, и тоже смеялась.
– Ах, какие они все глупые, и рыбки и птички. А я бы разделила всё – и червячка и краюшку, и никто бы не ссорился. Недавно я разделила четыре яблока… Папа приносит четыре яблока и говорит: «Раздели пополам, – мне и Лизе (сестра писателя. – Ред.)». Я и разделила на три части: одно яблоко дала папе, другое – Лизе, а два взяла себе.
