То был старый рыбак, промышлявший на Гольфстримі сам-один в своей лодке. Вот уже восемьдесят четыре дня он выходил в море и не поймал ни одной рыбки. Первые сорок дней с ним был парень. И по сорока несчастливых днях мальчику родители сказали, что старый теперь решительно и бесповоротно salao1, то есть совершенно бесталанный, и велели сыну перейти к другому рыбаки, с которым он первой же недели поймал три добренні рыбины. Парню было обидно видеть, как старик в день возвращается ни с чем, и он каждый раз шел помочь ему преподнести змотану снасть, гарпун, ости или мачту с парусом. Парус был полатане мешковиной и, обернутый вокруг мачты, похоже на флаг безустанной поражения.
Старик был кощавий, истощенный, затылок его поорали глубокие морщины на лице темнели коричневые пятна безвредного накожного рака, что появляются от солнечного луча, отраженного тропическим морем. Те пятна сбегали вниз по щекам до самой шеи.
Ладони старика были иссечены глубокими поперечными рубцами от плетеной лески, которой он тянул из воды крупную рыбу. И. ни один из тех рубцов не был свежий - все старые, как борозды на пересохшей земле.
Все в нем было старое, кроме глаз, а они имели цвет моря и блестели весело и непереможно.
Деду Сантьяго, - сказал ему парень, когда они поднимались от берега, где оставили лодку, - я мог бы снова ходить в море с тобой. Теперь мы призбирали немного денег.
Старик научил парня рыбачить, и тот любил его.
Нет, - сказал старик. - Ты теперь на счастливом лодке. Оставайся там.
Но вспомни, как ты когда-восемьдесят семь дней подряд возвращался ни с чем, а потом мы три недели ловили каждый день по огромной рыбине.
Помню, - сказал старик. - Я знаю: ты ушел от меня не потому, что отчаялся.
Велел папа. А я ведь еще несовершеннолетний и должен слушаться его.
Знаю, - сказал старик. - Так и должно быть.
Они поднялись по дороге к хижине старого и зашли в открытую дверь. Старик простер мачту к стене, а парень поставил рядом ящик и остальные орудия. Мачта была длиной почти такая, как вся хижина, слепленная из цепких брунькових щитков королевской пальмы, известных под названием гуано. Там стояли кровать, стол и стул, а просто на полу был очаг, где старый разжигал древесный уголь и варил себе еду. На темных стенах с розрівняних и плотно пригнанных друг к другу шероховатых волокнистых щитков висело цветное изображение Святого сердца Господнього2 и еще одно - Медной Богоматері3. То были памятки по жене. Когда на стене висела и ее подкрашенная фотография, но старик снял то фото, потому что, глядя на него, слишком остро чувствовал свое одиночество, и теперь оно лежало на полке в углу под его чистой рубашкой.
Восемьдесят пять - счастливое число, - молвил старик. - Что ты скажешь, если я завтра притащу рибисько на тысячу фунтов чистого веса?
Ну, я беру сетку и иду по сардины. А ты посидишь здесь на пороге против солнышка?
Ага. Я имею вчерашнюю газету, то почитаю о бейсболе.
Когда он вернулся, солнце уже зашло, а старик спал на своем стуле. Парень снял с кровати старое солдатское одеяло и накинул ему на плечи поверх спинки стула.
То были удивительные плечи - и до сих пор еще мощные, хоть и старые, - и шея тоже еще крепкая, и теперь, когда старик спал, склонив голову на грудь, морщины на затылке отличались не так четко. Рубашка на нем была такая же латанная-перелатанная, как и парус, и заплаты, неровно повицвітавши на солнце, пестрели разными цветами. А вот лицо было очень старое и с закрытыми глазами казалось совсем безживним. Газета лежала у него на коленях, и рука, упав на нее, не давала вечернем ветру сдуть ее прочь. Ноги старика были босые.
Заснул он скоро, и во сне ему вспоминался Африка его юношеских лет: длинные берега, золотистые и белые - такие белые, что аж глазам больно - высокие мысы и огромные темные горы. Теперь он каждую ночь оказывался на тех берегах, и слышал во сне, как грохочут волны прибоя, и видел, как вскрывают их лодки туземцев. Он слышал дух смолы и пакли, что стоял над палубой, слышал дух Африки, что его приносил с берега утренний ветерок.
Ему уже более не снились ни штормы, ни женщины, ни выдающиеся события, ни большая рыба, ни драки, ни соревнования силачей, ни его жена. Снились только далекие пейзажи и еще львы на берегу. Они играли в предвечерних сумерках, словно котята, и он любил их так же, как любил парня. И парень не снился ему никогда.
Старик проснулся, посмотрел сквозь открытую дверь на месяц, тогда развернул штаны и натянул на себя. Выйдя из хижины, он справил малую нужду, тогда подался дорогой будить парня. От утреннего холода его пробирала дрожь. И он знал, что скоро согреет шествие, а там скоро и на весла...
Он всегда мысленно называл море la mar, как говорят по-испанскому те, кто его любит. И хоть иногда вспоминают его лихом, однако всегда говорят о нем, как о женщине. Кое-кто из младших возрасте рыбаков, те, что цепляли на свою снасть буйки вместо поплавков и имели моторные лодки, купленные во времена, когда акулья печень давала большую выгоду называли его el mar - в мужском роді4. Они говорили о нем как о сопернике, как о бездушный пространство, ба, даже как о враге. И старик всегда думал о море как о женщине, о живом существе, что может и подарить великую милость, и лишить ее, а если и делает что-то плохое или нерозважне, то лишь потому, что такова уж ее натура. «Вон и месяц розтривожує море так же, как и женщину», - думал старик.
Он греб размеренно, без особых усилий, потому что хорошо умел держать постоянную скорость, и поверхность океана была гладкая, если не считать единичных заворотов на течения. Старый рулил за водой оставив добрую треть своей работы на течение, поэтому, когда начал заниматься на свет, он увидел, что доплыл куда дальше, чем надеялся за это время.
Он не помнил уже, когда начал говорить вслух, рыбача одиночкой. Когда-то раньше, оставаясь в одиночестве, он пел; время пел и ночами, неся вахту на рыболовных парусниках и охотничьих судах, ходивших по черепах. А разговаривать сам с собой начал, видимо, тогда, когда от него ушел парень. Но наверняка он не помнил. Рыбача вместе, они с парнем конечно не отзывались друг к другу без надобности. Разговаривали в основном по ночам или же оставаясь на берегу в непогоду. Между рыбаков считалось зазорным болтать в море, и старый всегда одобрял и уважал этот обычай. Но теперь он часто высказывал свои мысли вслух - ведь это никому не вадило.
Если бы кто услышал, что я так разговариваю вслух, то подумал бы, что мне отняло ум, - сказал он. - Однако я при своем уме, так вот, мне до того безразлично.
Он не отводил глаз от жилок и именно в этот миг увидел, как одно зеленое удилище над бортом резко дернулось вниз.
Ага, - молвил старик. - Ага, - и беззвучно положил весла. Тогда потянулся к жилки и осторожно взял ее большим и указательным пальцами правой руки. Он не почувствовал ни натяжения, ни веса и государств жилку свободно, без усилия. Вдруг она снова дернулась. На этот раз - легонько, как-то неуверенно; и старик хорошо знал, что это означает. Там, в глубине, за сотню саженей от лодки, марлин объедал сардины, нанизанные на острие и изгиб виклепаного ручным способом крючка, что витикався с головы небольшого тунца, насаженного на стержень.
Жилка и дальше потихоньку сіпалась у него между пальцами и старый радовался тому, и вдруг почувствовал, как она напряглась от огромного, просто-таки невероятной тяжести. То была вес рыбины, и он отпускал леску все глубже, глубже, глубже, и первый из двух запасных мотков быстро раскручивался. Жилка легко проскальзывала у него между пальцами, и старик, хоть почти и не придержував ее, все равно чувствовал огромную тяжесть на том конце.
Вот это рыбина, - сказал он. - Крючок вонзился ей в пасть, и теперь она убегает с ним вместе.
Рыбина неуклонно тащила вперед, и они медленно шли тихим морем. Остальные крючков с наживой и до сих пор оставалась в воде, но с этим трудно было что-то помочь.
Жаль, что со мной нет мальчика, - сказал старик. - Рыба тянет меня на буксире, и я словно привязан к ней тросом. Можно, конечно, привязать леску до лодки. Но тогда рыбина может урвать ее. Поэтому надо держать, пока станет силы, и отпускать леску, когда ей заблагорассудится дернуть. Еще слава Богу, что она плывет вперед, а не уходит в бездну.
«Не знаю, что и делать, как она надумает пойти вниз. А что я сделаю, как ее потянет на дно и она там умрет! Ет, что-то и сделаю. Мало ли всяких способов?!».
Старый сдерживал жилку спиной и смотрел, как она косвенно рассекает воду, а лодка неуклонно продвигается дальше на северо-запад.
«Эта правда доконает ее, - подумал он о рыбину. - Не может же она плыть без конца». И прошло еще четыре часа, а рыба все так же неуклонно плыла ген в открытое море, таща за собой лодку, и старик все так же крепко упирался в лавку, здержуючи спиной натягнену снасть.
Когда я подцепил ее, был полдень, - сказал он. - А я и до сих пор ее не видел.
Целую ночь рыба плыла так же неуклонно, никуда не збочуючи, - старик мог видеть это по звездам. Когда зашло солнце, воздух похолодало, и пот на спине, плечах и ногах старого быстро высох. Еще днем он взял мешок, которым накрыл ящик с наживой, и простелил его на солнце сушиться. А когда солнце зашло, обвязал мешок вокруг шеи, спустил себе на спину и осторожно заправил под жилку, что ее теперь государств, перепустивши за плечами. Мешок смягчил давление, и старик сумел привязаться к носу лодки в такой способ, что ему стало почти удобно. На самом деле эта поза лишь на какую-то толику облегчила невыносимая тяжесть, однако старик считал, что теперь ему почти удобно.
«Я ничего не могу с ней поделать, и она со мной тоже, - подумал он. - По крайней мере, пока тянет так напрямик».
Тогда сказал вслух:
Жаль, что нет со мной парня. Помог бы мне все это увидел.
«Нельзя, чтобы человек доживала свои дни в одиночестве, - подумал он. - Но ничего не поделаешь.
«Интересно, чего это она так отшатнулась, - подумал он. - Пожалуй, поводок дернул ее по спинному горбу, ей, конечно, не так мозолит спину, как мне. Однако не может же она без конца тянуть лодку, какая бы ни была велика и сильна. Теперь я убрал все, что могло бы мне помешать, и имею в запасе много жилки, следовательно, лучшего и желать нечего».
Рибо, - негромко произнес он, - пока я жив, я тебя не покину.
«Да и она меня, пожалуй, не покинет, - подумал старик, ожидая, пока розвидніє. В этой предрассветной поре стало еще холоднее, и он прислонился к доскам, чтобы немного согреться. «Все, что она слаба, могу и я», - подумал он. Загорелось на свет, и он увидел, как жилка, простираясь от его плеча, косвенно заходит в воду. Лодка неуклонно двигался вперед, и когда из-за горизонта виткнувся краешек солнца, его лучи упали на правое плечо старика.
С севера к лодки подлетела небольшая птичья. То была какая-то певчая птичка, и она летела очень низко над водой. Старик заметил, что она совершенно обессилена.
Птица села на корму передохнуть. Потом пурхнула в старика над головой и уселась на леске, где ей было удобнее.
Сколько тебе лет? - спросил старик. - Это твое первое путешествие?
Когда он отозвался, птичья посмотрела на него. Она была такая усталая, что даже не примерялась, садясь на жилку, и теперь покачивалась, цепко обхватив ее своими хрупкими пазурцями.
Леска натянута крепко, - сказал ей старик. - Слишком крепко. Чего же это ты так устала по безветренной воде? И что оно творится с птицами?
«А есть же еще ястребы, - подумал он. - Те вылетают более морем вам наперерез». Но птичьи этого не сказал и все равно она его не поняла бы, а о ястребов скоро должна была узнать сама.
Хорошо отдохни, имела птице, - сказал старик. - А тогда вертай к берегу и ищи своей судьбы, как ищут ее все - и люди, и птицы, и рыбы.
Разговор немного взбодрила его, потому что за ночь спина у него совсем затекла и теперь уже болела по-настоящему.
Когда хочешь, погостюй у меня тут, птице, - сказал он. - Жаль, что я не могу поставить парус и отвезти тебя, - вон как раз и ветерок снимается. И, к сожалению, я не один, а с товарищем.
Именно в этот миг рыбина вдруг так різонула жилку, что старик повалился на нос лодки и наверняка выпал бы за борт, если бы не уперся в доски и не попустил снасть.
Когда рыбина дернула, птичья пурхнула прочь, и старик не заметил, как она исчезла. Он осторожно пощупал жилку правой рукой и увидел на ладони кровь.
Видимо, что-то проняло ей, - молвил старик и потянул к себе снасть, пробуя вернуть рыбину обратно. И, напялив жилку к відпору, он снова сел, как раньше, только здержуючи ее натяжение.
Я вижу, рибо, что оно все-таки дается тебе знать, - сказал он. Мне тоже, Бог свидетель.
Он поискал глазами птицу, потому рад был хоть ее обществу. Однако птица исчезла.
«Огромная рыбина, и я должен укротить ее, - думал старик. - Нельзя давать ей почувствовать, какая она сильная и на что способна, когда бы стала убегать. Будучи ею, я бы сейчас пошел на отчаяние души и дал тягу, пока что-то лопнуло бы. И, слава богу, рыбы не такие умные, как мы убиваем их, зато куда более благородные и более».
Старом случалось видеть много крупной рыбы. Видел он и немало рыбин, весили свыше тысячи фунтов, да и сам за свою жизнь поймал две такие, но никогда не ловил одиночкой. И вот теперь, сам-один далеко от берега, был привязан к самой большой рыбины из всех, которых он когда-либо видел или о которых слышал, а его левая рука до сих пор была в полном недоумении, словно стиснутые когти орла.
«Ничего, отойдет, - думал он. - Непременно отойдет и поможет правой. Они же все и три будто сестры - рыба и мои две руки. Должна отойти. Это же просто нечестно, что и она так себя ведет».
Тем временем рыба снова притишила ход и плыл ровно, как и раньше.
«Интересно, чего это она вынырнула, - подумал старик. - Как будто только на то, чтобы показать мне, какая она огромная. Да, теперь я это знаю. Хорошо было бы и показать ей, что я за человек. Но тогда бы она увидела мою скорченную руку. Нет, пусть себе думает, будто я сильнее, чем на самом деле, а я уж постараюсь не оплошать. Эх, если бы я был ею и имел все, что она имеет против моего единственного оружия - воли и разума».
«Хорошо, если бы она заснула, тогда и я мог бы поспать и увидеть во сне львов, - подумал он. - Почему те львы - самое важное из всего, что у меня осталось?.. Выброси из головы эти мысли, старик, - велел он себе. - Сиди тихо тут у борта, отдыхай и ни о чем не думай. Рыбина тратит силу. А ты должен расходовать ее как можно меньше».
Когда зашло солнце, старый, чтобы придать себе уверенности, стал вспоминать, как когда-то в одной таверне в Касабланке он мерился силой с дуженним негром с Сьєнфуегоса, что был самым первым силачом в тамошнем порту. Целый день и целую ночь они сидели, уперев локти в черту, проведенную мелом на столе, и крепко стиснув поставлены И стоймя руки, и каждый старался пригнуть к столу руку противника. Почти все вокруг спорили, кто победит, люди заходили и выходили из таверны, освещенной керосиновыми лампами, а он пристально смотрел на руку негра и на его лицо. После первых восьми часов судьи начали меняться через каждые четыре часа, чтобы немного поспать. Из-под ногтей и у него, и у негра выступала кровь, и они и дальше смотрели в глаза и на руку друг другу, между тем как зрители заходили и выходили, сидели на высоких стульях вдоль стены и ждали. Деревянные стены таверны были окрашены в светло-голубой цвет, и лампы отбрасывали на них тени обоих противников. И когда ветер снаружи колыхал лампы, огромная тень негра хилиталася на стене.
В течение целой ночи преимущество раз склонялась от одного к другому; негру подносили ром и розкурювали для него сигареты. Выпив рому, он вовсю напинався и однажды почти на три дюйма отклонил руку старика, что был тогда не «старый», а Сантьяго El Campeon5. Однако старый, смог снова поставить руку неподвижно. После того Он уже не сомневался, что победит противника, хоть негр был добрый человек и незаурядный силач. На рассвете, когда зрители, пошли в заведения, стали просить, чтобы судья объявил ничью, а тот лишь молча качал головой, старик сделал последнее рвучке усилия и стал пригибать негрову руку все ниже и ниже, пока она легла на деревянную столешницу. Соревнование началось в воскресенье утром, а закончилось утром в понедельник. Многие из зрителей уже требовал ничьей, потому что им надо было идти на работу - кому в порт грузить мешки с сахаром, а кому до Гаванской компании. Если бы не это, все они охотно дождались бы конца соревнования. И старик закончил его вовремя, раньше чем они должны были идти на работу.
Уже совсем стемнело, как то всегда бывает в сентябре, когда тьма приходит сразу же после захода солнца. Старик навалился грудью на потрепанные носовые доски и как мог пытался отдыхать. Он не знал, как называется звезда Рігель6, но видел ее и знал, что вскоре засветятся и все другие звезды, его далекие друзья, и снова будут с ним.
И рыба также мне друг, - произнес он вслух. - Я еще никогда не видел такой рыбины, даже и не слыхал о таких. И все равно я должен убить ее. То еще хорошо, что нам не приходится охотиться на заре.
«А что, если бы человеку ежедневно нужно было убивать месяц? - подумал старик. - И месяц бежал бы от нее. Или если бы она должна была ежедневно гнаться за солнцем, чтобы убить его? Итак, мы еще не такие бесталанные», - развлек он.
Потом ему стало жалко большую рыбину, которая не имела нечего есть; хоть он и сочувствовал рыбине, однако его ни на мгновение не оставлял твердое намерение убить ее. «Это же сколько людей она накормит, - подумал старик. - И стоят ли они того, чтобы есть ее? Нет, отнюдь. Никто не стоит кушать эту рыбину, что ведет себя так разумно, с таким огромным достоинством. Я не очень разбираюсь во всех этих вещах, - думал он дальше. - И все-таки хорошо, что нам не надо замеряться убить солнце, луна или звезды. Достаточно и того, что мы живем у моря и вбиваем своих искренних братьев.
Уже с час в глазах старого мерцали темные пятна, соленый пот затекал ему в глаза и больно обжигал их и так же больно обжигал царапины на лбу. Темных пятен старик не боялся - то была естественная вещь при таком напряжении, с которым он натягивал снасть. И вот уже дважды ему наморочилось в голове, и это обеспокоило его.
Не может быть, чтобы я зломився и скончался через эту рыбу, - произнес он. - И еще и теперь, когда она делает все, что мне надо. Боже, помоги мне выстоять. Я сто раз прокажу «Отче наш» и сто раз «Богородицу». Только сейчас не могу.
Рыбину старый увидел тогда, когда она поворачивала в третий раз. Сначала он увидел темную тень - она проплывала под лодкой так долго, что старый аж глазам своим не поверил.
Нет, - сказал он. - Не может она быть такой большой. И рыба действительно была такая большая, и когда, заканчивая это круг, она поднялась к поверхности всего за тридцать ярдов от лодки, старик увидел над водой ее хвост. Он был выше лезвие крупнейшей косы, отклонен назад, и на фоне темной воды казался чуть окрашенным в сиреневый цвет. Пока рыба плыла так у самой поверхности, старик успел увидеть ее огромное туловище и фиолетовые полосы, опоясывали его. Ее спинной плавник был спущен, а огромные плавники на груди широко розпростані в стороны.
За каждым плавным, неторопливым поворотом рыбины он выбирал все больше жилки и уже был уверен, что не дольше чем за два круга сможет вгородити в нее гарпун.
«Только надо подтянуть ее еще ближе, как можно ближе, - думал он. - И не надо бить в голову. Надо укр. влучиты) просто в сердце».
Будь спокойным и сильным, старик, - велел он себе.
И когда он, весь напрягшись еще до того, как рыбина поравнялась с лодкой, изо всех сил стал тянуть, она лишь завалилась на бок, но тут же восстановила равновесие и поплыла прочь.
Рибо, - сказал старик. - Рибо, тебе же все равно умирать. Неужели ты хочешь убить и меня?
«Нет, так я ничего не сделаю, - подумал он. Во рту у него совсем пересохло, и он уже не мог говорить, но доставать бутылку с водой сейчас никак не выпадало. - Раз надо подтянуть ее к борту, - думал он. - На эти повороты мне больше не хватит силы... Нет, хватит, - осадил он сам себя. - Тебе хватит силы на все».
При следующем повороте он чуть не доконал. Но рыбина вновь выровнялась и неспешно поплыла прочь.
«Ты убиваешь меня, рибо, - подумал старик. - Но ты имеешь на это право. Никогда еще я не видел такой величественной, прекрасной, спокойной и благородной существа, как ты, сестра моя. Ладно, убей меня ты. Мне все равно, кто кого убьет...
Тебе мутится в голове, - остановил он себя. - А надо, чтобы голова была ясная. Так что бди своих мыслей и научись сносить лишения, как мужчина. Или как эта рыбина», - так же мысленно добавил старик.
Прояснюйся, голова, - произнес он и едва услышал собственный голос. - Ну же, прояснюйся.
Еще два круга не дали никаких последствий.
«Не знаю, что и действовать, - думал старик. За каждой новой неудачей ему казалось, что он вот-вот пустится духа. - Просто не знаю. Но попробую еще раз».
Он попытался еще раз и, повалив рыбину на сторону, почувствовал, что теряет сознание. А рыбина выпрямилась и снова медленно поплыла прочь, покачивая над водой своим огромным хвостом.
«Попробую снова», - пообещал себе старый, хоть руки ему совсем обессилели, а в глазах было темно, и только изредка на мгновение прояснювалось.
Старик уронил наземь снасть, наступил на нее ногой, занес гарпун так высоко, как мог, и сколько было силы, которая еще осталась в нем, и той, которую он призвал на помощь в эту минуту, угородив его в сторону рыбины, именно позади грудного плавника, что ставился над водой на уровне человеческих груди. Он почувствовал, как железное острие заходит в рыбину, и, упершись в гарпун, подвинул его еще глубже, а тогда всем телом наважив на древко.
И вдруг рыбина, уже поражена смертью, ожила и вынырнула высоко над водой, словно показывая всю свою величінь, могущество и красоту. Казалось, она повисла в воздухе над головой старика и его лодкой. А тогда с гримким всплеском упала в море, обдав ливнем брызг и старого, и весь лодку.
Высоко в небе шли кучевые облака, а еще выше над ними видніло немало пір"їстих, и старик знал, что ветер не утихнет целую ночь. Он то и дело поглядывал на рыбину, чтобы убедиться, действительно ли она есть. Миновал еще час, когда налетела первая акула.
Акула появилась не случайно. Она поднялась из глубины еще тогда, когда в море заклубочилась и розпливлась ген-ген от поверхности темное пятно крови. Поднялась так стремительно и безбоязненно, что рассекла поверхность голубой воды и вынырнула против солнца. Затем снова нырнула под воду, почувствовала дух крови, что тянулся вслед за лодкой и рыбой, и стремглав пустилась вдогонку.
Временами она теряла след. Но каждый раз находила его снова, - если и не самый следует, то едва слышный его дух, - и неуклонно неслась вперед.
Когда старик увидел ее, он понял, что эта акула не ведает страха и поступит так, как ей заблагорассудится. Ожидая, пока она подплывет поближе, он приготовил гарпун и крепко привязал конец каната.
Акула была уже возле самой кормы, и, когда она метнулась к рыбины, старик увидел ее роззявлену пасть, и странные глаза, и вискал зубов, вплоть хлопнули, впинаючись в рыбину впереди хвоста.
Была лишь массивная, заостренная голубя голова, и большие глаза, и хищные, хряскітливі, всежерні челюсти. Но именно там, в том месте, был мозг, и старик ударил туда. Ударил зраненими, окровавленными руками, изо всех сил метнув острый гарпун. Ударил без надежды, но полон решимости и истошного ярости.
Акула перевернулась на спину, и старик увидел, что глаза ее уже неживое; потом она перевернулась еще раз, дважды обкрутивши вокруг себя веревку. Старик знал, что она мертва, и акула не хотела с этим примириться. Уже лежа на спине, она молотила хвостом, щелкала челюстями, а потом вдруг рванулась прочь, бороздя воду, словно быстроходный катер. Море вдоль нее стало белое от пены, взбитой хвостом, а сама акула на три четверти снялась над поверхностью, и в этот миг: канат туго набычилась, задрожала и тут же лопнул. Акула какую-то волну неподвижно лежала на воде, а старик смотрел на нее. Потом она медленно пошла на дно.
Она забрала у меня сорок фунтов рыбы, - произнес старик. «А также гарпун и всю веревку, - добавил он мысленно. - И теперь с моей рыбы снова течет кровь, а это притягивает других акул».
Вот уже два часа он плыл, удобно устроившись на корме, время от времени жевал мякоть большого марлина и пытался немного отдохнуть и окрепнуть на силе, когда вдруг увидел первую из двух новых акул.
Galanos - сказал он.
Акулы подплыли ближе. Одна повернула в сторону и исчезла под лодкой, и тогда старик почувствовал, как затрясся лодку, когда акула начала кромсать рыбину. Вторая мгновение пристально смотрела на старика своими узкими желтыми глазами, а затем, широко разинув закругленные челюсти, с разгона вгрызлась зубами в уже потертый перед тем рыбий бок. На самом верху ее коричневой головы и спины, там, где головной мозг соединяется со спинным, было отчетливо видно ровную линию, и старый вогнал свой привязан к весла чем именно в то место. Тогда выдернул нож и ударил снова, на этот раз - в желтые, словно у кота, акульи глаза. Акула мгновенно оторвалась от рыбы и беззвучно ушла под воду. Уже умирая, она суетливо глотала то, что успела урвать.
Тем временем лодка и дальше трясся - то первая акула яростно кромсала рыбину, - и старик отпустил шкот, чтобы наклонить лодку на бок и добраться до акулы. А когда наконец увидел ее, то перегнулся через борт и ударил ножом. И попал в мягкое, и, наткнувшись на плотную кожу, его чем только едва проткнул ее.
Обращаться к рыбе он больше не мог: слишком уж она была изуродована. И вдруг у него мелькнула мысль.
Півриби, - сказал он. - Бывшая рибо. Мне очень жаль, что я заплыл так далеко. Я погубил нас обоих. Но сколько акул мы с тобой убили и сколько покалечили. А ты сама много их убила за свою жизнь, га, старая рибо? Не зря же ты носишь на голове свой меч.
Старый удовольствием думал о рыбину и о том, как бы она расправилась с акулой, когда бы плавала вот теперь на свободе. «Надо было мне отрубить ее меч и сражаться им с акулами», - подумал он. Но у него не было топора, а потом не стало и ножа.
«А если бы я отрубил его и как-то сумел привязать к веслу, вот была бы оружие. Тогда бы мы вместе сражались с ними. А вот что ты будешь действовать теперь, как они нападут ночью? Что ты можешь?»
Драться с ними, - сказал он. - Буду сражаться с ними, пока умру.
Наконец, одна акула подскочила до самой головы, и старик понял, что это уже конец. Он замахнувсь румпелем и ударил акулу по морде, в то место, где ее челюсти застряли в тугій, не поддающейся терапии рыбьей голове. Ударил раз, потом еще и еще. Но вдруг услышал, как румпель хлопнул в руках, и штриконув акулу в морду обломанным концом. Почувствовав, как острый обломок врезался во что-то мягкое, старый штриконув еще раз. Акула разжал челюсти и поплыла прочь, последняя из всей стаи, им есть более было нечего.
Старик с трудом сводил дух и чувствовал во рту какой-то странный привкус. Отдавало словно медью и чем-то сладким, и он на минутку был аж испугался. И скоро все прошло.
Он харкнув в океан и сказал:
Сожрите и это, galanos. И представьте себе, будто вы сожрали человека.
Старик знал, что теперь он побежден окончательно и безнадежно, и вернулся на корму. Воткнув обломок румпеля в проем стерна, он увидел, что вполне может управлять. Тогда обвил плечи мешком и снова направил лодку к берегу. Лодка шел теперь совсем легко, и старик сидел себе, ни о чем больше не думая и ничего не чувствуя. Теперь ему было безразлично, и он хлопотал только тем, чтобы счастливо и якнайвправніше довести лодку до родной бухты. Где-то ночью акулы напали на скелет рыбы, словно те обжоры, жадно хватают со стола последние крошки. Старик не обратил на них внимания, да и вообще ни на что не обращал внимания, кроме паруса и руля. Только отметил про себя, как легко идет лодка, лишившись своего огромного груза.
«Лодка у меня хороший, - думал он. - Крепкий, ничуть не поврежденный, кроме вот румпеля. И румпель легко заменить».
Старик почувствовал, что уже выплыл на течение, и теперь отчетливо видел впереди огни прибрежных поселков. Он знал, где оказался, - к дому оттуда было совсем близко.
«Как оно есть, а ветер нам все-таки друг, - подумал он, а потом поправился: - Бывает другом. И бескрайнее море - в нем у нас есть и друзья, и враги. И кровать, - вспомнил он. - Кровать тоже мой друг. Да, именно кровать, - подтвердил мысленно. - Кровать - то замечательная вещь... А как легко становится на душе, когда ты побежден, - вдруг подумал он. - Я никогда и не подозревал, как оно легко. А кто же тебя победил?» - спросил старик сам себя.
Никто, - сказал он. - Я заплыл слишком далеко в море, вот и только.
Когда лодка зашел в небольшую бухту, на «Террасе» уже не светилось, и старик понял, что все давно спят. Ветер, и перед тем все крепчал, теперь бурхав по-настоящему. Однако в бухте было уютно, и старый причалил к узкой клочка рини под скалами. Помочь было некому, и он сам вытолкнул лодку как мог дальше из воды. Тогда сошел на берег и припнув его к скале.
Он снял мачту, обвил вокруг нее парус и завязал веревкой. Затем нанес мачту на плечо и двинулся вверх. И только теперь понял, как тяжело он устал. Он на минутку пристав, оглянулся и в отсвете уличного фонаря увидел огромный хвост рыбины, что ставился высоко над его кормой лодки. Увидел и белую полосу обгризеного позвоночника, и темная громада головы с випнутим вперед мечом, и весь голый скелет.
Когда утром парень заглянул в дверь, старик еще спал. Ветер так завертелась, что рыбацкие лодки не смогли выйти в море, и парень встал позднее, а тогда направился к хижине старого, как делал каждое утро. Он увидел, что старик дышит, а потом посмотрел на его руки и заплакал. Потом тихонько вышел из хижины, чтобы принести старом кофе, и всю дорогу плакал.
Круг лодки стояло много рыбаков, разглядывая то, что было припнуте к борту, а один, снова закатив штанины брюк, Зашел в воду и измерял костяк длинной веревкой.
Как он там? - окликнул парня снизу кто-то из рыбаков.
Спит! - крикнул в ответ парень. Он нисколько не стыдился своих слез. - Пусть никто его не беспокоит.
Восемнадцать футов от носа до хвоста, - крикнул ему тот рыбак, что измерял костяк.
Так я и думал, - сказал парень.
Наконец старик проснулся.
Не вставай, - сказал ему парень. - Вот выпей. - налив кофе в стакан. Старик взял кофе и выпил.
Они одолели меня, Маноліне, - сказал он. - Таки одолели.
Не она же тебя одолела. Не рыба.
Нет. Твоя правда. То было потом.
Теперь мы снова будем рыбачить вместе.
Нет. Я бесталанный. Совершенно бесталанный стал.
К черту тот талант, - сказал парень. - Со мной тебе будет везти.
А что скажут у тебя дома?
То безразлично. Я же привез им вчера две рыбины. А теперь снова буду с тобой, потому что мне еще многому надо научиться.
В тот день на «Террасу» пожаловал группа туристов, и одна гостья, глядя вниз на море, увидела в воде у берега, среди пустых банок от пива и дохлых барракуд, довженний белый хребет с огромным хвостом на конце, который качался на высоких волнах прибоя, доносившимися в бухту с разбушевавшейся сильным восточным ветром океана.
Что это такое? - спросила она официанта и показала на длинный костяк крупной рыбины, что был теперь обычным себе мусором, и его скоро должен был понести прочь отток.
Tiburon7 - сказал официант. - Одна акула... - Он хотел объяснить, что произошло.
А я и не знала, что у акул такие красивые, совершенной формы хвосты.
Я тоже не знал, - сказал ее спутник.
А наверху, в своей хижине при дороге, старик снова спал. Он спал так же вниз, и у него, сторожа его сон, сидел парень. Старику снились львы.
Неудачник (исп.).
Изображение Иисуса Христа с рассеченной грудью, где видно пылающее сердце.
Так называемая Мадонна медных рудников, уважаемый на Кубе как заместитель тех, кто в море, рыбаков и Кубы вообще.
В испанском языке слово «море» может употребляться с артиклем как мужского, так и женского рода.
Чемпион (исп.).
Большая звезда в созвездии Ориона.
Tiburon - Акула
Перевод В. Митрофанова
«Старик рыбачил совсем один на своей лодке в Гольфстриме. Вот уже восемьдесят четыре дня он ходил в море и не поймал ни одной рыбы. Первые сорок дней с ним был мальчик. Но день за днем не приносил улова, и родители сказали мальчику, что старик теперь явно salao, то есть самый что ни на есть невезучий, и велели ходить в море на другой лодке, которая действительно привезла три хорошие рыбы в первую же неделю. Мальчику тяжело было смотреть, как старик каждый день возвращался ни с чем, и он выходил на берег, чтобы помочь ему отнести снасти или багор, гарпун и обернутый вокруг мачты парус. Парус был весь в заплатах из мешковины и, свернутый, напоминал знамя наголову разбитого полка».
Такова предыстория событий, которые развертываются в маленьком рыбачьем поселке на Кубе. Главный герой — старик Сантьяго, он был «худ, изможден, затылок его прорезали глубокие морщины, а щеки были покрыты коричневыми пятнами неопасного кожного рака, который вызывают солнечные лучи, отраженные гладью тропического моря». Это он научил мальчика Манолина рыбачить, а мальчик любил старика. Он исполнен жалости к старику, хочет ему помочь. Он готов наловить ему сардин в качестве насадки для его завтрашнего выхода в море. Вместе они поднимаются к бедной хижине Сантьяго, выстроенной из крепких трилистников королевской пальмы. В хижине лишь стол, стул, а в земляном полу выемка для готовки пищи на древесном угле. Старик одинок и беден: его трапеза — миска желтого риса с рыбой. Они беседуют с мальчиком о рыбалке, о том, что старику обязательно должно повезти, а также о последних спортивных новостях, результатах бейсбольных матчей и знаменитых игроках, таких, как Ди Маджио. Когда утомленный старик ложится спать, ему снится Африка его юности, «длинные золотистые ее берега и отмели, высокие утесы и громадные белые горы. Ему не снятся более ни драки, ни женщины, ни великие события. Но часто в его снах возникают далекие страны и львы, выходящие на берег».
На следующий день рано утром старик отправляется на очередную рыбалку. Мальчик помогает ему снести парус, подготовить лодку. Старик говорит ему, что на этот раз он «верит в удачу».
Одна за другой рыбацкие лодки отчаливают от берега и уходят в море. Гребя веслами, старик чувствует приближение утра. Он любит море, он думает о нем с нежностью, как о женщине, которая «дарит великие милости». Любит он и птиц, и рыб, обитающих в бездонной зеленой толще. Насадив на крючки приманку, он медленно плывет по течению. Он мысленно общается с птицами, с рыбами. Привыкший к одиночеству, вслух разговаривает сам с собой. Природа, океан воспринимаются им как живое существо. Он знает разных рыб и обитателей океана, их повадки, у него к ним свое нежное отношение. «Он любил зеленых черепах за их изящество и проворство, а также за то, что они так дорого ценились, и питал снисходительное отношение к одетым в желтую броню неуклюжим и глупым ложным карет-там, прихотливым в любовных делах и поедающим с закрытыми глазами португальских фезалий».
Но вот начинается серьезный лов, и все его внимание сосредоточивается на леске, ее состоянии: он чутко улавливает, что происходит в глубине, как реагирует рыба на наколотую на крючок наживку. Наконец один из зеленых прутьев дрогнул: это значит, что на глубине ста морских саженей марлин стал пожирать сардин. Леска начинает уходить вниз, скользя у него между пальцев, и он ощущает огромную тяжесть, которая влечет ее за собой. Разворачивается драматический многочасовой поединок между Сантьяго и огромной рыбой.
Он знает, когда надо тянуть леску. «Клюнула, — сказал старик. — Пусть теперь поест как следует. Он позволил лесе скользить между пальцами, а левой рукой привязал свободный конец запасных мотков к петле двух запасных мотков второй удочки. Теперь все было готово. У него в запасе было три мотка лесы, по сорок саженей в каждом, не считая той, на которой он держал рыбу».
Старик пытается подтянуть бечеву, но у него ничего не получается. Наоборот, она тянет, как на буксире, лодку за собой, медленно смещаясь к северо-западу. И старик горько сожалеет, что рядом с ним нет мальчика. Но хорошо, что еще рыба тянет в сторону, а не вниз, на дно. Проходит около четырех часов. Близится полдень. Так не может продолжаться вечно, размышляет старик, скоро рыба умрет и тогда ее можно будет подтянуть. Но рыба оказывается слишком живучей. «Хотелось бы мне на нее взглянуть, — думает старик. — Хотелось бы мне на нее поглядеть хоть одним глазком, тогда я бы знал, с кем имею дело».
Проходит ночь. Рыба тянет лодку все дальше от берега. Вдали меркнут огни Гаваны. Старик устал, он крепко сжимает веревку, перекинутую через плечо. Ему нельзя отвлекаться. Ему очень жаль, что рядом нет Манолина, который бы ему помог. «Нельзя, чтобы в старости человек остался один, — внушает он себе. — Но это неизбежно». Мысль о рыбе ни на секунду не покидает его. Иногда ему становится ее жалко. «Ну не чудо ли эта рыба, один Бог знает, сколько лет она прожила на свете. Никогда еще мне не попадалась такая сильная рыба. И подумать только, как странно она себя ведет. Может быть, потому не прыгает, что уж очень умна». Вновь и вновь сожалеет он, что рядом с ним нет его юного помощника. Подкрепившись выловленным сырым тунцом, он продолжает мысленно разговаривать с рыбой. «Я с тобой не расстанусь, пока не умру», — говорит ей старик.
Рыба начинает тянуть не так мощно, она явно ослабела. Но силы старика на исходе. У него немеет рука. Наконец леса неожиданно начала идти вверх и на поверхности океана впервые показывается рыба. Она горит на солнце, голова и спина у нее темно-фиолетовые, а вместо носа — меч, длинный, как бейсбольная бита. Она на целых два фута длиннее лодки. Появившись на поверхности, она начинает вновь, видимо испуганная, уходить в глубину, тянуть за собой лодку, и старику приходится мобилизовать все силы, чтобы не дать ей сорваться. Впервые ему приходится сражаться с такой огромной рыбой в одиночку.
Не веруя в Бога, он читает десять раз молитву «Отче наш». Он чувствует себя лучше, но боль в руке не уменьшается. Он понимает, что рыба — огромная, что надо беречь силы. «Хоть это несправедливо, — убеждает он себя, — но я докажу ей, на что способен человек и что он может вынести». Он называет себя «необыкновенным стариком» и должен это подтвердить.
Проходит еще один день. Чтобы как-то отвлечься, он вспоминает об играх в бейсбольных лигах. Вспоминает, как когда-то в таверне Касабланки мерился силой с могучим негром, самым сильным человеком в порту, как целые сутки просидели они за столом, не опуская рук, и как он, в конце концов, взял верх. Он еще не раз участвовал в подобных поединках, побеждал, но потом бросил это дело, решив, что правая рука ему нужна для рыбной ловли.
Еще долгие часы продолжается битва с рыбой. Он держит лесу правой рукой, зная, что, когда силы иссякнут, ее сменит левая. Как нужен ему в этот момент мальчик. Но он один в огромном океане, ведущий поединок с невиданных размеров рыбой. Наконец рыба, сделав несколько кругов, начинает выходить на поверхность. Она то приближается к лодке, то отходит от нее. Старик готовит гарпун, чтобы добить рыбу. Но она отходит в сторону. От усталости мысли путаются в голове у старика. «Послушай, рыба, — говорит он ей. — Ведь тебе все равно умирать. Зачем же тебе надо, чтобы я тоже умер».
Наступает последний акт их поединка. «Он собрал всю свою боль, и весь остаток сил, и всю свою давно утраченную гордость и бросил все это против мук, которые терпела рыба, и тогда она перевернулась и тихонько поплыла на боку, едва не доставая мечом до борта лодки; она чуть было не проплыла мимо, длинная, широкая, серебряная, перевитая фиолетовыми полосами, и казалось, что ей не будет конца». Подняв гарпун, он изо всех сил, какие только в нем были, вонзает его рыбе в бок. Он чувствует, как железо входит ей в мякоть, и всаживает его все глубже и глубже...
Его одолевают тошнота и слабость, у него туманится в голове, но он все-таки подтягивает рыбу к борту.
Теперь старик привязывает рыбу к лодке и начинает движение к берегу. Мысленно он прикидывает: рыба весит не менее полутора тысяч фунтов, которые можно продать по тридцати центов за фунт. Имея в виду знаменитого игрока бейсбола, он говорит себе: «Думаю, что великий Ди Маджио мог бы сегодня мною гордиться». И пусть у него руки еще кровоточат, он устал, измучен, но он одолел рыбу. Направление ветра указывает ему, в какую сторону плыть, чтобы добраться до дома.
Проходит час, прежде чем показывается первая акула. Учуяв запах крови, она, то появляясь, то исчезая в глубине, устремляется вслед за лодкой и привязанной к ней рыбой. Она спешит, потому что добыча близко. Она приблизилась к корме, ее пасть впилась в кожу и мясо рыбы, стала ее раздирать. В ярости и злобе, собрав все силы, старик ударил ее гарпуном. Вскоре она погружается на дно, утащив с собой и гарпун, и часть веревки, и огромный кусок рыбы.
«Человек не для того создан, чтобы терпеть поражение, — произносит старик слова, ставшие хрестоматийными. — Человека можно уничтожить, но нельзя победить».
Он подкрепляется куском мяса выловленной рыбы в той ее части, где побывали зубы акулы. И в этот момент он замечает плавники целой стаи пятнистых хищниц. Они приближаются с огромной скоростью. Старик встречает их, подняв весло с привязанным к нему ножом. С яростью акулы набрасываются на рыбу. Они рвут ее тело. Старик вступает с ними в битву. Одну из акул он убивает.
«...В полночь он сражался с акулами снова и на этот раз знал, что борьба бесполезна. Они напали на него целой стаей, а он видел лишь полосы на воде, которые прочерчивали их плавники, и свечение, когда они кидались рвать рыбу. Он бил дубинкой по головам и слышал, как лязгают челюсти и как сотрясается лодка, когда они хватают рыбу снизу. Он отчаянно бил дубинкой по чему-то невидимому, что только мог слышать и осязать, и вдруг почувствовал, как что-то ухватило дубинку и дубинки не стало». Наконец акулы отстали. Им было уже нечего есть.
Когда он входил в бухту, все уже спали. Сняв мачту и связав парус, он ощутил всю меру усталости. За кормой его лодки вздымался огромный хвост рыбы. От нее остался лишь белый скелет. На берегу мальчик встречает уставшего, плачущего старика. Он успокаивает Сантьяго, уверяет, что отныне они будут рыбачить вместе, ибо ему надо еще многому научиться у старика. Он верит, что принесет старику удачу.
Наутро на берег приходят богатые туристы. Они удивлены, заметив длинный белый позвоночник с огромным хвостом. Официант пытается им объяснить, но они очень далеки от понимания той драмы, которая здесь произошла.
Заключительные слова повести: «Наверху в своей хижине старик опять спал. Он снова спал, лицом вниз, и его сторожил мальчик. Старику снились львы».
Старик и море — известнейшее произведение великого писателя Эрнеста Хемингуэя. Для успешной учебы и вспоминания основных моментов произведения публикуем для Вас качественное краткое содержание.
Старик и море
Сантьяго – старый кубинский рыбак. От старости, бедности и тяжелого труда он стал худым, его лицо покрыто морщинами, а руки уже не такие сильные, как были раньше. Сантьяго живет в рыбачьем поселке и ловит рыбу в одиночестве. Ему уже давно не везло с уловом: на протяжении почти трех месяцев он не поймал ни одной рыбы. Живущий в этом же поселке мальчик Манолин раньше каждый день отправлялся на рыбалку вместе со стариком, но родители решили, что удача отвернулась от Сантьяго. Они приказали мальчику перестать сопровождать старика на рыбалке и начать ходить на другой лодке. На ней Манолин сразу же поймал несколько рыб. После этого он хотел вернуться к старику, но тот запретил ему уходить с удачной лодки.
Манолин тепло относится к Сантьяго, ведь именно старый рыбак научил его ловить рыбу. Мальчик приносит старику сардины, которые можно использовать в качестве наживки. Сидя в хижине, построенной из пальмовых листьев, они с мальчиком разговаривают о рыбалке, известных бейсболистах и последних спортивных известиях. Тарелка желтого риса с рыбой – вся еда старика. Сантьяго давно привык к тому, что он – нищий. Старый рыбак видит сны про Африку его юности и «львов, выходящих на берег».
На следующий день Сантьяго собирается в море, а мальчик помогает ему подготовить снаряжение для рыбалки. Старик говорит, что верит в ожидающую его удачу, и его лодка уходит в море вместе с множеством других рыбацких суден. Несмотря на все трудности бедной жизни, он никогда не терял веры в лучшее будущее. Сантьяго очень любит море и думает о нем нежно, как о женщине, тогда как молодые рыбаки считают, что море – их соперник, и относятся к нему как к мужчине. Старик разговаривает сам с собой вслух – эта привычка выработалась после многих дней, проведенных в одиночестве. Он знает нравы многих обитателей океана, наблюдает за рыбами и птицами. К каждому морскому жителю у него свое отношение: морских ласточек он жалеет, летучих рыб – любит, а физалий – ненавидит.
Вскоре ему удается поймать небольшого тунца, и он понимает, что неподалеку от стаи тунцов ходит и большая рыба. Через некоторое время прут, заменяющий старику удочку, начинает дрожать, леска уходит вниз, и Сантьяго чувствует, что клюнувшая на его сардины рыба очень тяжелая. Он пытается подтянуть леску, но рыба оказывается настолько большой, что ему не удается этого сделать. Сильная рыба буксиром тянет за собой легкую лодку. Старому рыбаку жаль, что мальчик не отправился с ним в море. Он мог бы помочь вытянуть рыбу из воды и посмотрел, на что способны люди и что они могут вытерпеть. Проходит примерно четыре часа, приближается вечер; старик устал, а его руки изранены. Старый рыбак восхищается силой и бесстрашием рыбы.
Ночью рыба продолжает плыть, увлекая лодку все дальше от берега. Старик думает о рыбе, и ему становится жаль ее: большой и сильной рыбе нужно умереть, чтобы он смог продолжать жить. «Я не расстанусь с тобой, пока не умру», — говорит он рыбе. У Сантьяго нет еды, и он съедает тунца, которого поймал накануне. Левая рука старика сведена судорогой, и он надеется, что сможет убить рыбу гарпуном, когда она покажется над водой. Он думает, что если бы рыба знала, насколько стар ее противник, она легко могла бы его погубить, но рыбы не столь умны, хотя они ловкие и благородные.
Вскоре он видит рыбу; оказывается, что ее туловище темно-фиолетового цвета, вместо носа у нее длинный и острый меч, а ее длина на 2 фута больше длины лодки. Едва показавшись на поверхности, рыба снова погружается в морскую глубину. Сантьяго никогда не верил в Бога, однако он неоднократно читает молитвы, прося его о помощи.
Так проходит еще один день. Старый рыбак пытается отвлечься и думает о бейсболе и своей юности. Он вспоминает, как мерился силой с негром, который был главным силачом в порту. Тогда они целые сутки просидели за столом таверны, не опуская рук, и Сантьяго выиграл. Впоследствии он неоднократно принимал участие в подобных поединках, но прекратил это занятие из-за того, что правая рука была нужна ему для ловли рыбы.
Сражение с рыбой продолжается. Рыбак держит удочку в правой руке и знает, что когда она устанет, ее сменит левая, которая больше не сведена судорогой. Он съедает невкусную макрель, которая попалась на маленькую удочку. Старику жалко большую рыбу, которая не может подкрепиться, но желание поймать и убить ее не пропадает.
Ночью рыба показывается над водой, подплывая то дальше, то ближе к лодке. Старик знает, что такое поведение рыбы – признак ее усталости, и готовит гарпун, чтобы убить ее. Однако рыба отходит в сторону. Рыбак устал, его мысли путаются, а перед глазами пляшут черные пятна. Через некоторое время, подождав, когда рыба устанет, старик, собрав все силы, вонзает гарпун ей в бок. Привязав рыбу к лодке, рыбак начинает двигаться домой. Рыба такая большая, что кажется, будто лодка старика присоединилась к большому кораблю. Рыбак думает, что за рыбу таких размеров можно получить много денег.
Через час на запах крови большой рыбы приплывает акула и рвет рыбу зубами. Старик ударяет ее гарпуном, и акула исчезает на дне. Вместе с ней уплывает гарпун и большой кусок рыбы. Со следующими двумя акулами рыбак расправляется с помощью ножа, привязанного к веслу. Однако нож ломается во время битвы с четвертой акулой. После нападения акул от рыбы остается не больше половины. Старик понимает, что теперь от его лодки остается широкий след, который будет привлекать еще больше акул. Он размышляет о грехах, о силе духа и об убитой им рыбе. Старик понимает, что убил рыбу не ради денег, а из гордости: ведь он – рыбак, пусть даже и старый, а она – рыба.
Перед заходом солнца к лодке приплывает еще одна группа акул. Сантьяго бьет их дубинкой, однако вскоре они возвращаются. Рыбак продолжает сражаться с ними, используя сначала дубинку, а потом – острую часть румпеля. Но он сильно устал и не может вести поединок; акулы съедают все, что осталось от рыбы, и после этого уплывают.
В середине ночи Сантьяго возвращается на родной берег. Он снимает мачту и парус и идет домой, ощущая очень сильную усталость. Когда старик оборачивается, он видит гигантские рыбьи кости, привязанные к его лодке. Сантьяго не может сдержать слез при виде того, что осталось от могучей и большой рыбы. Его встречает мальчик, который заплакал при виде израненных рук старика. Он приносит для рыбака кофе и говорит, что теперь они всегда будут ходить в море вдвоем и смогут поймать еще много больших рыб. Сантьяго научит его премудростям рыбалки, а мальчик принесет старику удачу.
На следующее утро рыбаки удивленно рассматривают огромный рыбий скелет. Богатые туристы, пришедшие на берег, тоже поражены размерами рыбьих останков. Официант хотел рассказать им всю историю, случившуюся с рыбаком, но туристы не поняли его – они слишком отдалены от такой жизни. Старый рыбак в это время видит сны про львов.
Серед безкраїх просторів океану на острові Куба загубилося маленьке селище, де живуть самі рибалки, і все життя пов"язане тут з морем. Головний герой повісті, старий рибалка на ім"я Сантьяго, напевне найстаріший з тих, хто промишляв сам-один на своєму човні на Гольфстрімі. Уже 84 дні він повертався без риби. Перші сорок з цих днів разом з ним ходив у море хлопець, але потім батьки веліли Маноліну виходити в іншому човні, бо рибальська вдача відвернулася від старого Сантьяго. Але хлопцю було шкода старого, він приходив на берег і допомагав йому: ніс багор, гарпун або парус. "Вітрило було полатане мішковиною і, згорнуте, скидалося на прапор вщент розбитого полку".
Сам старий був худий, виснажений, із темними плямами від "нешкідливого нашкірного раку", який виникає під впливом сонячних променів. На руках виднілися шрами віджилки, яка порізала йому шкіру, коли він тягнув великих риб. Але шрами ті були старі, "як шпари у безводній пустелі". Усе у нього було старе, крім очей, які мали колір моря, "веселі очі людини, яка не здається".
Коли вони вдвох з хлопцем йшли від берега, Манолін сказав, що знову хоче ходити у море зі старим, бо вже заробив трохи грошей. Старий навчив малого ловити рибу, і хлопець любив старого. Він вірив, що старому ще пощастить, а поки запропонував почастувати його пивом. Старий погодився. "Що ж,- відповів він.- Якщо рибалка хоче почастувати рибалку..." Вони сіли на "Терасі", у маленькому ресторанчику, якій відвідували рибалки. Дехто з молодих сміявся над старим, але той не ображався. Літні рибалки із сумом дивилися на нього. Манолін попросив дозволу допомогти старому наловити сардин для приманки, але той відмовився: хай малий краще пограє у бейсбол, а весла тримати він ще й сам може. Вони пригадали, як хлопець перший раз вийшов у море зі старим, тоді Маноліну було п"ять років, але він не забув нічого. Старий подивився на малого довірливо і сказав: якби той був його сином, то він би взяв його у море, але у хлопця є батьки, до того ж Манолін, здається, попав на щасливий човен. Хлопець сказав, що знає, де можна взяти чотири живці. Старий запитав, чи малий не має наміру вкрасти живців. Хлопець відповів: якби було треба, то й вкрав би, але цих він купив. Разом вони прийшли у халупу старого, зроблену з пальмового листя. У цій бідній домівці були лише стіл та стілець, у земляній долівці - ямка для приготування їжі. Стіни колись прикрашала фотокартка дружини старо го, але після її смерті він сховав той портрет, бо дивитися на нього було дуже тоскно. Хлопець запитав, що в старого на вечерю. Той відповів, що миска жовтого рису з рибою. Хлопець запропонував розпалити вогонь, але старий відмовився, запевняючи, що поїсть холодним. Тоді хлопець попросив дозволу взяти сітку для сардин, старий дозволив. І хлопець, і старий добре знали, що сітку ту вже давно продали, однак кожного дня вони робили вигляд, що вона є. Не було й миски рису з рибою, і хлопець це знав. Старий був упевнений, що 85 щасливе число, і назавтра він може впіймати рибу на тисячу фунтів. Хлопець пообіцяв десь позичити сітку і наловити сардин, а старий тим часом хай посидить і відпочине на сонечку. Старий погодився, сів на стілець читати газету, аби потім розповісти малому, що там пишуть про бейсбол. Хлопець не був певен, чи є й та газета, чи то теж лише вигадки старого. Але старий дістав газетний аркуш з-під ліжка, пояснив, що то подарунок приятеля. Старий хотів би купити лотерейний білет з цифрою 85, адже назавтра вісімдесят п"ятий день, як він не вловив жодної риби. Тільки шкода, що грошей на це немає. Малий запропонував позичити гроші. Але старий відповів, що намагається не позичати: бо спочатку боргуєш, тоді - старцюєш. Манолін пішов ловити сардини, собі й старому. Коли він повернувся, той спав, сидячи на стільці. Хлопець загорнув плечі старого ковдрою, не збудивши, пішов. Коли він повернувся вдруге, старий все ще спав. Хлопець торкнувся його коліна.. Стрий прокинувся. Хлопець приніс вечерю. Старий запевняв, що він не такий вже й голодний, але малий заперечив, що не можна ловити рибу, нічого не ївши, І поки він, Манолін, живий, із старим цього не станеться, їжу хлопцю дав власник ресторанчика "Тераса". Старий зауважив, що треба тому віддячити, бо він не вперше виручає старого і малого. Хлопець відповів, що вже подякував, хай старий тим не переймається. Старий пообіцяв віддати хазяїну ресторану кращу частину тої риби, яку він уловить. Потім вони говорили про спортивні новини, про результати бейсбольних матчів, про славетних гравців, таких, як Ді Маджіо. Стомлений старий ліг спати. Ві сні він бачив Африку, де був юнаком. "Йому тепер не сняться ні бурі, ні жінки, ні видатні події, ні великі риби, ні бійки, ні змагання у силі, ні дружина. Але часто-густо у його снах виникають далекі країни й леви, що виходять на берег".
Наступного ранку, ще вдосвіта, старий, як завжди, збудив хлопця. Та навіть уже ідучи поруч із старим, хлопець ще міг прокинутися. Старий пригорнув малого за плечі до себе, попросив пробачення. Той відповів, що така вже їхня чоловіча доля. Разом вони принесли парус, підготувати човен. Потім пили каву. Хлопець запитав, як спалося старому. Той відповів, що добре, бо він вірив: цього разу йому поталанить. Малий приніс сардини й живців із холодильника. Хлопець і старий побажали один одному рибальського щастя.
Один по одному човни виходили в море. "Старий заздалегідь вирішив, що піде далеко від берега; він залишив позаду пахощі землі і правив тепер у свіже ранкове дихання океану". Він любив цей чарівний морський світ, кожен його мешканець був добре відомий старому рибалці, кожен викликав певні почуття. "Старий думав про море, як про жінку, що дарує або відмовляє у милості, а якщо і дозволяє собі недобрі чи непродумані вчинки,- що ж поробиш, таку вже має натуру". Сонце ще не зійшло, він насадив приманку на гачки і пустив човен за течією. Старий, як завжди, чітко знав, на якій глибині знаходиться його приманка. Він ніколи це дозволяв собі, аби гачок із наживою плив за течією, його мотузки майже прямо пірнали у глибінь океану. Старий не відчував своєї провини у тому, що риба не ловиться. Йому просто не щастило. Він спостерігав за морем і воно для нього було, як відкрита книга. Он птах кружляє над водою, напевно, там якась риба. Старий направив човен туди. Через кілька хвилин над водою піднялася літаюча риба. Старий знав, що випірнути рибу примусила золотава макрель. У повітрі на літаючу рибу полював птах. Але старий відав, що такий птах цій рибі не страшний, а от від макрелі вона навряд чи втече. Розумів він і те, що йому макрелі цього разу не зловити, надто швидко та пливе. Старий подумав, що, можливо, його велика риба десь поруч. Хмарки й сонце віщували гарну погоду. Він помітив португальських фізалій, що своїми отруйними щупальцями завдавали великого клопоту рибалкам: отрута їхня діяла миттєво, руки вкривалися виразками, коли цих створінь доводилося виймати з рибальських снастей. Старому подобалося дивитися, як морські черепахи залюбки їли фізалій. Він любив зелених черепах, не відчував перед ними, як інші, марновірного остраху через те, що серце їхнє живе довго після того, як черепаху розрубають на шматки. Він думав, що має таке саме серце, а руки й ноги його схожі на черепашачі лапи. Старий знов побачив птаха і знов направив човен туди, де кружляв його помічник. Цього разу старому поталанило впіймати тунця. Старий сказав голосно, що то буде гарна наживка. Він не помітив, коли почав говорити сам до себе. Напевне, тоді, коли залишився без хлопця. У морі вони мало говорили, бо тут не годиться розмовляти без потреби. Старий завжди поважав цей звичай. Але тепер його висловлені у голос думки нікому не заважали. Старий подумав, що міг пити за течією й трохи поспати, але це вісімдесят п"ятий день і треба бути напоготові. Саме у цю мить він відчув, як риба клюнула наживку. Тепер усю свою увагу він віддав рибі, що вчепилася у, гачок.
Так почався тривалий і виснажливий двобій старого й величезної риби. Він добре знав, коли треба тягнути снасті, коли пустити. Спочатку він дав рибі наїстися і добре вчепитися за гачки. Йому хотілося подивитися на рибу, аби знати, з ким має справу, бо добре знав "характери" всіх мешканців моря. Але риба не показувалася. Вона потягла човен у відкрите море. Старий відчув, як йому тепер потрібна допомога, пошкодував, що хлопця не було поруч.
Минуло чотири години, а. він усе ще не. бачив риби. Старий знав, що риба далеко відтягнула човен у північно-західному напрямі. Та знав він і те, що так довго тривати не може: риба втомиться, помре, тоді можна буде її підтягнути до човна. Аби тільки вона не потягла надію. Минуло ще кілька годин. Риба вперто тягнула човен і жодного разу не вистрибнула з води.
Минала вже ніч. Риба тягла човен, не змінюючи напряму. Старий утомився, але міцно тримав жилку, яку перекинув через плече на спину. Він тепер був один в океані. Вогні Гавани згасли. Але він не мав права відволікатися на такі думки. Пошкодував, що хлопець далеко, старому так потрібна була допомога. Він знав, що у старості людина не повинна бути самотня, та розумів, що це неминуче. Старий нагадав сам собі, що на світанку йому треба з"їсти тупця, бо сили залишать його. Він думав про рибу. Хто знає, скільки років прожила вона світі. Старому іноді ставало її шкода. Йому ніколи не попадалася така велика, розумна й сильна риба, він подумки розмовляв із нею. "Я не покину тебе, поки не вмру",- пообіцяв їй старий.
Зійшло сонце, а човен так само тягнуло вперед. Старий хотів би, аби риба пішла за течією: це було б свідченням того, що вона втомилася. Але сонце вже піднялося високо, а риба й не думала втомлюватися. З півночі прилетіла маленька пташка. Старий бачив, яка вона втомлена. Йому шкода стало цієї маленької пташки, яка зважилася летіти через океан. Він розмовляв із нею, наче з людиною, запитав скільки їй років, запросив сісти на жилку, яку натягували вони вдвох із рибою.
Несподівано риба сіпнулась, і старий упав. Риба стягнула б його у море, якби старий не попустив жилку. Він відчув, як із правиці текла кров: жилка розрізала шкіру.
Старик рыбачил один на своей лодке в Гольфстриме. Вот уже восемьдесят четыре дня он ходил в море и не поймал ни одной рыбы. Первые сорок дней с ним был мальчик. Но день за днем не приносил улова, и родители сказали мальчику, что старик теперь уже явно salao, то есть «самый что ни на есть невезучий», и велели ходить в море на другой лодке, которая действительно привезла три хорошие рыбы в первую же неделю. Мальчику тяжело было смотреть, как старик каждый день возвращается ни с чем, и он выходил на берег, чтобы помочь ему отнести домой снасти или багор, гарпун и обернутый вокруг мачты парус. Парус был весь в заплатах из мешковины и, свернутый, напоминал знамя наголову разбитого полка.
Старик был худ и изможден, затылок его прорезали глубокие морщины, а щеки были покрыты коричневыми пятнами неопасного кожного рака, который вызывают солнечные лучи, отраженные гладью тропического моря. Пятна спускались по щекам до самой шеи, на руках виднелись глубокие шрамы, прорезанные бечевой, когда он вытаскивал крупную рыбу. Однако свежих шрамов не было. Они были стары, как трещины в давно уже безводной пустыне. Все у него было старое, кроме глаз, а глаза были цветом похожи на море, веселые глаза человека, который не сдается.
Сантьяго, - сказал ему мальчик, когда они вдвоем поднимались по дороге от берега, где стояла на причале лодка, - теперь я опять могу пойти с тобой в море. Мы уже заработали немного денег. Старик научил мальчика рыбачить, и мальчик его любил.
Нет, - сказал старик, - ты попал на счастливую лодку. Оставайся на ней.
А помнишь, один раз ты ходил в море целых восемьдесят семь дней и ничего не поймал, а потом мы три недели кряду каждый день привозили по большой рыбе.
Помню, - сказал старик. - Я знаю, ты ушел от меня не потому, что не верил.
Меня заставил отец, а я еще мальчик и должен слушаться.
Знаю, - сказал старик. - Как же иначе.
Он-то не очень верит.
Да, - сказал старик. - А вот мы верим. Правда?
Конечно. Хочешь, я угощу тебя пивом на Террасе? А потом мы отнесем домой снасти.
Ну что ж, - сказал старик. - Ежели рыбак подносит рыбаку… Они уселись на Террасе, и многие рыбаки подсмеивались над стариком, но он не был на них в обиде. Рыбакам постарше было грустно на него глядеть, однако они не показывали виду и вели вежливый разговор о течении, и о том, на какую глубину они забрасывали леску, и как держится погода, и что они видели в море. Те, кому в этот день повезло, уже вернулись с лова, выпотрошили своих марлинов и, взвалив их поперек двух досок, взявшись по двое за каждый конец доски, перетащили рыбу на рыбный склад, откуда ее должны были отвезти в рефрижераторе на рынок в Гавану. Рыбаки, которым попались акулы, сдали их на завод по разделке акул на другой стороне бухты; там туши подвесили на блоках, вынули из них печенку, вырезали плавники, содрали кожу и нарезали мясо тонкими пластинками для засола.
Когда ветер дул с востока, он приносил вонь с акульей фабрики; но сегодня запаха почти не было слышно, потому что ветер переменился на северный, а потом стих, и на Террасе было солнечно и приятно.
Сантьяго, - сказал мальчик.
Да? - откликнулся старик. Он смотрел на свой стакан с пивом и вспоминал давно минувшие дни.
Можно, я наловлю тебе на завтра сардин?
Не стоит. Поиграй лучше в бейсбол. Я еще сам могу грести, а Роджелио забросит сети.
Нет, дай лучше мне. Если мне нельзя с тобой рыбачить, я хочу помочь тебе хоть чем-нибудь.
Да ведь ты угостил меня пивом, - сказал старик. - Ты уже взрослый мужчина.
Сколько мне было лет, когда ты первый раз взял меня в море?
Пять, и ты чуть было не погиб, когда я втащил в лодку совсем еще живую рыбу и она чуть не разнесла все в щепки, помнишь?
Помню, как она била хвостом и сломала банку и как ты громко колотил ее дубинкой. Помню, ты швырнул меня на нос, где лежали мокрые снасти, а лодка вся дрожала, и твоя дубинка стучала, словно рубили дерево, и кругом стоял приторный запах крови.
Ты правда все это помнишь, или я тебе потом рассказывал?
Я помню все с самого первого дня, когда ты взял меня в море. Старик поглядел на него воспаленными от солнца, доверчивыми и любящими глазами:
Если бы ты был моим сыном, я бы и сейчас рискнул взять тебя с собой. Но у тебя есть отец и мать и ты попал на счастливую лодку.
Давай я все-таки схожу за сардинами. И я знаю, где можно достать четырех живцов.
У меня еще целы сегодняшние. Я положил их в ящик с солью.
Я достану тебе четырех свежих.
Одного, - возразил старик.
Он и так никогда не терял ни надежды, ни веры в будущее, но теперь они крепли в его сердце, словно с моря подул свежий ветер.
Двух, - сказал мальчик.
Ладно, двух, - сдался старик. - А ты их, часом, не стащил?
Стащил бы, если бы понадобилось. Но я их купил.
Спасибо, - сказал старик.
Он был слишком простодушен, чтобы задуматься о том, когда пришло к нему смирение. Но он знал, что смирение пришло, не принеся с собой ни позора, ни утраты человеческого достоинства.
Если течение не переменится, завтра будет хороший день, - сказал старик.
Надо будет уговорить моего тоже отойти подальше. Если тебе попадется очень большая рыба, мы тебе поможем.
Твой не любит уходить слишком далеко от берега.
Да, - сказал мальчик. - Но я уж высмотрю что-нибудь такое, чего он не сможет разглядеть, - ну хотя бы чаек. Тогда его можно будет уговорить отойти подальше за золотой макрелью.
Неужели у него так плохо с глазами?
Почти совсем ослеп.
Странно. Он ведь никогда не ходил за черепахами. От них-то всего больше и слепнешь.
Но ты столько лет ходил за черепахами к Москитному берегу, а глаза у тебя в порядке.
Я - не обыкновенный старик.
А сил у тебя хватит, если попадется очень большая рыба?
Думаю, что хватит. Тут главное - сноровка.
Давай отнесем домой снасти. А потом я возьму сеть и схожу за сардинами.
Они вытащили из лодки снасти. Старик нес на плече мачту, а мальчик - деревянный ящик с мотками туго сплетенной коричневой лесы, багор и гарпун с рукояткой. Ящик с наживкой остался на корме вместе с дубинкой, которой глушат крупную рыбу, когда ее вытаскивают на поверхность. Вряд ли кто вздумал бы обокрасть старика, но лучше было отнести парус и тяжелые снасти домой, чтобы они не отсырели от росы. И хотя старик был уверен, что никто из местных жителей не позарится на его добро, он все-таки предпочитал убирать от греха багор, да и гарпун тоже.
Они поднялись по дороге к хижине старика и вошли в дверь, растворенную настежь. Старик прислонил мачту с обернутым вокруг нее парусом к стене, а мальчик положил рядом снасти. Мачта была почти такой же длины, как хижина, выстроенная из листьев королевской пальмы, которую здесь зовут guano. В хижине были кровать, стол и стул и в глинобитном полу - выемка, чтобы стряпать пищу на древесном угле. Коричневые стены, сложенные из спрессованных волокнистых листьев, были украшены цветными олеографиями Сердца господня и Santa Maria del Cobre. Они достались ему от покойной жены. Когда-то на стене висела и раскрашенная фотография самой жены, но потом старик ее спрятал, потому что смотреть на нее было уж очень тоскливо. Теперь фотография лежала на полке в углу, под чистой рубахой. - Что у тебя на ужин? - спросил мальчик.
Миска желтого риса с рыбой. Хочешь?
Нет, я поем дома. Развести тебе огонь?
Не надо. Я сам разведу попозже. А может, буду есть рис так, холодный.
Можно взять сеть?
Конечно.
Никакой сети давно не было - мальчик помнил, когда они ее продали. Однако оба каждый день делали вид, будто сеть у старика есть. Не было и миски с желтым рисом и рыбой, и это мальчик знал тоже. - Восемьдесят пять - счастливое число, - сказал старик. - А ну как я завтра поймаю рыбу в тысячу фунтов?
